Дом с волшебными окнами. Повести - Эмден Эсфирь Михайловна - Страница 21

• Предыдущая
• 21/86
• Следующая

Но Петрушка этого не понимал. Он недолюбливал кошек и, главное, был обижен.

Петрушка не знал и того, что художник только говорил о том, что не хочет его рисовать, а на самом деле уже поглядывал на него исподтишка и придумывал новую книжку — «Приключения Петрушки». Он даже обложку уже представлял себе: весёлую Петрушкину голову — во всю страницу, в ярко-жёлтом колпачке с красной кисточкой.

И попал бы Петрушка в книжку знаменитого детского художника, и прославился бы на весь мир… но тут случилось одно не предвиденное никем обстоятельство.

Неожиданно заговорил первый гость. Тот, что пришёл первым и всё время молчал. Такой — ни грустный, ни весёлый, ни молодой, ни старый.

— Послушайте, — сказал он вдруг, — отдайте мне вашего Петрушку. В моей экспозиции как раз не хватает такого экземпляра.

Сказав это, он снова замолчал и продолжал пить чай.

Художник, и его жена, и их сердитый молодой гость тоже все сразу замолчали и поглядели друг на друга, а потом на Петрушку.

— Право, не знаю, — нерешительно сказал художник. — Он мне, по правде говоря, самому нравится.

— Но вы только что сказали, что ни за что не будете его рисовать, — невозмутимо произнёс молчаливый человек.

— Да, конечно, — смутился художник. — Но я, понимаете, сам не знаю, как он ко мне попал!..

— Тем более, — сказал молчаливый человек.

Он, видимо, уже наговорился и стал отвечать всё короче и короче.

— Ну что ж, берите, — ещё нерешительнее сказал художник.

И молчаливый гость на этот раз только кивнул головой.

Молча подойдя к дивану, он сунул Петрушку под мышку и, молча поклонившись, вышел из комнаты.

Все снова переглянулись.

— Кто это такой? — воскликнул сердитый юноша.

— Это работник Городского музея, — объяснила жена художника. — Он иногда заходит к нам на огонёк.

— Очень любит своё дело, — подхватил художник, — и прекрасно поставил его. У него отдел старой русской игрушки.

— Да? — удивился сердитый юноша. — Где это?

— Да рядом же. У нас во дворе.

— Вот как! — ещё больше удивился юноша. — Ни разу не был.

А Петрушка в это время сидел на столе в очень странной и тихой комнате. Молчаливый человек только что принёс его сюда. Он сам отпер дверь большим ключом, и замок резко щёлкнул в царившей кругом тишине.

Петрушке стало страшно. Отчего?

Ведь кругом было довольно интересно и красиво. За блестящими зеркальными стёклами стояли и висели нарядные, хотя немного поблёкшие куклы и другие игрушки.

Но никто из них даже не шелохнулся, когда в комнате появился Петрушка.

И сердце нашего маленького весёлого героя невольно сжалось от предчувствия какой-то новой большой беды.

Маленький глупый Петрушка не очень хорошо понимал людей. Да ведь и многие другие — постарше и поопытней его — иногда совсем неважно разбираются в окружающем: угодливых считают добрыми, а правдивых — злыми; болтливых — умными, а сдержанных — холодными. И так далее.

И маленькому нашему Петрушке человек, который принёс его в музей, показался злодеем. Правильно ли это было? Как будто да…

Он запер живого, весёлого Петрушку на замок, он повесил его — его, Петрушку! — на гвоздик за стеклянной витриной, он обрёк его на бесконечную тишину и молчание. А что могло быть мучительней и хуже для нашего отчаянно весёлого и подвижного героя?

Но Петрушка не видел того, как серьёзно, почти любовно глядел на него молчаливый хранитель музея, когда принёс его сюда в первый раз. Петрушка был слишком испуган тогда и подавлен и не заметил этого. Он не ценил того, с какой гордостью показывал его посетителям молчаливый хранитель. Не ценил того, каким красноречивым делался его невольный тюремщик, когда рассказывал посетителям музея об истории кукольного — Петрушкиного театра и его самого — Петрушки.

Из его слов получалось, что Петрушка был уже каким-то древним стариком, что он представлял ещё тогда, когда не было на свете ни Саши, ни Розы, ни Сашиной тётки, — так давно, когда ещё и города этого почти что не было, а если и было что, так только этот старый монастырь, в одной из башен которого жил теперь весёлый художник.

Ах, как хотел бы Петрушка снова попасть к нему и ещё раз увидеть чудо на белом картоне!

Как он хотел размяться, попрыгать, сплясать!

Он не чувствовал себя стариком, он не хотел, чтоб на него глядели с уважением и тайной скукой.

Нет, он хотел, чтобы, глядя на него, смеялись, хохотали, веселились от души! Чтобы хлопали, топали, кричали во всё горло: «Петрушку!» — а он бы кланялся, и плясал, и снова кланялся, и кричал в ответ: «Пр-риходите завтр-ра!»

Нет, этим посетителям так не закричишь.

Петрушка отлично знал, что завтра они не придут, — с такими серьёзными и скучными лицами стояли они у его витрины.

Они все — даже дети — входили в музей тихонько, слушали вежливо и уходили, чтобы больше никогда не вернуться. Они уходили веселее, чем входили, — туда, на воздух, на свежий осенний воздух, и за окнами слышались их оживлённые голоса.

А он оставался здесь, взаперти.

От горя и обиды он не замечал, что некоторые из посетителей глядят на него с живым интересом, а молчат только из приличия — ведь музей не театр!

И он всё висел и висел за стеклом — под надписью «Старинный русский Петрушка». Это было почётно, но скучно. Скучно!

Приходили экскурсии — дети, школьники.

Сначала Петрушка рвался к ним: поплясать бы, попрыгать! Но и руки и ноги его были крепко привязаны.

А потом он и рваться перестал. Стал вялым, сонным. Почти таким же, как все окружающие его старые-престарые игрушки.

А весёлый художник? А его добрая жена?

Ведь они жили так близко.

Почему же они не навещали его? Почему не пришли хоть раз и не освободили Петрушку из его почётного, но такого скучного плена?

Дело в том, дорогие мои читатели, что в музеи, находящиеся рядом, люди почти никогда не ходят.

А посещают они обычно те музеи, которые находятся далеко от них.

Не ходили в соседний музей и весёлый художник и его добрая жена.

Возможно, если б они пришли туда и увидели накрепко привязанного Петрушку, они пожалели бы его и освободили.

Но они и думать о нём давно перестали. Характер у обоих был лёгкий и забывчивый. Недаром же прожили они в старой башне столько лет, забывая похлопотать о новой квартире.

А другие? Другие, настоящие Петрушкины друзья. Где были они, что произошло с ними с тех пор, как они потеряли из виду Петрушку?

Вспоминают ли они его? Думают ли о нём? Тоскуют ли?

Сентябрь в посёлке под Сомском был холодный, но ясный. Когда Саша по утрам спешила в школу, она дышала полной грудью, вдыхая свежий, холодный воздух.

Листья на кустах по сторонам дороги стали золотисто-бурыми и красными. Саша вместе с другими девочками приносила букеты этих листьев в школу.

С товарищами из своего класса она скоро подружилась. Некоторых она знала и раньше, летом. Но тогда ей ещё ни с кем не хотелось видеться.

В классе Сашу полюбили — она была хорошим товарищем — и охотно прощали ей её нелюбовь к шумным играм. На сборе отряда её выбрали классным библиотекарем.

В школе был организован драматический кружок, и некоторые ребята из Сашиного класса записались в него. Но Саша не пошла в драмкружок.

Всё, что было связано с театром, напоминало ей пропавшего маленького друга, и воспоминание это было горьким.

О Петрушке ничего не было слышно. Пропал — как в воду канул.

Светлана Игнатьевна, узнав об этой пропаже, как-то приехала из города с подарком для Саши. Она привезла ей из магазина театральную игрушку — зайца, надевавшегося на руку.

Саша надела зайца на руку, он похлопал ей байковыми ушами; она улыбнулась, поблагодарила Светлану и, как только та ушла, убрала зайца в свой чемодан. Там он лежал с тех пор.

• Предыдущая
• 21/86
• Следующая