Крёстный отец Кремля Борис Березовский, или история разграбления России - Хлебников Павел - Страница 27

• Предыдущая
• 27/82
• Следующая

Во многом рост смертности был предопределен свободным выбором россиян: вредная диета, активное курение, пожалуй, самое высокое потребление алкоголя в мире. Свою лепту вносил и рост употребления наркотиков. Поначалу посткоммунистическая Россия была лишь перевалочным пунктом для пересылки опиума и героина из стран Юго-Восточной и Средней Азии на Запад. Но вскоре наркотики стали оседать в России. К 1997 году внутрироссийский рынок наркотиков раздулся до колоссальных размеров, став одним из крупнейших в мире. По официальным оценкам, в России появилось от 2 до 5 миллионов наркоманов (3 процента населения). В основном это молодежь.

Поколение постарше выбрало себе другую отраву — алкоголь. Назвать цифры потребления алкоголя в России невозможно — огромное количество водки производилось на подпольных перегонных заводах. В 1996 году от алкогольного отравления умерло более 35 000 россиян (для сравнения: в тот же год в США таких смертей было несколько сотен).

Алкоголизм и преступность способствовали поразительному росту таких категорий, как насильственная, травматическая и случайная смерть — эти показатели выросли, как никакие другие. С 1992 по 1997 год 229 000 россиян совершили самоубийство, 159 000 отравились дешевой водкой, 67 000 утонули (как правило, вследствие опьянения) и 169 000 были убиты.

При таких устрашающих показателях смертности сократилась и рождаемость. К концу 90-х годов ежегодное количество абортов, финансируемых государством, составляло 3 миллиона — это почти в три раза выше цифры рождаемости. Советские женщины давно пользовались абортами как основным средством контроля за деторождаемостью. В начале 90-х годов средняя россиянка делала три-четыре аборта, а многие — до десяти. Аборты, наркомания, алкоголизм, заболевания, передаваемые половым путем, — в итоге к концу 90-х годов треть взрослых россиян была признана неспособными к воспроизводству.

Многие молодые женщины не стали матерями не по собственному выбору, их вынудили обстоятельства. Несколько миллионов молодых россиянок стали на тропу проституции; из них несколько сот тысяч превратились в сексуальных рабынь в других странах. Российские бандиты заключили союз с зарубежными и продавали своих соотечественниц как товар в Европе, Израиле, Турции, Китае, арабских и других странах.

Быстрое снижение рождаемости наряду с еще большим ростом смертности привело к неумолимому падению численности населения. В 1992 году население России составляло 148,3 миллиона. К 1999 году эта цифра сократилась на 2, 7 миллиона. Если бы не иммиграция в Россию из регионов, где положение еще более бедственное — Украина, Кавказ, Средняя Азия, — население России с 1992 по 1999 год сократилось бы на 6 миллионов. Эти показатели не учитывают миллионов россиян (в основном наиболее крепких и предприимчивых молодых людей), перебравшихся в Европу и Северную Америку неофициально.

В России шел процесс демографического самоубийства. Молодые мужчины отравлялись алкоголем и наркотиками, заражались СПИДом или туберкулезом, погибали в бессмысленных бандитских разборках или отсиживались в тюрьмах. Молодые женщины, по тем или иным причинам, отказывались рожать детей. Молодое поколение исчезало — и с ним исчезало будущее России.

Больше всех от социально-экономического спада в России пострадали дети. В 1992 году в России родилось 1,6 миллиона детей; в тот же год число новорожденных, от которых отказались родители, составило 67 286 (4 процента от всех родившихся). В 1997 году отказ родителей от детей приобрел катастрофические масштабы. В тот год родилось 1,3 миллиона детей, но от 113 000 (9 процентов) родители отказались. Поскольку в России серьезной программы по опеке, усыновлению и удочерению нет, в большинстве случаев эти дети оказались на улице. По сведениям некоторых западных агентств по оказанию помощи, к концу 90-х годов по городам России бродяжничало около миллиона бездомных детей. Остальные попали в широко разветвленную сеть сиротских домов. Там им зачастую приходилось жить в темных переполненных палатах, недоедать, недополучать лечение, подвергаться постоянным нападкам со стороны персонала и ребят постарше. По крайней мере, 30 000 российских сирот были помещены в психоневрологические интернаты для «неизлечимых» детей; такой легко устранимый дефект, как расщелина твердого нёба, признавался основанием для того, чтобы занести ребенка в категорию «дебил» и отправить в лечебное учреждение, где его в конечном счете ждала смерть. Но такой исход совсем не обязателен — ведь у 95 процентов российских сирот есть родители.

Когда я впервые ехал в Тольятти взять интервью у директора завода, я решил воспользоваться железной дорогой. Ехать предстояло двадцать четыре часа, но путешествовать по России поездом мне нравилось — поезд идет по глубинке, стучат колеса старых вагонов, и ты легко сходишься с людьми.

Со мной в купе сидела мама с больным семилетним ребенком. Стояла жара. Мальчик разделся до белья. Его худенькое тельце было покрыто язвами, какими-то волдырями. Видимо, мама везла его домой после неудачной попытки подлечиться. Мальчик очень страдал, ему все время хотелось чесаться. Он плакал. На самые болезненные места мама накладывала пластырь. «Мама… мама, больно!» — кричал мальчик.

Страдания мальчика не прекращались всю ночь, крики его эхом разносились по затемненному коридору вагона. Утром пассажиры были какие-то притихшие, подавленные более обычного, им словно требовалось какое-то противоядие, защита от страданий ребенка. Где-то под утро мальчик уснул. Я видел, как его мама одиноко сидела в коридоре, глядя застывшим взглядом в окно на бескрайние российские просторы.

Зимой 1993—1994 годов Борис Березовский большинству россиян был неизвестен. Он уже успел изрядно нажиться на продаже вазовских автомобилей и других товаров, но таких преуспевших «новых русских» было много, к тому же на звание «самого богатого» он еще не тянул. Положение резко изменилось, когда этот автодилер стал другом семьи Ельцина и вошел в ближний круг президента.

В то время одной из главных фигур в ельцинском окружении был шеф Службы безопасности Президента, генерал Александр Коржаков. Он всегда находился рядом с Ельциным, вместе с ним выпивал, помогал установить неофициальную иерархию среди приятелей президента, влиял на назначение высших государственных мужей. Впервые я встретил Коржакова в парламенте в 1997 году. Пик его карьеры был позади. По коридору тяжелой походкой шел крупный, крепко сбитый мужчина. В общении он оказался прям и дружелюбен. Его глазки весело посверкивали, когда он вспоминал случаи из своего общения с российским президентом; они подозрительно сужались, когда мои вопросы становились чересчур назойливыми. Было ясно, почему многие люди, знакомые с Коржаковым, проникались к нему симпатией. Хотелось сравнить его с преподавателем физкультуры в старших классах: заражающий примером, смелый, надежный, с таким приятно иметь дело.

Коржаков всю жизнь прослужил в КГБ, но шпионом не был; почти двадцать лет он проработал в Девятом управлении, в обязанности которого входила охрана важных лиц и объектов. С Ельциным он познакомился в 1985 году, когда был назначен на должность его личного телохранителя, и вскоре стал одним из ближайших и наиболее доверенных его соратников — Коржаков не бросил шефа, даже когда Ельцин был снят с руководящего поста в компартии и отправлен в политическую ссылку. Придя к власти, Ельцин поручил Коржакову организовать Службу безопасности Президента (СБП). КГБ Ельцин не доверял. Ему хотелось создать, как он выразился, «мини-КГБ, всезнающий, мощный и укомплектованный только верными людьми».

Кое в чем Ельцин определенно годился на роль руководителя страны: он прекрасно смотрелся на трибуне — прямая осанка, могучая стать, зычный голос; говорил он с запинками и чуть медленно, но этим еще больше походил на человека из толпы — крепкий мужик, который вчера вечером слегка перебрал.

• Предыдущая
• 27/82
• Следующая