Тельняшка — моряцкая рубашка. Повести - Ефетов Марк Симович - Страница 47

• Предыдущая
• 47/86
• Следующая

Но вот случай помог Борису найти дело, которое заняло всё свободное время и увлекло его. Борис жил несколько обособленно от более опытных шофёров. Ведь он среди них был самым молодым. К людям же более старшим по возрасту или более опытным по мастерству он относился всегда с почтением, в разговоры их не вмешивался и мнения своего не навязывал.

Отработав своё, Борис иногда подолгу смотрел на звёздное небо над Новгородом, думая о том, что таким же было оно и двадцать лет назад, когда здесь воевал его отец, и закат был таким же, и Волхов, и Ильмень.

Однажды, когда после работы Борис с другими шофёрами стучал по столу костяшками домино, мимо карьера проходил профессор Бочин. Увидев Бориса, Владимир Петрович окликнул его:

— Как дела, Сергиенко?

— Да никак! Работа — не бей лежачего. Спокойная. Вот уж пошабашили. А что делать? Куда деться?

— Тогда пошли к нам. Вот какая штука.

И они пошли пыльной дорогой, которая соединяла карьер и котлован археологов. Впереди была большая половина длинного летнего дня, и Борис обрадовался, когда ему нашлось занятие.

У археологов был небольшой катерок, или, точнее сказать, моторка. Судёнышко это несколько дней чихало, будто простудилось, и потом окончательно разболелось — отказалось работать. Борис попал к археологам как раз в то время, когда человек пять сгрудились вокруг мотора, снятого с катера. А разве может шофёр пройти мимо, когда возятся в моторе? Нет, такого ещё не было с тех пор, как первый мотор пришёл на смену лошади.

А разве может шофёр пройти мимо…

Борис подошёл к мотору. Через полчаса его руки с закатанными рукавами были по локти в коричневом масле. Пот, смешанный с пылью и маслом, загримировал Бориса. Борис мыл какие-то детали в ведре с бензином, продувал трубочки, закручивал и откручивал гайки. На какие-то мгновения он отходил, как бы со стороны разглядывая свою работу, и думал. Ему уже не давали советов, как это было вначале. Шофёр археологической экспедиции и археологи почувствовали в Борисе мастера своего дела и уважительно молчали даже тогда, когда им казалось, что он делает что-то не то. Ведь известно, что давать советы куда легче, чем делать самому.

Мотор катера Борис починил, и с тех пор он стал ежедневным, а вернее сказать, ежевечерним гостем у археологов.

А катер был хорошим помощником в археологических раскопках. Случалось ведь и так, что в безветренные дни рыбакам вдруг открывался на дне Ильменя холм. Прямые солнечные лучи, точно прожектором, освещали дно, и неожиданно становилось явным то, что многие годы скрывала глубина.

На дно озера, в место, указанное археологами, спускались водолазы. Случалось, что они поднимались ни с чем. Но бывало и так, что со дна озера извлекали черепки или кремнёвые предметы. И в летопись нашей страны археологи вписывали ещё одну страницу. Страницу тысячелетней давности, когда топоры и ножи наших далёких предков были из кремня.

В день, когда Костя встретился на раскопках с профессором Бочиным, Борис Сергиенко пришёл туда же прямо с берега, где над водой возвышались позеленевшие деревянные мостки. Их называли «Сергиенковский порт». Тут была стоянка катера, который водил Борис по неспокойным волнам Ильменя.

После работы на автобазе он приходил сюда, на деревянные мостки. Это не было работой по совместительству. Возиться с катером и водить его доставляло Борису удовольствие, денег за это он не брал, и его на археологических раскопках называли «общественный капитан».

Когда катер мчался мимо белых громад Юрьевского монастыря, или проплывал вдоль красных кремлёвских стен, или причаливал к ажурным аркам на Торговой стороне, Борис не переставал восторгаться красотой Новгорода. Но в то же время он ни на миг не забывал об отце. Где — у Юрьева ли, у кремля или здесь, на Торговой стороне, ключ к тайне.

«Пропал без вести». Не тяжелее ли это, чем знать всё. Всё до конца.

Вот она как иногда поворачивается, судьба. Точно в сказке. Перуна нашли. Костя при этом, можно сказать, присутствовал. Во всяком случае, об этом узнал один из первых. И для этого совсем не потребовались годы. Раз — и готово. Главное сделано. А остальное — премия и полёт в космос — это обеспечит Володя Замараев… Здорово всё-таки получилось! Теперь главное — не отпустить этого дяденьку в комбинезоне, который говорит «добре» и, по всему видно, добрый.

Костя стоял рядом с Владимиром Петровичем, стараясь не пропустить ни одного слова из разговора. А разговор этот был такой.

В л а д и м и р П е т р о в и ч. Где нашли, товарищ Сергиенко? Там?

С е р г и е н к о. Там, Владимир Петрович. Водолазы нашли. Его илом засосало. Эти, с ластами, прощупать ничего не могли. А водолазы нырнули — и порядок.

В л а д и м и р П е т р о в и ч. По телефону позвонили?

С е р г и е н к о. Ага. Завтра думаю выезжать. Поднимать будем. Как ваша думка? Добре?

В л а д и м и р П е т р о в и ч. Действуйте, Борис. Перун — штука чудесная. Теперь горы свернём…

Они были так увлечены разговором, что, казалось, не видели Костю, который стоял тут же и слушал. Как только Сергиенко попрощался с Владимиром Петровичем и направился к выходу, Костя пошёл за Борисом. Он говорил себе: «Нет, теперь я не отступлю. Куда Борис Сергиенко, туда и я. Любой ценой».

И при этом Косте рисовались разные радужные картины. Как поднимают со дна озера этого Перуна, а он, скользкий, весь в иле и водорослях, срывается с верёвок, летит обратно в воду. Все вокруг теряются, не знают, как быть, а он, Костя, ныряет в воду, хватает верёвки, завязывает их двойным морским узлом. Потом выплывает на берег и командует:

«Вира! Вира помалу!»

И золотой Перун, сверкая на солнце так, что глазам больно смотреть, качается на крюке подъёмного крана, как огромная золотая кукла в человеческий рост. И все вокруг аплодируют и поздравляют Костю Сахарова…

— Хлопец, а ты опять тут?

— Да, товарищ Сергиенко, тут.

Они шли рядом по направлению к проходной. Молчали. Когда вышли на улицу, Костя спросил:

— А что там за карты нарисованы на бараке?

— Я же тебе сказал: студенты нарисовали. Карты — это у них бухгалтерия. Горшок — это керамика, которую обрабатывают из находок. Ну, черепки разные, чашки, горшки. Понял?

— Понял! А чёрт?

— Это у них… как бы тебе объяснить… химия, одним словом. Колдовство вроде. Там у них тигли, в которых выплавляют металл. Или просвечивают этот металл, как всё равно больного, рентгеном, и точно определяют, какое нашли железо, сколько пролежало в земле. Чудеса, до чего теперь наука дошла! Всё выясняет: когда, скажем, отковали меч, сколько лет он пролежал, где плавили руду, — ну всё, как по записи. Тут, брат, башковитые ребята. У них и фотография и микроскоп. До всего могут доискаться. Добре работают.

— Значит, чёрт, — спросил Костя, — это вроде бы колдун?

— Ну да. Шутки шутят студенты эти. Учёные, а всё равно молодые… Тебе куда?

Костя замялся. Потом спросил:

— А вам?

— Мне на автобус.

— Вот и мне на автобус.

— Тогда садись. Добре…

Они ехали, прижатые друг к другу, как бы спрессованные, и Костя всю дорогу расспрашивал Сергиенко. Он, можно сказать, лез из кожи вон, чтобы понравиться этому Борису Сергиенко.

— Так вы, дядя, водитель?

— Шофёр.

— Здорово! Опасная профессия. Я думаю, труднее профессии на свете нет. — Он помолчал и добавил: — Конечно. Перед водителем всё время живые люди. И всё дорогу перебегают. Жуть! А сколько всего знать надо! Карбюратор, акселератор, фары и аккумулятор, тяга, тормоз, фильтр…

— Да ты, я вижу, сам в шофёры годишься!

— Что вы, дядя! Мне ещё сто лет учиться — не выучусь. А если баранку в руки дадут, умру со страха. Водитель — это во! Смелость нужна.

Сергиенко усмехнулся:

• Предыдущая
• 47/86
• Следующая