Опасный возраст - Хмелевская Иоанна - Страница 31

• Предыдущая
• 31/77
• Следующая

Книгу закончила, отнесла, договор был подписан раньше, и мое творение пошло в печать. Я шествовала себе по Вейской в направлении Сейма с глуповато-блаженной физиономией, асфоделии цвели по обе стороны улицы, сдается, и на проезжей части тоже. Ведь сокровенная цель моей жизни достигнута!..

Цель целью и книга книгой, а в «Блоке» тяжким жерновом на шее висели не только Гурце, но и люблинская онкологическая больница. Расширение. Здание нуждалось в перестройке, позарез нужны были новое крыло и вспомогательные службы, между прочим прачечная. Начали проект Баська и Анджей, уехали, и проект остался неприкаянным. Согласилась я на эту работу по трем причинам. С Гурцами то и дело случались идиотские простои, а потому мне недоставало сверхурочных, а в дополнительной работе я нуждалась. Сверхурочных не хватало и Алиции, мастерская решила, что работать над проектом мы с ней станем вместе. А самая главная причина появилась уже позже, после моей поездки в Люблин: осмотрела я здание, и у меня потемнело в глазах.

Об экстерьере не говорю — внешний вид здания запросто мог вогнать человека в тяжелую болезнь, а что делалось в самом доме — не передать. Люди с раком кожи лежали в коридорах, врачи в отчаянии жаловались на отсутствие мест, умоляли ускорить проект. У меня не хватило совести отказаться.

Алиция подняла жуткий скандал: решение приняли без нее, я могу и не приставать, она к больнице не притронется. Легко протестовать — она не ездила туда и не видела жутких сцен медицинского характера. Осталась я с больницей одна, в довершение бед чертова Ханя уехала в Дамаск, так что для последнего этажа мне и технологию пришлось делать самой. В подробностях насчет разных пиковых ситуаций читай «Бесконечную шайку».

Так сложилось, что с Гурцами — по-видимому, поджимали сроки — три недели пришлось вообще не спать. Моя мать в этот период вела себя несколько странно: когда я приходила за детьми, она встречала меня с удрученным выражением лица и мягко сообщала:

— Ты знаешь, ведь алкоголизм лечат…

Я целиком и полностью соглашалась — конечно, лечат, но тему не поддерживала — не до того.

На следующий день мать снова заводила свое.

— Знаешь, алкоголизм надо все-таки лечить…

Ясно, надо, разве я против. Соглашалась с ней, забирала детей и уезжала домой. Вскорости мать из-за нервотрепки заболела печенью.

Только через несколько лет я узнала, в чем было дело. Ежи являлся к бабушке и небрежно бросал:

— Мать снова явилась утром вдрызг пьяная…

По утрам я действительно возвращалась домой много раз, из мастерской меня изгоняла уборщица. Я мчалась к себе, принимала душ и снова отправлялась на работу. Иногда удавалось часок подремать. Алкоголь я тогда вообще не признавала, мне и в голову не приходило, что пребываю постоянно под хмельком, а мамуля уверовала в эту версию свято: ничего иного и не делаю, только изо дня в день валяюсь по всем канавам от центра до Мокотова.

— Боже мой, зачем ты выдумал эти бредни? — осведомилась я с ужасом у Ежи.

— А чего они мне сдуру верили! — ответил он с претензией.

Последствия трех бешеных недель превзошли все ожидания: достукалась до предынфарктного состояния, лишь по счастливому стечению обстоятельств успела сдать законченную часть проекта и получила передышку. Ночью начались сильные межреберные боли, я не могла дышать. Конечно, тут же вообразила: недостаток воздуха вызовет кислородное голодание мозга, потеряю сознание и утром насмерть перепугаю детей. Вызвала «скорую». Врач дал болеутоляющее, велел, если к утру боль не пройдет, пойти в поликлинику. Боль не прошла, я тупо побрела в поликлинику. Прописали бутапирасол три раза в день.

Бог спас — третьей таблетки не успела принять. Бутапирасол резко понижает давление, а у меня и так было низкое. В пять вечера мамуля держала телефонную трубку у моего уха — сама я не имела сил на такой подвиг.

— Ядя… совсем… я… сдохла… может… ты…

— Что сожрала? — резко прервала золовка Ядвига.

— Бута… пирасол…

— Сколько?

— Две…

— Ни в коем случае не глотай третью! Сейчас приеду!

Приехала, вытащила меня из переделки, но неделю я проспали всю полностью. Матери так и не удалось уговорить меня что-нибудь съесть — засыпала, не проглотив и куска. Через неделю встала: не человек, а жаворонок, подснежник и целое стадо юных поросяток во время дождя. Мир принадлежал мне, а жизнь вприпрыжку бежала с горки.

Результаты этой эйфории были весьма существенны и долгосрочны.

Прежде чем продолжить рассказ, ещё раз напомню и больше уже не стану повторять: никогда не была я умная, интеллигентная, усердная и пленительная. Как раз наоборот. Ну, пожалуй, трудолюбивая — да, но и фанаберий хватало. А в остальном упрямо демонстрировала уникальную глупость, совершала тысячу бестактностей и на полную катушку раздражала окружающих. Единственное, пожалуй, оправдание мое заключалось в том, что стала этаким развлекательным элементом; про всевозможные идиотизмы, кретинизмы и прочее не скажу, потому как за прошедшие годы удалось радикально выпихнуть все это из памяти. Квинтэссенция моей глупости забавно обозначилась в одном разговоре со Збышеком Гибулой, тогда уже нашим главным инженером.

Збышек был эталоном всех добродетелей. Благородный, рыцарь, трудолюбивый, блестящий профессионал, за мастерскую переживал до умопомрачения, безумно серьезно исполнял все долги и обязанности. Доводила я его до отчаяния глупыми шуточками; на работе, правда, пахала как ломовая кляча, но мне ничего не стоило, например, ляпнуть: «Пан Збышек, да не переживайте вы так, все равно помрем…» — на что Збышек лишь молча смотрел на меня с укоризною. Я очень его любила, да и он хорошо ко мне относился, но, пожалуй, лишь в немногие нерабочие минуты.

На каком-то очередном обсуждении проекта я доверительно и с любопытством спросила его:

— Пан Збышек, признайтесь, вы, наверно, частенько про меня думали: «Вот дура-стерва»?

Збышек прямо-таки расцвел, воздел руки горе и от всего сердца воскликнул:

— О!.. Много раз!..

Я почувствовала себя немало польщенной — никогда ни одного худого слова от Збышека не слыхала.

Вышесказанное со всей очевидностью подтверждает, сколь несносна я была, и скрывать сей факт не стоит, а с другой стороны, не совсем же и ума лишилась, чтобы экспонировать этот факт на каждой странице. Кому надо, пусть запомнит об этом, я больше повторять не стану.

Прежде всего, обретя снова темперамент, я отправилась в дом культуры в Пётркове Трыбунальском. Ехала в вагоне-ресторане, вышла, никогда здесь не бывала. Чтобы выбраться с вокзала, решила просто пойти за толпой, а потом уже спросить про дом культуры.

Застопорило с ходу — люди никуда не двигались, стояли там, где вышли, не проявляли никакого нетерпения. Чудно, ей-Богу, невозможно же, чтобы все сразу друг друга пережидали, в конце концов я потеряла терпение.

— Простите, а как выйти в город? — обратилась я к стоявшему рядом.

— Выйти вообще нельзя, пока стоит поезд.

Я забеспокоилась:

— А долго он простоит? Дождь начинается…

— Зонт есть, — заметил субъект, стукнув закрытым зонтиком по асфальту.

Только тогда я посмотрела на говорившего. Очень интересный тип, черный, красота демоническая и вместе с тем что-то мягкое в выражении лица. Из окна стоящего поезда в разговор встрял еще один тип, тоже интересный, к тому же блондин.

— Ну вот, пожалуйста, — заметил тот, рядом, — коллега мне завидует. Он уезжает, а я остаюсь.

Мелькнула мысль: хорошо бы наоборот. Блондин мне понравился. Наоборот не получилось — блондин уехал вместе с поездом, и люди двинулись к выходу с вокзала. Тип с зонтом шел рядом.

Я хотела осведомиться про дом культуры, по крайней мере о направлении, чтобы не переть в противоположную сторону и не шляться по городу. Спросила шедшего рядом субъекта. Он знал Пётрков, пожалуйста, покажет дом культуры, тем более идет в ту же сторону. До места назначения довел, по пути я узнала, что живет в Варшаве, а в Пётркове у него брат, ездит к нему на бридж, затем он решил — коли уж такой случай, осмотрит дом культуры, затеял разговор с директором, Кочиняком, двоюродным братом обоих Кочиняков-киноактеров, причем тип куда лучше меня был осведомлен о культурной жизни столицы и страны, произвел-таки на меня впечатление, тогда мне и в голову не пришло, какой это бабник и соблазнитель экстра-класса. Не Кочиняк, разумеется, а тип с зонтом.

• Предыдущая
• 31/77
• Следующая