Храм Фортуны II - Ходжер Эндрю - Страница 24

• Предыдущая
• 24/108
• Следующая

В небольшой палатке Гортерикса они расселись на войлочных ковриках, галл разлил по кубкам густое вино с резким запахом цветов.

— Пью за тебя, трибун, — сказал он. — За твою удачу.

Друзья молодого солдата поддержали тост.

— Ну, а я пью за тебя, — усмехнулся Кассий. — Чтобы успешно решилась твоя проблема, из-за которой мы познакомились.

Все осушили кубки, закусили хлебом и козьим сыром. В котле у входа аппетитно побулькивало мясо.

Гортерикс вновь наполнил посуду.

— А теперь, — серьезно сказал Херея, — давайте выпьем за победу. За победу и за Германика. Да пошлют ему и нам удачу олимпийские Боги.

Галлы смущенно переглянулись.

— Ну, и ваши, конечно, тоже, — добавил трибун и поднес кубок к губам.

На римский военный лагерь под Могонтиаком спускались неторопливые густые сумерки.

Когда уже совсем стемнело, к одному из прибрежных постов подошел человек с мешком за плечами.

— Стой! — скомандовал патрульный. — Пароль!

— Венера, — ответил Каллон и смело двинулся дальше.

Солдат внимательно оглядел его в свете звезд.

— Куда? — спросил он.

— По поручению Гнея Домиция. Мне нужно спуститься вниз по реке. Тут для меня приготовлена лодка.

И он показал письмо с печатью Агенобарба.

Легионер осмотрел документ и кивнул.

— Проходи.

Каллон осторожно спустился к воде, отвязал лодку с крытой будкой на корме, бросил на дно суденышка мешок с провизией и проворно перелез через борт. Взялся за весло.

— Удачи тебе, — крикнул солдат с берега. — Смотри, не попадись германцам, а то они из тебя барабан сделают.

— И вам удачи, — ответил египтянин и сильными движениями весла направил лодку на середину реки. — Это вы попадетесь германцам, — буркнул он себе под нос. — И уж такой дурень им даже на барабан не сгодится.

Неярко светили звезды на темно-синем небе, слабо поблескивала, отражаясь в черной воде, луна. Легкая лодка неслышно скользила вдоль по Рену, спокойному и величественному.

В лагере, в палатке Гортерикса, новые друзья поднимали уже, наверное, пятнадцатый тост.

А в своем большом шатре, за столом, уставленным светильниками, сидел Германик. Он без устали снова и снова просматривал карты, делал пометки, снова и снова шлифовал разработанный им великий план вторжения.

Ночь все плотнее брала землю в свои объятия; негромко перекрикивались караульные на прибрежных постах, а на том, на правом берегу широкой реки грозно шумел на ветру грозный черный лес, который уже однажды стал могилой римской армии.

На следующее утро после памятных событий в амфитеатре Статилия бывший трибун Первого Италийского легиона Гай Валерий Сабин, легко позавтракав, приняв теплую ванну и одев праздничную белоснежную тогу с узкой пурпурной каймой, послал слугу нанять на Торговой площади носилки, уселся в них и приказал нести себя в Палатинский дворец.

Он имел все основания быть довольным судьбой, которая, похоже, начала меняться к лучшему. Капризная Фортуна словно вспомнила о неудачнике-трибуне и резким движением крутнула свое загадочное непредсказуемое колесо в нужном направлении.

Вчера Сабину самым невероятным образом удалось, во-первых, спасти от верной смерти старого знакомого Феликса, которому он был кое-чем обязан, а во-вторых, получить приглашение от самого цезаря. Не говоря уж о выигранных у азартных приятелей Друза деньгах.

А вдобавок он стал свидетелем того, как утерли нос спесивой и заносчивой императрице Ливии.

Правда, он не получил приглашения посетить банкет, который после представления устраивал Тиберий от имени своего сына. Видимо, цезарь все же не хотел обострять отношения с матерью до того предела, после которого уже останется только один путь — окончательный разрыв и смертельная вражда. Ведь в таком случае было еще совершенно непонятно, кто выйдет победителем из схватки.

Несмотря на некоторое ослабление ее влияния, Ливия была еще очень и очень сильна.

Сабин прекрасно понимал состояние цезаря, а потому и не обиделся, что его не позвали на пир. «Ничего, здоровее буду, — подумал он. — Уж мы знаем, что такое пить с Друзом».

Дома перед сном он, правда, осушил вполне приличный кубок вина, но утром проснулся бодрый, свежий и с надеждой в груди.

Сейчас, покачиваясь в носилках, которые тащили на плечах шестеро здоровенных, но крайне неряшливо одетых парней, он думал о том, что ждет его впереди.

Цезарь сказал, что хочет поручить ему какое-то важное задание. Что ж, это неплохо. Если он удачно справится с этим делом, то для него откроется верный путь к вершинам карьеры.

Но вот что это будет за миссия? Что задумал вечно подозрительный и угрюмый Тиберий? Не хочет ли он устранить какого-нибудь своего врага руками Сабина?

Да нет, вряд ли. Ведь он при свидетелях сказал, что позволит трибуну отказаться, если тот сочтет это необходимым. А он достаточно знает своего избранника, чтобы понять, на что Сабин согласится, а на что нет. Тиберий отнюдь не глуп, хотя и мыслит довольно медленно.

«Что ж, чего гадать, скоро все узнаю, — подумал Сабин. — Но в одном можно не сомневаться: услуга, о которой попросит цезарь, будет стоить мне немало сил, нервов, а может, и крови. Старый скупердяй ничего так просто не сделает, и если уж он пошел на ссору с матерью, чтобы освободить Феликса, то можно быть уверенным — мне придется заплатить за это ту цену, которую он назначит».

Сабин подумал еще о Феликсе. Тогда, после представления, у него не было времени повидаться с пиратом — вежливость требовала проводить Друза и цезаря до дворца. А потом его раб, посланный в амфитеатр, вернулся с известием, что Феликс уже на свободе, знает, кому он ею обязан, но успел быстро исчезнуть и как камень в воду провалился куда-то в толчею и суматоху оживленных римских улиц.

«Ладно, — улыбнулся про себя Сабин. — Он уже отблагодарил меня за это. Пусть теперь сам заботится о себе. Мы квиты, и больше я не стану выручать его, что бы ни случилось. Теперь твоя очередь, Феликс. Хотя я буду молить Богов, чтобы твоя помощь не скоро мне понадобилась».

Пока он так размышлял, запыхавшиеся носильщики уже поднялись на Палатин и остановились возле охраняемого преторианцами входа во внутренний дворик, ожидая дальнейших распоряжений своего пассажира.

Сабин вылез, жестом отпустил парней — заплатили им вперед — и медленно двинулся к воротам, возле которых стояли четверо солдат в блестящих доспехах и с копьями в руках.

«Новые порядки, — подумал Сабин. — При Августе такого не было. Цезарь изволит беспокоиться о своей безопасности. Или это Сеян хочет показать, как ревностно он выполняет свои обязанности?»

Охрана беспрепятственно пропустила его, как только Сабин назвал свое имя. Видимо, их предупредили заранее. За воротами уже ждал Протоген, доверенный вольноотпущенник Тиберия. Он вежливо поклонился и пригласил трибуна следовать за ним.

Что ж, дворцовая прислуга по-прежнему работала безукоризненно. Да и попробовали бы они теперь позволить себе послабление, Ливия — это не добряк и скромняга Август, и дело вполне могло бы закончиться поркой, а то и отправкой в загородные поместья императрицы, где пришлось бы работать до седьмого пота. Удовольствия мало, и поэтому слуги очень дорожили своим местом, где, в принципе, жилось им довольно вольготно.

Они прошли через просторный атрий, мимо искрящегося брызгами воды фонтана, украшенного цветной мозаикой, и двинулись дальше, в жилые помещения.

Тиберий как раз начинал строительство нового величественного дворца на северо-западном склоне Палатина, я пока цезарь и его семья по-прежнему жили в старом доме Августа, но теперь здание выглядело обновленным и посвежевшим, да и внутреннее убранство приобрело черты роскоши, немыслимой при прежнем правителе.

Протоген повел трибуна вверх по широкой мраморной лестнице, потом по длинному коридору и наконец остановился у солидной двери с золотыми ручками. Осторожно постучал.

• Предыдущая
• 24/108
• Следующая