Опасный возраст - Хмелевская Иоанна - Страница 12
- Предыдущая
- 12/77
- Следующая
У них с Янкой тоже был мотоцикл, уже не помню, с чего они начинали. Вроде бы, как и мы, с ВФМ, потом у них была «виктория», потом, как и у нас, «панонния». Во время нашего отдыха в Полчине их «виктория» доставила нам множество неприятных моментов, но об этом чуть позже.
* * *
Чтобы подступиться к Полчину, опять придется сделать отступление от хронологии, иначе ничего не получится. Я уже говорила, что по причине моей занятости на работе детьми занималась моя мать и Люцина. В школу Ежи ходил самостоятельно, потому что улицу переходить не требовалось, Роберта я или муж утром подбрасывали на Аллею Неподлеглости к старикам, а после работы я забирала их обоих из родительского дома. Возвращение к себе сопровождалось интересными событиями, уж оба братца старались вовсю. Да и вообще дети доставляли массу развлечений. Раз Ежи ехал на велосипеде по улице Домбровского и наехал на мотоциклиста. До дому дотащился весь зареванный и с разбитым в лепешку коленом. Пришлось извести на него целую четвертинку спирта. А Роберт как-то съезжал по Боришевской на своем трехколесном велосипеде. Мы с Ежи уже спускались по ступеням лестницы рынка, когда увидели, что этот, молодец отпустил педали и безудержно мчится вниз. Мы оба с Ежи бегом кинулись за ним. Улица тогда была вымощена булыжником. Разумеется, Роберт со своим велосипедом свалился внизу, у магазинчика с семенами, прямо в грязь, перемешанную с лошадиным навозом. Тогда здесь еще ездили повозки, запряженные лошадьми. Ежи вел велосипед, а я — орущее, окровавленное и неимоверно замурзанное страшило. Разумеется, по дороге нам попались все имеющиеся знакомые, а на лестнице нашего дома — все соседи. И каждый с ужасом и осуждением пялился на меня.
Моя мать и Люцина были одержимы манией лечения и упорно выискивали всевозможные болезни в моих мальчишках. И лечили их, лечили не переставая, скармливая несчастным огромные количества всевозможных лекарств. К чему это привело, сейчас расскажу, но сначала еще два слова о Люцине. Пусть ей земля будет пухом, думаю, на том свете она искренне сожалеет о содеянном, поэтому я имею право поведать об этой ужасной истории.
Когда моему старшему сыну было лет шесть, Люцина постоянно рассказывала ему страшные истории и делала это талантливо, вкладывая в свои красочные описания мощь и экспрессию. Вот одна из таких историй.
Однажды некий наш предок (дело было еще в XIX веке) зимней порой возвращался к себе в поместье на санях. Околица безлюдная, уже темнеет, начинается метель. Возница сбился с дороги, и тут сани окружила огромная стая оголодавших волков. Не знаю, как обстояло дело с огнестрельным оружием, был ли у предка какой пистолет или нет, то есть я хотела сказать — двустволка. Во всяком случае заключительная сцена являла собой один сплошной кошмар: волки набросились на людей и лошадей, ошалевший от страха возница и обезумевшие лошади каким-то чудом пробились сквозь стаю и спасли свои жизни, а также жизнь нашего предка.
Повторяю, рассказывала Люцина так впечатляюще, что куда мне! Позабыв обо всем на свете, она так наглядно представляла этих бестий — разинутые пасти с острыми зубами, сулящие смерть всему живому, зловонное дыхание кровожадных чудовищ, подробные описания многочисленных случаев, когда волки пожирали других, менее счастливых путешественников, со всеми кошмарными деталями. Ребенок слушал, боясь от ужаса шелохнуться, и вскоре я заметила, что Ежи страшно исхудал, совсем лишившись аппетита, стал по ночам с криком просыпаться от страшных снов. Его и в самом деле пришлось лепить. Обрадованные мать и Люцина с удвоенной силой принялись пичкать несчастного медикаментами, скармливая мальчишке и те, что Тереса присылала им из Канады, возможно, даже средства против женских болезней. Пихали в парня все подряд. Вот именно в этот период я и нашла Полчин.
Понравилась мне стоящая отдельно изба на краю поселка, вернее, печи в ней. Увидела я их в окно и решила снять комнату именно здесь. Вернее, даже не комнату, хозяйка сдала нам с Янкой весь дом, кроме нас там жила лишь она с мужем. Мебели в наших комнатах было мало, зато много свободного пространства. Ну и понравившиеся мне печи. Чтобы протопить их, приходилось таскать сучья из леса, причем хозяйка беззастенчиво пользовалась притащенными нами, чтобы самой не ходить в лес. Применяла и другие санкции против нас, например, экономя электроэнергию, выкручивала пробки в погребе. Дрожа от страха, я вкручивала их обратно, надев резиновые перчатки и резиновые сапоги, ибо всю жизнь панически боялась электричества.
Кстати об электричестве. Надо было в нужном месте упомянуть о нем, но вспомнилось только сейчас, так что простите за очередное лирическое воспоминание. Сами поймете — важное, так как след остался на всю жизнь.
Когда мне было годика два, я сунула пальцы в розетку и меня ударило током. Не больно и не смертельно, но я очень испугалась, отдернула руку и сказала:
— Мамуля, муха бззз…
— Это не муха, а ток, — поправила меня мать.
Ara, не муха, а ток, значит, меня укусил какой-то другой нехороший зверек. Наверное, другое насекомое, что-то вроде овода, саранчи или комара. Вот и осталось у меня на всю жизнь убеждение, что электрический ток — это нечто вроде зловредного насекомого.
Вернусь, однако, в Полчин. Туда собирались к нам попозже приехать наши мужья. Мой приехал нормально, поотдыхал дня три и вернулся на работу, а Янкиного Доната все не было. Мы уже стали беспокоиться, когда появился и он. Я сидела за столом со всеми нашими тремя мальчишками, кормила их, как вдруг постучали в дверь. Я открыла и не узнала Доната в первую минуту: исхудавший, небритый, замурзанный до невозможности.
— Езус-Мария, ты откуда такой взялся?
— Долго рассказывать, — пробурчал Донат, входя. — Четвертый день до вас добираюсь.
Выяснилось, что он решил ехать все-таки на своем мотоцикле марки «виктория», который приобрел уже старым и битым и собственноручно приводил в порядок. Привел вроде бы и отправился в путь. Барахлить зараза начала уже после первых пятидесяти километров. Донат терпеливо ремонтировал ее и потихоньку ехал дальше. Когда же от старости разлетелась покрышка, пришлось вручную дотащить мотоцикл до какого-то кузнеца и дальше добираться на чем попало: на поезде, автобусах, случайных попутках. Последний участок пути Донат преодолел на своих двоих, а результат такого путешествия я узрела собственными глазами.
Отдохнув и восстановив силы, он вернулся в Варшаву на автобусе, а потом они вместе с моим мужем поехали к кузнецу за его «викторией», прихватив новую покрышку. На обратном пути Донат то и дело терял по дороге разные запчасти от своей машины, останавливался, возвращался, подбирал запчасти. Окончательно вышел из себя, когда отвалился кожух двигателя. Он опять слез, поднял железку и спокойно пригрозил:
— Вот как возьму большой камень…
Остальное он произнес со все возрастающим гневом и экспрессией, и я, пожалуй, не стану здесь приводить все его выражения. Подействовало. До самой Варшавы больше ничего не отвалилось.
В Полчине мы все удивлялись Кшиштофу, сыну Янки. Парень замечательный — спокойный, постоянно улыбающийся, доброжелательно настроенный по отношению ко всему свету. Только слишком медлительный. Особенно это проявлялось в еде. Нет, он не капризничал, ел без уговоров все, что дают, только уж очень медленно. Янка из себя выходила, а ему хоть бы что. Забыв о еде и о чем-то раздумывая, Кшиштоф еле-еле двигал челюстями, делая по глотку в час. Мои дети уже давно расправились с едой, уже играют во дворе, вот уже собираются в лес за грибами, а Кшисек, улыбаясь, смотрит на них в окно и камнем сидит над тарелкой.
— Послушай, — в отчаянии спрашивает сына Янка, — неужели тебе не хочется в лес?
— Хо-о-о-очется…
— А ты не боишься, что они уйдут без тебя?
— Не-е-е-е-ет…
И что тут сделаешь? Во всем остальном, кроме еды, он вел себя нормально, ни о каком отставании в развитии и речи не могло быть. Вот только это проклятие с едой отравляло нам жизнь. Оказавшись в обществе моих сыновей, все остальные дети моментально заражались их аппетитом, только Кшисек упорно противостоял похвальному примеру. Оба моих сына были настоящими володухами. Мне никогда не приходилось уговаривать их поесть, напротив, скорее я их отговаривала: «Ну куда столько лопаешь, ведь заболеть можно!» А если кто из моих сыновей вдруг лишался аппетита, я уже знала — заболел.
- Предыдущая
- 12/77
- Следующая
