Крокодил из страны Шарлотты - Хмелевская Иоанна - Страница 41
- Предыдущая
- 41/55
- Следующая
Как же разгрести эти авгиевы конюшни здесь, в Копенгагене, на свой страх и риск? Не везти же такую опасную информацию в Варшаву! Или часть ее попридержать? Ведь если я отдам им письма Лауры, то автоматически всплывет имя Лешека, а вправе ли я допустить такое? Может, с его стороны был просто какой-то случайный грех, вызванный финансовыми затруднениями или чем-то еще, и Алиция всеми силами старалась оставить его в тени?..
Ну что мне делать?
Кто, черт подери, спер у Аниты шампур?..
Долго я так сидела, мучительно ища выхода, пока наконец не надумала еще раз перебрать в памяти все наше житье в Копенгагене. Вдруг ухвачусь за какую-нибудь ниточку? Вдруг придет на ум кто-нибудь из наших общих знакомых, бывающий у Аниты и идеально вписывающийся в ситуацию? Умственная деятельность приносит иногда неплохие плоды…
Больше всего меня стимулировала полная неясность в вопросе с Лешеком и намерениями на сей счет Алиции. Бывший экс-возлюбленный Зютек волновал меня намного меньше. Проведя ночь в размышлениях, я пришла наконец к выводу, что из всех соотечественников, посещавших Аниту, моего внимания заслуживают лишь два человека. Первым было так называемое животное из прачечной, знакомый Алиции, которого она, щадя его кошелек, впустила пожить, вторым же – один таинственный субъект. Животное из прачечной спало в нашей сушилке на надувном матрасе как раз в ту пору, когда у нас жил еще и Михал, так что теснотища была неимоверная. Этот тип увековечил себя в нашей памяти всякими, отнюдь не милыми, причудами. Пользовался моей пишущей машинкой и моей расческой, а потом, когда я ее спрятала, расческой Алиции, выбрасывал шкурки от корейки за шкаф и сваливал вину на Михала, который эту самую корейку на дух не выносил. Я припрятывала от него все, что только могла, поскольку общинное владение имуществом допускаю лишь в разумных пределах. Как-то вечером я читала французский детектив, а Михал, Алиция и животное сидели за столом и беседовали. Языковой барьер не позволял мне с головой окунуться в детективную интригу, и до моих ушей долетали обрывки их трепа.
– Не знаю, что со мной происходит, – говорило животное из прачечной. – Все теряю, посеял шариковую ручку, авторучку, расческу, щетку…
Тут я встрепенулась, внезапно вспомнив, что моя зубная щетка лежит на виду. Я забыла ее спрятать!
– Какую щетку? – вскинулась я. – Зубную? Алиция и Михал разразились хохотом – наверно, их насмешил смертельный ужас в моих глазах.
– Нет, для обуви, – растерянно уточнило животное из прачечной, озадаченное их весельем.
Потом случилась история с ключом. Попасть в дом было для нас делом непростым. Только у меня и у Алиции имелись комплекты ключей – от калитки и от квартиры. От лестничной клетки существовал один-единственный ключ. Калитку закрывали в восемь, лестничную клетку в одиннадцать, а звонков здесь не держали. В приличных датских домах на незваных гостей в такое время не рассчитывают, а званых ждут у калитки, на улице. Мы поделили ключи по-братски, в результате чего мне достались открывавшие калитку и квартиру – я возвращалась поздно, обычно после восьми, и без ключа вообще не имела шансов попасть в дом. Из второго комплекта наш гость, как самая поздняя пташка, получил ключи от калитки и лестничной клетки, а ключ от квартиры обязан был оставлять в прачечной, в коробке от яиц, – для Алиции и Михала, которые возвращались раньше восьми.
Однажды меня пригласили в гости к одной из сотрудниц, вечеринка затянулась, и я взяла такси, чтобы попасть в дом до одиннадцати, пока еще не заперли лестничную клетку. Увы, не успела. Со двора в прачечной виднелся свет, и я потопала перед домом каблуками, собиралась даже запеть что-нибудь вроде краковяка, чтобы обратить на себя внимание, но тут на лестнице зажглась лампочка и ко мне спустился Михал. Лицо его выражало какое-то непонятное удовлетворение, он шагал по ступенькам впереди меня и с ехидством бормотал себе под нос:
– Хотел бы я посмотреть, что теперь будет, Алиция там, наверху, хотел бы я посмотреть…
Я ничего не понимала, а на мой вопрос он не ответил, бубнил свое как заведенный. Поднявшись на пятый этаж, я с удивлением увидела, что в квартире темно, а Михал нырнул в прачечную. Я пошла за ним и на пороге от неожиданности даже рот раскрыла.
Алиция сидела на полу, на подстилке, где обычно спало животное из прачечной, – сидела в шляпе, с сумкой и зонтом в руках. Михал снимал с ее содрогающихся плеч какую-то косматую пелерину. Начитавшись как раз в ту пору романов Агаты Кристи, я было подумала, что животное скоропостижно скончалось и Алиция оплакивает его останки. Я слегка встревожилась, но в следующую секунду убедилась, что никакого трупа на подстилке нет, а Алиция содрогается от бешенства.
Оказывается, животное не оставило в яйцах ключ, и Алиции с Михалом пришлось скоротать три с лишком часа в неотапливаемой прачечной. Животное заявилось спустя несколько минут и вместо вежливого «добрый вечер» было встречено громовым ревом:
– Где ключ?!
– У него. – Животное, ничтоже сумняшеся, ткнуло пальцем в Михала.
Михал спал с лица и без единого слова покинул помещение, но Алиции удалось сохранить присутствие духа.
– Проверь в карманах, – зловещим голосом посоветовала она.
Животное из прачечной послушно полезло в карман и, в отличие от Михала, ликом зарумянилось. А потом чуть не валялось у нас в ногах и божилось, что это оно не из зловредности, а по недомыслию. На следующий же день Михал заказал еще два комплекта, один из них и позволил мне на этот раз беспрепятственно проникнуть в прачечную.
Животное тоже ходило в приятелях Аниты и частенько бывало в ее доме. Кроме того, оно любило путешествовать. Заезжало этим летом и в Копенгаген, точно не знаю когда, не интересовалась. А зря, оно-то вполне могло спереть шампур… Впрочем, вряд ли. Трудно предположить, чтобы такую бестолочь пригрела какая-нибудь банда. Ни один уважающий себя преступник не рискнул бы с ним связываться.
А потом на горизонте возник еще один субъект. Это о нем Алиция сказала:
– Я решила не предлагать ему ночлега в нашей прачечной, довольно с нас одного животного…
Субъект нанес нам визит как-то вечером, и, судя по тому, что Алиция встретила его с аффектированным восторгом, никаких добрых чувств она к нему не питала. Говорили они по-немецки, и я ни черта не поняла, а субъекта запомнила лишь потому, что он все время таращил на меня глаза и я боялась, не вывихнул бы он их. Я как раз вымыла волосы, накрутилась на бигуди, голова у меня была прикрыта по этому поводу какой-то дурацкой тряпкой, а лицо украшали остатки грима, но так или иначе его внимание к моей особе показалось мне слегка преувеличенным. Я оставила их наедине и удалилась на кухню.
После короткого разговора Алиция заглянула ко мне:
– Я ухожу. Отведу его к нашей знакомой, пусть там переночует.
– Да веди его хоть на Лысую гору, – покладисто согласилась я.
Не знаю, почему она сказала «к нашей знакомой», вместо того чтобы просто назвать имя. Я знала всех ее копенгагенских подруг. Вполне могла сказать «к Грете» или «к Кирстен».
– Что это за буцефал? – кисло спросила я, когда она вернулась.
– Приятель моего зятя, – процедила она так неохотно, что я больше не расспрашивала.
А вскорости – недели через две, а то и раньше – состоялся званый ужин у Аниты. Весь вечер я гадала насчет того субъекта, где я могла видеть его физиономию. Меня сбило с толку, что на вечеринке он говорил по-польски! Оказалось, никакой он не иностранец, а чистокровный поляк – знакомый Аниты, тоже журналист. Тогда какого лешего Алиция объяснялась с ним по-немецки? Скорей всего, чтоб я ничего не поняла. Вот он-то и мог спереть шампур.
К сожалению, сколько я ни пыталась, никакой связи между кем-нибудь из двух этих типов и смертью Алиции обнаружить не удалось. А больше и в расчет-то принимать некого. Проклятый конверт из кофра! Возможно, милиции он и сгодится, а для меня от него толку как от козла молока.
Охотнее всего я бы сейчас отослала письмо Лешеку – так, мол, и так, все раскрылось, самое время тебе драпать морем в Латинскую Америку. Может, повинуясь чувству симпатии, я бы ему и написала, если б не одна загвоздка. Мне вдруг припомнилась ненависть, сверкнувшая в глазах Алиции во время последнего нашего разговора. А если это была ненависть к Лешеку, в котором она горько обманулась?
- Предыдущая
- 41/55
- Следующая
