Выбери любимый жанр

Чернобыльская молитва. Хроника будущего - Алексиевич Светлана Александровна - Страница 11

Изменить размер шрифта:

– Помыла хату, печь побелила… Надо оставить хлеб на столе и соль, миску и три ложечки. Ложек столько, сколько душ в хате… Все, чтоб вернуться…

– А гребешки у кур были чёрные, а не красные – радиация. И сыр не получался. Месяц жили без творога и сыра. Молоко не кисло, оно в порошок сворачивалось, белый порошок. Радиация…

– Эта радиация у меня на огороде была. Огород весь побелел, беленький-беленький, как чем-то посыпанный. Какими-то кусочками… Я думала, может, что-то из лесу принесло. Ветер насыпал.

– Не хотели мы уезжать. Ой, не хотели! Мужики выпившие. Под колёса бросались. Начальство ходило по хатам и каждого уговаривало. Наказ: «Имущество не брать!»

– Скот три дня не поенный. Не кормленный. На убой! Приехал корреспондент из газеты: «Как настроение? Как дела?» Пьяные доярки чуть его не убили.

– Председатель с солдатами кружится вокруг моей хаты… Стращают: «Выходи или будем поджигать! А ну, сюда канистру с бензином». Забегала – то рушник схвачу, то подушку…

– Вот вы скажите по науке, как действует та радиация? Говорите правду, нам все равно скоро помирать.

– А что вы думаете в Минске её нет, раз она невидимая?

– Привёз внук собачку… Назвали Радий, потому что живём в радиации. И где мой Радий поделся, то всегда возле ног? Боюсь, побежит за деревню, волки съедят. Буду одна.

– А в войну целую ночь орудия стукают-стукают. Секут-секут. Мы земляночку в лесу выдолбили. Бомбят и бомбят. Все сожгли, сказать бы хаты, а то и огород, и вишенки погорели.

Только б не было войны… Как я её боюсь!

– У армянского радио спрашивают: «Можно ли есть чернобыльские яблоки?» Ответ: «Можно, только огрызки надо глубоко в землю закапывать». Второй вопрос: «Сколько будет семь помножить на семь?» Ответ: «Да тебе любой чернобылец на пальцах сосчитает». Ха-ха-ха…

– Дали нам новый домик. Каменный. Так, знаете, за семь лет не забили ни одного гвоздя. Чужбина! Все чужое. Мой хозяин плакал и плакал. Неделю работает в колхозе на тракторе, ждёт воскресенья, а в воскресенье ляжет у стенки и плачет.

– Больше нас никто не обманет, никуда мы со своего места не двинемся. Магазина нет, больницы нет. Света нет. Сидим при керосиновой лампе и при лучине. А нам хорошо! Мы – дома.

– В городе невестка ходила за мной по квартире с тряпкой и вытирала дверную ручку, стул… А все за мои деньги куплено, вся мебель и машина «Жигули». Деньги кончились, и мама не нужна.

– Деньги наши дети забрали… А что осталось, инфляция съела. То, что нам отдали за хозяйство, за хаты. За яблоньки.

– А нам все равно весело… У армянского радио спрашивают: «Что такое радионяня?» – Это – бабушка из Чернобыля. " Ха-ха-ха…

– Две недели я шла пешком… И коровку свою вела… Люди не пускали в хату. В лесу ночевала.

– Боятся нас. Заразные, говорят. За что Бог наказал? Рассердился? Живём не по-людски, не по божьим законам. Казним один одного. За это.

– Мои внуки летом приезжали… Первые годы не ехали, тоже боялись… А теперь навещают, продукты уже берут, все пакуют, что дашь. «Бабушка, – спрашивали, – а читала ты книгу о Робинзоне?» Жил один так, как и мы. Без людей. Я с собой полмешка спичек привезла… Топор и лопату… А теперь у меня сало, яйца, молоко, – все своё. Одно что – сахар не посеешь. Земли тут сколько хочешь! Хоть сто гектаров запахивай. А власти никакой. Тут человеку никто не мешает… Начальства нет… Мы – свободные.

– С нами и коты вернулись. И собаки. Возвращались вместе. Солдаты нас не пускали. Омоновцы. Так мы ночью… Лесными тропками… Партизанскими…

– Ничего от государства нам не надо. Все сами производим. Не трогайте только нас! Ни магазина не надо, ни автобуса. За хлебом и солью ходим пешком за двадцать километров… Мы сами себе.

– Табором вернулись. Три семьи… А здесь все разграблено: печь разбили, окна, двери сняли. Полы. Лампочки, выключатели, розетки, – все выкрутили. Ничего живого. Вот этими руками все заново, вот этими руками. А как же!

– Дикие гуси кричат – весна наступила. Сеять пора. А мы в пустых хатах… Одно – крыши целые…

– Милиция кричала. Приедут на машинах, а мы – в лес. Как от немцев. Один раз напали на нас с прокурором, так он грозился, что будут судить. Я говорю: «Пускай мне дадут год тюрьмы, я отбуду и сюда вернусь». Их дело покричать, а наше помолчать. Я орден имею, как передовой комбайнёр, а он мне грозится – по десятой статье пойдёшь… Преступник…

– Каждый день мне моя хата снилась. Я возвращалась: то копаю огород, то постель прибираю… И всегда что-нибудь найду: то туфлю, то цыплят… К добру все, к радости. На возвращение…

– Ночью Бога просим, а днём милиционеров. Спросите вы у меня: «Что ты плачешь?» А я не знаю, чего я плачу. Я рада, что я в своём дворе живу.

– И пережили все, перетерпели…

– Я вам анекдот расскажу… Указ правительства о льготам чернобыльцам… Тому, кто проживает в двадцати километрах от станции, к фамилии добавляется приставка «фон». Те, кто в десяти километрах, они уже – Ваша светлость. А те, кто возле станции выжили – Ваше сиятельство. Ну, вот и живём, Ваша светлость… Ха-ха…

– Добилась я к доктору: «Миленький, ножки не ходят. Суставчики болят». – «Коровку надо сдать, бабка. Молоко отравленное». – «Ой, нет, – плачу, – ножки болят, коленки болят, а коровку не отдам. Моя кормилица».

– У меня семеро детей. Все в городах живут. Я тут одна. Затоскую, сяду под их фотографиями… Поговорю…. Все… Все одна. Дом одна покрасила, шесть банок краски уложила. Так вот и живу. Вырастила четыре сына и три дочки. А муж рано умер. Одна.

– Я с волком встречался вот так: он стоит, и я стою. Посмотрели один на одного, и он в сторону отскочил… Помчался… Так у меня шапка поднялась от страха.

– Любой зверь боится человека. Ты зверя не трогай, и он тебя обойдёт. Раньше ходишь по лесу, услышишь голоса, бежишь к людям, а сейчас человек от человека прячется. Не дай Бог встретить в лесу человека!

– Все, что в Библии написано, все исполняется. Там и про наш колхоз написано… И про Горбачёва… Что будет большой начальник с клеймом на лбу и великая держава рассыпется. А потом наступит Божий суд… Кто в городах живёт, все погибнут, а в деревне один человек останется. Человек будет рад человеческому следу! Не человеку, а только следу его…

– А свет у нас – лампа. Керосинка. А-а… Бабы уже доложили вам. Убьём кабана, так в погреб несём или в землю закапываем. В земле мясо три дня лежит. Самогонка у нас из своего жита. Из варенья.

– У меня два мешка соли… Не пропадём без государства! Дров полно – кругом лес. Хата тёплая. Лампа горит. Хорошо! Козу держу, козлика, трое свиней, четырнадцать кур. Земли – вдосталь, травы – вдосталь. Вода есть в колодце. Воля! Нам хорошо! У нас тут не колхоз, а коммуна. Коммунизм! Ещё одного коника купим. И тогда никто нам больше не нужен. Одного коника…

– Мы не домой вернулись, как один корреспондент тут был и удивлялся, а на сто лет назад. Серпом жнём, косой косим. Молотим цепами зерно прямо на асфальте. Хозяин корзинки плетёт. А я зимой вышиваю. Тку.

– В войну в нашем роду погибло семнадцать человек. Двоих моих братьев убили… Мама плачет и плачет. А ходила старушка по деревням, побиралась. «Скорбишь?» – говорит маме. – Не скорби. Кто отдал жизнь за других, тот святой человек". И я все за Родину могу… Только убивать не могу… Я – учительница, я учила – любите человека. Всегда побеждает добро. Дети, они маленькие, душой чистые.

– Чернобыль… Над войнами война. Нет человеку нигде спасения. Ни на земле, ни в воде, ни на небе.

– Радио сразу отключили. Никаких новостей не знаем, зато нам спокойно жить. Не расстраиваемся. Приезжают люди, пересказывают: везде война. И будто социализм кончился, живём при капитализме. Царь вернётся. Правда!?

– То кабан из лесу в сад зайдёт, то лосиха… Люди редко. Одни милиционеры…

– А вы и в мою хату зайдите.

– И в мою. Так давно у меня в хате гости не сидели.

– И крещусь, и молюсь… Господи! Два раза милиция мне печку рубила… На тракторе вывозили… А я – назад! Пустили бы людей – они все на коленках домой бы поползли. Разнесли по свету наше горе. Только мёртвым разрешают вернуться. Их привозят. А живые – ночью. Лесом…

Перейти на страницу: