Цинковые мальчики - Алексиевич Светлана Александровна - Страница 38

• Предыдущая
• 38/60
• Следующая

…В Афганистане жарко, сынок. Старайся не простудиться. Ты всегда простужаешься…»

На кладбище все молчали, было много людей, но все молчали. Я стояла с отвёрткой, у меня не могли её забрать.

– Дайте сына открыть… Дайте сына открыть…

Цинковый гроб хотела отвёрткой открыть.

Муж пытался руки на себя наложить: «Не буду жить. Прости, мать, а жить я больше не буду». Уговаривала его:

– Надо памятник поставить, плиткой обложить.

Он не мог спать. Говорил:

– Лягу спать, сын приходит. Целует, обнимает… По старинному обычаю, хранила булку хлеба все сорок дней… После похорон… Через три недели она рассыпалась на мелкие куски. Значит, семья пропадёт…

Развесила по дому все фотографии сына. Мне так легче, а мужу тяжело:

– Сними. Он на меня смотрит…

Поставили мы памятник. Хороший, из дорогого мрамора. Все деньги, что на свадьбу сыну собирали, на памятник пошли. Плиткой красной могилку обложили и цветы красные посадили. Георгины. Муж покрасил ограду:

– Все сделал. Сын обижаться не будет.

Утром повёл меня на работу. Попрощался. Прихожу со смены – он на полотенце на кухне висит, как раз напротив фотографии сына, моей любимой.

– Боже, Боже! Боженька мой!

…Вы мне скажите: герои они или нет? За что я такое горе терплю? Один раз подумаю: герои! Он не один там лежит… Рядами идут… на городском кладбище… А другой раз проклинаю правительство, партию… И то, как сама учила: «Долг есть долг, сынок. Отдать его надо». Прокляну всех, а утром бегу на могилку, прощения прошу:

– Прости, сынок, что я так говорила… Прости…»

Мать

«Получила письмо: „Не волнуйся, если нет писем. Пиши по старому адресу“. Два месяца молчания. Я не представляла, что он в Афганистане. Собирала чемодан, чтобы ехать к нему на новое место службы.

Он не писал, что на войне. Загорает, ловит рыбу. Прислал фотографию: сидит на ослике, колени на песке. Я не знала, что там убивают. Раньше он никогда не баловался с дочкой, у него не было отцовских чувств, может, потому, что она маленькая. Приехал – часами сидит и смотрит на ребёнка, а в глазах такая грусть, что мне страшно. Утром встанет, отведёт её в садик. Любил посадить на плечи и нести. Вечером заберёт. Ходили мы в театр, в кино, но больше всего ему хотелось быть дома.

В любви стал жадным, ухожу я на работу или на кухне готовлю – ему и этого времени жалко: «Побудь со мной. Сегодня можно и без котлет. Попроси отпуск, пока я здесь». Пришёл день улетать, он специально опоздал на самолёт, чтобы нам ещё два дня побыть вместе.

Последняя ночь. Было так хорошо, что я расплакалась… Я плачу, он молчит, только смотрит, смотрит. Потом говорит:

– Тамарка, если у тебя будет другой, не забывай это.

Я:

– Ты с ума сошёл! Тебя никогда не убьют! Я так тебя люблю, что тебя никогда не убьют.

Засмеялся.

Детей больше не хотел:

– Вернусь… Тогда родишь… Что ты с ними делать одна будешь?..

Я научилась ждать. Но если я видела похоронный автобус, мне становилось плохо, готова была кричать, плакать. Прибегу домой, висела бы икона, стала на колени и молилась бы: «Спасите мне его! Спасите!»

В тот день я пошла в кино. Смотрю на экран и ничего не вижу. Внутри непонятное беспокойство: где-то меня ждут, надо куда-то идти, еле досидела до конца сеанса. В это время, видно, шёл бой…

Неделю я ещё ничего не знала. Я даже получила два его письма. Обычно радовалась, целовала их, а тут разозлилась: сколько мне тебя ещё ждать?!

На девятый день в пять часов утра пришла телеграмма, мне сунули её просто под дверь. Телеграмма была от его родителей: «Приезжай. Погиб Петя». Я сразу закричала. Разбудила ребёнка. Что делать? Куда идти? Денег не было. Как раз в этот день должен был прийти его аттестат. Помню, завернула дочку в красное одеяло, вышла на дорогу – автобусы ещё не ходят. Остановила такси.

– В аэропорт, – говорю таксисту.

– Еду в парк. – И закрывает дверцу.

– У меня муж погиб в Афганистане…

Молча выходит из машины, помогает сесть. Заезжаем к подруге, я одалживаю деньги. В аэропорту нет билетов до Москвы, а мне страшно вынуть из сумочки телеграмму и показать. Вдруг это неправда? Ошибка. Если буду думать, что он жив, тогда он и будет жив. Я плакала, все на меня смотрели. Посадили до Москвы в «кукурузник». Ночью прилетела в Минск. Надо дальше, в Старые Дороги. Таксисты ехать не хотят, далеко – сто пятьдесят километров. Прошу. Умоляю. Один согласился: «Давай пятьдесят рублей, повезу».

В два часа подъезжаю к дому. Все плачут.

– Может, это неправда?

– Правда, Тамара. Правда.

Утром идём в военкомат. Ответ военный: «Когда привезут, тогда вам сообщим». Ждём ещё двое суток. Звоним в Минск: «Приезжайте, сами заберите». Приезжаем, в облвоенкомате говорят: «Его по ошибке увезли в Барановичи». Это ещё сто километров, у нас автобус не заправлен. В Барановичах в аэропорту никого нигде нет, рабочий день закончился. В будке сидит сторож.

– Мы приехали…

– Вон там, – показывает рукой, – какой-то ящик. Посмотрите. Если ваш – забирайте.

В поле стоял грязный ящик, на нем мелом было написано: «Старший лейтенант Довнар». Я оторвала доску в том месте, где в гробу окошечко: лицо целое, но небритый лежит, и не умыл никто, гроб маловат. Запах… Наклониться, поцеловать нельзя… Так мне вернули мужа…

Я стала на колени перед тем, что было когда-то самым дорогим.

Это был первый гроб в деревне Языль Стародорожского района Минской области. У людей, помню, одно – ужас в глазах. Никто не понимал, что происходит. Опустили его в могилу. Не успели рушники, на которых опускали, вытащить, как вдруг – страшный гром и град, помню, град, как белый гравий на цветущей сирени, хрустит под ногами. Сама природа была против. Я долго не могла уехать из его дома, потому что здесь была его душа. Отец, мать… Мы мало говорили. Мне казалось, что мать меня ненавидит: я живу, а его нет, я выйду замуж, а её сына не будет. Теперь она говорит: «Тамара, выходи замуж». А тогда я боялась встречаться с ней глазами. Отец чуть с ума не сошёл: «Такого парня угробили! Убили!» Мы с матерью его убеждали, что Петю орденом наградили, что Афганистан нам нужен, защита южных рубежей… Он не слушал: «Сволочи!..»

Самое страшное было потом. Самое страшное… привыкнуть к мысли, что мне не надо ждать, мне некого ждать. Утром просыпалась мокрая от ужаса: «Петя приедет, а мы с Олеськой живём по другому адресу». Мне надо было понять, что теперь одна и буду одна. Я три раза в день заглядывала в почтовый ящик… Ко мне возвращались только мои письма, которые он не успел получить, со штампом: «Адресат выбыл». Я разлюбила праздники. Перестала ходить в гости. У меня остались только воспоминания. Вспоминалось лучшее.

Первый день мы с ним танцевали. Второй – гуляли в парке. На третий день нашего знакомства он предложил выйти за него замуж. У меня был жених. Заявление лежало в загсе. Я сказала ему об этом. Уехал и писал письма большими буквами на всю страницу: а-а-а-а-а!!! В январе обещал: приеду и поженимся. А я в январе замуж не хочу. Я хочу свадьбу весной! Во Дворце бракосочетания. С музыкой, цветами.

Была свадьба зимой, в моей деревне. Смешно и наспех. На Крещенье, когда гадают, мне приснился сон. Маме утром рассказываю:

– Мама, я видела красивого парня. Он стоял на мосту и звал меня. На нем военная форма. Но когда я подошла к нему, он начал удаляться, удаляться и совсем исчез.

– Не выходи замуж за военного, одна останешься, – сказала мама.

Он приехал на два дня.

– Пойдём в загс, – с порога.

В сельсовете посмотрели на нас:

– Зачем вам два месяца ждать? Идите за коньяком.

Через час мы были мужем и женой. Метель на улице.

– На каком такси ты повезёшь молодую жену?

– Сейчас! – поднимает руку и останавливает трактор «Беларусь».

Годами я видела сны, как мы встречаемся. Едем на тракторе. Восемь лет как нет его… Снится часто. Во сне я все время умоляю: «Женись на мне ещё раз». Он меня отталкивает: «Нет! Нет!» Я его жалею не потому, что это был мой муж. А какой мужик! Большое сильное тело. Жалею, что не родила от него сына. В последний раз приехал в отпуск, а квартира закрыта. Телеграмму не дал. Я не знала. У подруги день рождения, я – там. Он открыл дверь: громкая музыка, смех… Сел на табуретку и заплакал. Каждый день встречал меня: «Иду к тебе на работу, коленки дрожат. Как на свидание». Вспоминаю, как купались. Сидели на берегу и жгли костёр:

• Предыдущая
• 38/60
• Следующая