Ухищрения и вожделения - Джеймс Филлис Дороти - Страница 46

Рикардс повернулся к Олифанту:

— Пойдите объясните ему: мы не собираемся торопиться. Здесь ему совершенно нечего делать, будет только мешаться под ногами. Уговорите его — пусть отправляется домой, спать. Не сможете уговорить, попробуйте приказать. Я поговорю с ним завтра.

Рикардс замолчал. Шаги Олифанта уже захрустели по гальке, когда Рикардс крикнул ему:

— Олифант! Если он не собирается двигать отсюда, скажите, чтоб держался от нас подальше. Я не хочу, чтобы он к нам подходил. Потом поставите вокруг нее ширму. Это ему удовольствие-то подпортит.

Такой холодной жестокости Дэлглиш от него не ожидал. Что-то было с Рикардсом не в порядке. Он, видимо, находился под влиянием чего-то гораздо более глубокого, чем профессиональный стресс при виде новой жертвы Свистуна. Какая-то глубоко личная, полуосознанная тревога, которую не удалось полностью побороть, вырвалась наружу при виде этого трупа, победив профессиональную осторожность и самодисциплину.

Но Дэлглиша его реплика возмутила.

— Этот человек — вовсе не извращенец, — вступился он. — Вполне возможно, сейчас он просто не способен действовать рационально. В конце концов, он ведь хорошо знал эту женщину. Хилари Робартс была одним из его ведущих сотрудников.

— Он ничем ей теперь полезен быть не может, хоть она и была его любовницей. — Потом, словно признав справедливость упрека, Рикардс добавил: — Ладно. Пойду поговорю с ним.

Он тяжело побежал по гальке. Услышав его шаги, Олифант обернулся, подождал, и они вдвоем направились к человеку, молча поджидавшему их у кромки воды. Дэлглиш смотрел, как они совещаются; потом все трое повернулись и направились вверх, к лесу. Алекс Мэар шагал меж двумя полицейскими, словно заключенный под конвоем. Рикардс снова подошел к трупу, а Олифант явно намеревался проводить Алекса до самой машины. Он включил фонарь и скрылся в лесу. Мэар колебался. Он больше не смотрел на мертвое тело, словно его там уже не было, но взглянул на Дэлглиша так, будто какое-то их общее дело осталось незавершенным. Потом коротко попрощался и пошел вслед за Олифантом.

Рикардс не стал объяснять, почему Мэар вдруг передумал, или комментировать собственные методы убеждения. Вместо этого он произнес:

— Сумочки при ней нет.

— Ключ от дома — в медальоне, у нее на шее.

— Вы трогали труп, мистер Дэлглиш?

— Только бедро и волосы, проверить их влажность. Медальон — подарок Мэара. Он сам мне сказал.

— Она живет тут рядом, верно?

— Вы должны были заметить ее дом, когда подъехали. Сразу, на том краю бора. Я пошел туда, когда обнаружил труп, думал, может, не заперто и я смогу позвонить оттуда. Там кто-то совершил акт вандализма — ее портрет заброшен в дом сквозь окно. Свистун — и преступное нанесение ущерба. Все в один вечер. Странное совпадение.

Рикардс повернулся и посмотрел Дэлглишу прямо в лицо:

— Возможно. Только это не Свистун. Свистун мертв. Покончил с собой в истхейвенской гостинице около шести вечера. Я пытался дозвониться вам, чтобы сообщить об этом.

Он опустился на корточки рядом с телом, коснулся лица убитой, потом приподнял ее голову и снова отпустил.

— Окоченения еще нет. Даже не началось. Всего несколько часов назад, судя по виду. Свистун умер — грехов на его совести было предостаточно. Но это… Это, мистер Дэлглиш, — и он резко ткнул пальцем в сторону мертвого тела, — это, скажу я вам, совсем, совсем другое.

Рикардс натянул резиновые перчатки. Его огромные пальцы, обтянутые тонкой резиной, выглядели почти непристойно, словно вымя самки какого-то огромного зверя. Опустившись на колени, он покрутил в руках медальон. Тот раскрылся с тихим щелчком, и Дэлглиш увидел в нем плоский ключ от замка: ключ покоился там точно в гнезде, абсолютно подходя по размеру. Вынув его, Рикардс произнес:

— Ладно, мистер Дэлглиш. Пойдемте-ка посмотрим, что там за преступное нанесение ущерба.

Минуты через две Адам вслед за Рикардсом подошел по тропке ко входу в коттедж. Рикардс отпер дверь, и они вошли в коридор, ведущий к лестнице, с дверями по обеим его сторонам. Рикардс открыл дверь слева и ступил в гостиную; Дэлглиш шел за ним. Гостиная — большая комната — тянулась во всю длину дома; по обеим сторонам были окна, в стене напротив двери — камин. Портрет лежал среди осколков стекла примерно в метре от окна. Рикардс и Дэлглиш стояли у самой двери, разглядывая место происшествия.

— Картину написал Райан Блэйни, — сказал Дэлглиш. — Тот, что живет в Скаддерс-коттедже, на мысу, подальше к югу. Я ее увидел в первый раз в тот же день, как приехал.

Рикардс заметил:

— Странный способ доставки. Она ему позировала, не знаете?

— Не думаю. Он писал портрет для собственного удовольствия, не для того, чтобы ей угодить.

Адам хотел было добавить, что Блэйни, с его точки зрения, меньше всего похож на человека, способного уничтожить собственную работу. Но подумал, что на самом-то деле картина вовсе не уничтожена. Два надреза в форме буквы «L» не так уж трудно будет заделать. И надрезы эти были столь же точно и аккуратно сделаны, как и знак, вырезанный на лбу Хилари Робартс. Картину повредили вовсе не в приступе гнева.

Но Рикардс как будто утратил к картине всякий интерес.

— Так, — сказал он, — значит, тут она и жила. Наверное, ей нравилось быть в одиночестве. Конечно, если она жила тут одна.

Дэлглиш ответил:

— Насколько мне известно, она жила одна.

До чего же унылая комната, думал он. И дело не в том, что она неудобная. Здесь есть все необходимое для комфорта, только мебель выглядит так, будто все вещи появились из разных домов, а не выбирались самой хозяйкой. Подле камина, куда была подведена газовая горелка, стояли два кресла, обтянутые коричневой искусственной кожей. В центре комнаты — овальный обеденный стол, у стола — четыре не подходящих друг к другу стула. По обе стороны фасадного окна — стеллажи с книгами: подборка справочников, какие-то случайные романы. Две нижние полки были уставлены коробками с картотекой. И только на длинной стене напротив двери можно было увидеть что-то такое, что говорило о попытках создать хоть малое подобие уюта. Хилари, очевидно, любила акварели: вся стена была увешана ими, как в картинной галерее. Среди них были одна-две, которые, как ему показалось, он узнал, и ему захотелось подойти и рассмотреть их получше. Но, вполне возможно, кто-то уже побывал в этой комнате, и важно было ничего не трогать.

Рикардс закрыл дверь и открыл другую, напротив, по правой стороне коридора. Она вела в кухню — функционально обустроенное, не очень-то интересное помещение. Здесь имелось все необходимое, но по сравнению с кухней в «Обители мученицы» эта казалась просто голой.

Посередине стоял небольшой с виниловым покрытием стол, у стола, аккуратно задвинутые, четыре одинаковых стула. На столе — открытая бутылка вина, рядом с ней — пробка и металлический штопор.

На сушилке — два простых бокала, вымытые и поставленные вверх дном.

Рикардс сказал:

— Два бокала, оба вымыты ею или ее убийцей. Отпечатков на них не найти. И открытая бутылка. Кто-то с ней тут пил сегодня вечером.

— Если и пил, то весьма умеренно. Или это она пила совсем мало.

Рукой в перчатке Рикардс поднял бутылку за горлышко и осторожно повернул.

— Налили не больше одного стакана. Может, планировали допить после ее купания. — Он взглянул на Дэлглиша и спросил: — А вы не заходили сюда раньше, мистер Дэлглиш? Я должен задавать этот вопрос всем, кто ее знал.

— Разумеется. Нет, я раньше сюда не заходил. Я пил сегодня кларет, но не с ней.

— Жаль, что не с ней. Она была бы сейчас жива.

— Не обязательно. Я мог уйти, когда она пошла переодеться для плавания. И если кто-то был с ней сегодня вечером, он вполне мог именно так и поступить. — Дэлглиш помолчал, раздумывая, говорить или не стоит, потом сказал: — У бокала слева слегка выщерблен край.

— Хотел бы я иметь ваше зрение. Впрочем, вряд ли это так уж важно.