Камкурт. Хроники Тай-Шин - Коробейщиков Андрей - Страница 11

• Предыдущая
• 11/98
• Следующая

Зверь вдруг зарычал пронзительно и протяжно. Затем посопел немного и, судя по звукам, наконец, удалился. Владислав замер пытаясь определить его местонахождение, но из-за шума реки невозможно было разобрать, что происходило всего в нескольких метрах от них, за каменной стеной естественного происхождения. Воображение рисовало Мальцеву одну картину страшнее другой. Ему казалось что медведь, используя свое звериное чутье, нашел наиболее приемлемый для себя путь до своей добычи, и сейчас он обрушиться на них сверху многокилограммовой тушей, свирепо терзая несопротивляющихся жертв своими беспощадными саблеобразными зубами.

— Он ушел? — тихо прошептала Ирина. От испуга она начала немного заикаться, и все силилась выговорить еще что-то, но, видимо не найдя в себе силы, просто замолчала до крови закусывая дрожащие губы. Владислав только сейчас заметил, что их тела сотрясает крупная дрожь — «отходняк» после адреналинового отравления, нервная перегрузка, заставляющая перенастраивать все психосоматические связи внутри охваченного паникой тела.

— Да, ушел. Он ушел Ириша, ушел…

Он затравлено осмотрелся, все еще ожидая появления зверя откуда-нибудь со стороны реки. В этом случае он должен закрыть Ирину от приближения безжалостного убийцы, сократить мучительные моменты ужаса перед неминуемой гибелью. Дрожащие руки прижали лицо супруги к своей груди, а губы механически бормотали отвлекающие фразы:

— Он ушел. Ушел. Все. Все закончилось…

Песчаный пляж был как на ладони — луна заливала все вокруг пронзительно ярким светом. Смотря туда, Мальцев еще раз сильно вздрогнул, словно его пробило высоковольтным электрическим зарядом. Ирина прижалась к нему крепче, жалобно заскулив:

— Что? Что? Он?

Но муж лишь еще крепче прижал ее к себе, успокаивающе гладя по спине.

— Нет-нет. Нет… Это не он. Не он…

Мальцев не хотел, чтобы жена увидела его. Не потому что это могло напугать ее еще больше чем медведь. Просто он боялся, что она как раз ничего не увидит, а это обстоятельство могло окончательно подорвать в нем остатки благоразумия и еще хоть какого-то трезвомыслия, жизненно необходимого им обоим в сложившихся обстоятельствах. Признаться честно, он думал, что этого не может быть. Что это следствие миновавшего их кризиса, порождение его фантазии. Однако четкий силуэт человека отчетливо выделялся на фоне мерцающей в лунном сиянии воды. Харон сидел около самой реки, сложив перед собой ноги на манер индейских вождей, и все так же отрешенно наблюдая за происходящим. Галлюцинации продолжались.

Он появлялся внезапно, впрочем, как и внезапно исчезал. Ничего иного от приведения Мальцев и не ожидал. Он даже привык к этому странному фантому, скрашивающему его одиночество во время ночных дежурств. Ирина была совсем плоха, и ему приходилось следить за ее сном, тревожно прислушиваясь к хриплому неровному дыханию, меняя холодные компрессы из фрагментов своей рубашки, которыми он обкладывал грудь и лицо жены. Харон не мешал ему. Лысый незнакомец либо молча сидел рядом, отрешенно наблюдая за действиями ночного сторожа, либо вдруг начинал тихо и нудно рассказывать ему о чем-то, для Владислава совершенно непонятном. Было в этом что-то жуткое и совершенно безумное. Поначалу Мальцева даже веселили беседы с порождением своей больной фантазии. Это напоминало отчаянное веселье перед смертью, когда все уже переставало иметь значение и напоминало финальную истерику. Но потом, прислушиваясь к бормотанию своего необычного собеседника, Владислав понял, что тот не просто уводит его своими разговорами в окончательную пучину сумасшествия. В его словах было что-то… необычное, малопонятное, и в то же время очень важное. Иногда Ирина просыпалась и тревожно шептала:

— Влад, ты с кем говоришь?

Он ласково гладил ее рукой по голове и успокаивал:

— Спи, моя любимая. Все нормально. Это я сам с собой. Чтобы не заснуть…

В эти моменты Харон замолкал, ожидая пока женщина снова погрузится в пучину тревожных сновидений, а затем снова начинал свое невнятное бормотание.

— Женщины боятся. Их надо беречь… — Харон говорит вроде бы про Ирину, но при этом смотрит в сторону противоположного берега, скрытого темнотой. Мальцев нежно гладит спящую жену по голове.

— Я знаю. Я буду охранять ее.

— Они сильнее мужчин, и в этом их слабость. Но их слабость является и их силой.

Владислав усмехается. Как всегда ничего не понятно, но это лучше чем сидеть одному в тишине. Харон продолжает:

— Женщины прячутся.

— От кого?

— От всех. От мужчин, от теней в ночном небе, от самих себя. Они очень сильно напуганы, отсюда боль и обиды. Ты поймешь. Позже…

Они сидят какое-то время молча, затем Харон нарушает тишину очередной малопонятной речью:

— Когда-то они повелевали всем здесь… Но теперь все по другому. Война будет до тех пор, пока Женщины не вспомнят свою истинную сущность, а мужчины не станут Мужчинами.

Призрак встал и, даже не посмотрев в сторону своего собеседника, молча шагнул в темноту.

— Я чувствую воду…

Мальцев ворошит палкой костер. Десятки раскаленных светлячков вьются в темном воздухе обжигающей стайкой и улетают прочь, вверх, перемешиваясь со звездами.

— Опять будет гроза?

Харон мотает головой.

— Я чувствую воду.

Он смотрит на собеседника и показывает рукой в сторону реки. Мальцев кивает.

— Понятно. Ты чувствуешь реку. Зачем ты говоришь мне об этом? Это важно?

— Алтай изменился… — Голос Харона не выражает никаких эмоций, словно это не визуальное воплощение больного воображения, а киборг, оставленный здесь неведомыми умельцами. — Это важно.

— Я не понимаю, — Мальцев, прищурившись, разглядывает незнакомца, — Все-таки, кто ты?

Харон смотрит, будто сквозь него.

— Такие как я, приходят в смутное время…

— Смутное время? Что это значит?

Харон отрешенно качает головой.

— Это значит, что такое время настало, и я пришел…

Пару раз за ночь приходил медведь. Зверь опять нервно терся о камни с той стороны, порыкивая и фыркая. Собеседники замолкали, выжидательно глядя в направлении звуков, издаваемых страшным гостем. Но если во взгляде Мальцева был ужас, то взгляд Харона по-прежнему ничего не выражал. Странный визитер в одежде, напоминающей сплав-комбинезон, словно знал что-то про этого зверя, чего не знал о нем Мальцев. И это знание позволяло ему оставаться невозмутимым. Медведь действительно уходил спустя какое-то время, разочарованно вздыхая и поскуливая. А беседы продолжались. Затем воздух неизбежно становился светлее, и Харон, как и подобает классическим призракам, неизменно уходил. Сам процесс его исчезновения всегда ускользал от Мальцева. Лысый человек мог оборвать фразу, не закончив ее, и встать с песка, внезапно направившись к воде. Но вот куда девался он дальше, Мальцев никак не мог увидеть. То ли он нырял в реку, воспользовавшись тем обстоятельством, что Владислав часто моргал — глаза воспалились и к тому же слипались от хронической усталости. То ли загадочный пришелец просто уходил куда-то за камни, исчезая там до следующего визита. Цепочка его следов обрывалась у самой воды. А иногда никаких следов не оставалось и вовсе. Мальцев не удивлялся. Он полностью принял условия этой странной игры, уже просто не зная, где заканчивалась явь и начиналась иллюзия, или наоборот, где, наконец, обрывались сотканные из галлюцинаций видения, и начиналась суровая реальность, продолжавшая терзать суровыми испытаниями двух людей, уже потерявших надежду на спасение.

С Ириной они уже практически не общались. Когда она просыпалась, Владислав, бодрствующий из последних сил, тут же засыпал. Приходил в себя он уже под вечер. Они делали очередную, очень короткую, с учетом последних визитов медведя, вылазку в лес за сушняком и грибами, и поспешно возвращались назад, под зыбкую защиту каменной гряды. Жизнь на грани смерти продолжалась.

• Предыдущая
• 11/98
• Следующая