Камкурт. Хроники Тай-Шин - Коробейщиков Андрей - Страница 14

• Предыдущая
• 14/98
• Следующая

Он лежал на спине и отрешенно смотрел в ночное небо, раскинувшееся над ними безграничным звездным лугом. Созвездия завораживали, оживали, разговаривали с ним. Млечный Путь клубился и тек, словно река, приглашая человека отправиться в далекое путешествие к берегам неведомых миров. Вселенная смотрела на него миллиардами глаз, все понимая, сочувствуя, плача и смеясь одновременно. Все было не случайно. Владислав только сейчас начал осознавать это. И их поездка в эту тайгу, и все их злоключения, и появление Харона, и даже его смерть. Все складывалось в какой-то замысловатый узор, понять который можно было, только оттолкнувшись от земли и упав в этот завораживающий вечный океан космоса, сливаясь с ним и растворяясь в нем без остатка. Владислав обнял Ирину и широко раскрыв глаза приготовился к прыжку.

Влажное утор разбудило его своей всепроникающей прохладой. Он все-таки заснул, пренебрегая своими сторожевыми обязанностями. Проспал остаток ночи, оставив их лежбище без охраны. Но медведь к счастью не появился, а Харон больше не должен был беспокоить ни его самого, ни его жену своим сводящим с ума присутствием. Никого.

Какое-то саднящее чувство внутри. Предчувствие чего-то…

— Ириша, как ты?

Жена не ответила. Мальцев наклонился к ней и слегка потряс за плечо. Ирина не шевелилась. Безжизненное тело сжалось в комок, прижимаясь напоследок к самому дорогому существу в этом мире — к мужу, который проспал ее уход.

— Ира! — Мальцев еще раз потряс ее, понимая, что это бесполезно. И хотя они оба были уже готовы к этому, сознание никак не хотело сдаваться, признавая возможность собственной кончины и кончины любимого человека.

— Сейчас, Ирочка. Сейчас. Тебе просто надо согреться. Сейчас. Я тебя верну. Согрею…

Мальцев заметался у костра, бросая в потухший огонь тонкие прутики, оставшиеся от ночного запаса дров.

— Сейчас. Я его зажгу. Подожди. Не уходи. Любимая моя… Я сейчас…

Он сорвал с себя рубашку и накрыл ей неподвижно лежащую Ирину, словно это могло вернуть ее к жизни. Затем, слабо отдавая отчет в происходящем, он, как был, полуобнаженный, не замечая утреннего холода, побежал, шатаясь, в направлении самого низкого камня, отделявшего речную заводь от таежной чащи. Именно через него они с Ириной делали свои вылазки в тайгу за пищей и дровами. Дрова. Дрова. Дрова. Только лишь одно это спасительное слово билось в агонизирующем сознании. Огонь. Огонь. Жизнь… Он залез на камень и застыл от ужаса. Прямо перед ним, с другой стороны гряды показалась огромная морда бурого медведя.

Крик. Истошный крик, прорезавшийся из самых глубин тела, подобно последнему выдоху, вместившему в себя всю силу духа и силу тела. Время остановилось на мгновение. А затем все опять пришло в движение. Медведь как-то сипло выдохнул и мгновенно шарахнулся назад, исчезая за серой поверхностью валуна. Видимо он все-таки решился перелезть через каменные завалы, не ожидая встретить здесь свою потенциальную жертву. А Мальцев, словно крик прорвал в нем какие-то потаенные плотины энергии, прыгнул назад, на песок и пронзительно рыча, словно ослепленный яростью зверь, побежал к костровищу. Там Ира, там деревянное копье. Он будет защищать ее.

Подбежав к потухшему костру, он схватил длинную пику, и сжал ее до боли в пальцах. Затем, хищно озираясь, крикнул, обращаясь к неподвижной Ирине:

— Я сейчас. Ничего не бойся. Я сейчас. Сейчас.

И побежал назад, не замечая усталости и испуга. Там, в тайге были дрова, которые могли спасти Ирину, и он не собирался останавливаться. Даже перед этим подлым зверем, пользующимся своим физическим превосходством перед слабым человеком. Его душила жажда мести. Мести за всю боль, которую доставил им этот кровожадный хищник. Мести за своих друзей, за свою жену, за все! Он преодолел камень в один прыжок и с диким криком ринулся вниз, на ту сторону гряды. Во враждебную таежную среду, выносившую в своем чреве медведя-убийцу.

Приземлившись на землю, он завалился на траву, потому что падения не выдержали ослабевшие ноги, подломившиеся в коленях. Завалился и тут же вскочил, выставляя перед собой заготовленное специально для этого момента оружие. Убить. Уничтожить. Проткнуть. Нанизать. Ярость и сила, ненависть и боль. Мальцев, рыча, осмотрел поляну и замер, не опуская копья. Прямо перед ним, в лужах едкого помета лежала неподвижная туша медведя. Из оскаленной пасти вывалился окровавленный, прокушенный собственными смертоносными зубами, язык. Зверь был мертв. Но Мальцев, еще не осознавая этого, с размаху воткнул в него деревянный кол, словно изгоняя из этого мира кровожадного вампира. Острие соскользнуло по толстой шкуре, лишая своего хозяина равновесия. Вставать было тяжело, но Мальцев опять поднялся на ноги и, уставившись с ненавистью на мертвую тушу бывшего хозяина тайги, бросился на нее, нанося уже поверженному противнику удары ногами и руками. Когда через несколько минут приступ безумия прошел, Владислав встал и, отойдя от трупа в сторону, опустился на колени, чувствуя, как дрожит все тело. Вибрация мышц достигла такой частоты, что ноги вдруг просто отказали, и человек снова упал в траву, заходясь в рыданиях и стонах.

Солнце было уже в самом зените, а паралич все не проходил. Мальцев лежал на расстоянии вытянутой руки от существа, которое еще несколько дней назад наводило на них с Ириной ужас. Именно вот эти лапы драли на кровавые куски тела их друзей, вот эти зубы крошили их кости. Теперь зверь был мертв. На косматую шкуру уже слетались мелкие насекомые, роящиеся то ли над трупом, то ли над оставленным им пометом. Мальцев лежал и смотрел на искривленную смертельной агонией морду зверя. Мысли приходили в голову сами собой, выстраивая смысловую цепочку объяснений, которые давали ответы на вопросы, мучавшие его в течение последних дней.

Медведь умер от неожиданности. Сердце не выдержало внезапного испуга, и животное погибло не от острого кола, а от банального разрыва сердечной мышцы. Оказывается, и столь могучие звери могут быть уязвимыми. Стечение обстоятельств. Фактор неожиданности. Роковое мгновение. Встреться они хотя бы на несколько секунд раньше или позже все было бы по-другому. А ведь медведь решился на атаку только этим утром. Ни раньше, ни позже. Для такой махины каменная гряда изначально была незначительным препятствием. Он мог без труда преодолеть ее еще тогда, когда первый раз пришел по их следу на этот злополучный берег. Однако он не нападал. Бродил, фыркал, готовился к чему-то. К чему? Ответ пришел моментально, будто пробудилась дремавшая на дне чувственной сферы интуиция.

Страх. Медведь боялся. Боялся кого? Их с Ириной? Смешно. Мальцев видел как этот монстр шутя расправился с его друзьями. Тогда кого? Ответ опять напрашивался сам собой. Харон. Загадочный лысый человек с песчаной заводи. Медведь не мог преодолеть гряду, потому что чувствовал за ней его присутствие. Харон и приходил, наверное, чтобы защитить их от этого зверя. Ведь появлялся он, словно предчувствуя появление мохнатого убийцы. А когда Мальцев убил Харона, медведь тут же примчался из тайги, почувствовав, что сдерживающих его факторов на этом песчаном пляже больше нет. И когда перед ним внезапно возник Мальцев, возможно, что мишка подумал что это Харон, и умер от ужаса. Кто же он, этот странный собеседник, которого бояться даже грозные повелители тайги? Мальцев ждал, что интуиция опять не замедлит с ответом, но вместо него в сознании вспыхнул целый сноп искр, каждая из которых была воспоминанием этих безумных бесед. Харон охранял их с Ириной. Он был странным, непонятным, но он не сделал им ничего плохого. Его беседы сводили с ума, но в них все было правдой. Он словно хотел передать Мальцеву что-то. Что-то очень важное. Владислав глубоко втянул в себя утренний воздух. Он должен вспомнить. Но зачем? Все равно это финал. И не смотря на то, что медведь лежал перед ним безвредным куском мяса и костей, Мальцев понимал, что он переживет его всего на несколько часов. Ну и пусть. Теперь это уже не имело значения. Он сделал это. Отомстил. Он уходит из этого мира как воин, а не как изможденная и гонимая страхом, жертва. Мало кому из людей удавалось убить медведя. Особенно своим криком. Мальцев рассмеялся. Его боятся медведи. До помета, до разрыва сердца. Кто ничего не боится, тот и есть самый страшный! Пусть. Теперь можно. Он смеялся легко и беззаботно, как человек, которому больше нечего бояться в этом мире. Как человек, приготовившийся к последнему прыжку в Бесконечность.

• Предыдущая
• 14/98
• Следующая