Вампиры. Антология - Джонс Стивен - Страница 26

— Да, — сказал я. — И вы абсолютно свободно можете им воспользоваться.

Женщина улыбнулась, села за стол и заговорила. Я быстро выяснил, что ее зовут Рита-Мэй. Она живет в Новом Орлеане уже пятнадцать лет, переехала сюда из какой-то богом забытой дыры под названием Хоума, в глуши Луизианы. Работает в одном из магазинов, расположенных дальше по улице Декатур, около площади, продает туристам наборы каджунских[4] специй — работа сносная, оплачивается неплохо, но не слишком увлекательная. Она была замужем, но брак распался четыре года назад, закончившись обоюдным равнодушием. Детей у нее нет, и она не считает это большой потерей.

Эти сведения были представлены мне с замечательной краткостью и, что особенно приятно, без отклонений от темы и не относящихся к делу деталей. Я любезно сидел, потягивая коктейль, а она умело вытягивала из меня более скромную порцию аналогичной информации. Мне тридцать два, поведал я ей, я холост. Владею небольшой компанией по разработке программного обеспечения в Лондоне, Англия, живу в компании вялого кота по кличке Колючка. Мне очень нравится традиционная кухня Нового Орлеана, но я плохо знаком с местными заведениями — кроме Французского бара с его muffelettas, которые я обожаю, и кафе Мамы Сэм, где подают po-boys,[5] которые, по моему мнению, перехвалены.

После часа беседы и еще трех «Маргарит» наши колени дружески сблизились, а к половине двенадцатого моя рука оказалась на спинке ее стула, и женщина удобно оперлась на нее. Возможно, потому, что мы так быстро покончили со всякой чушью, с Ритой так легко было проводить время. Неважно. Я веселился.

Риту-Мэй, казалось, не оскорбила горячность моих чувств по отношению к вампирам; мне доставила удовольствие ее готовность признать, что все это чепуха. Я уже хотел поднять руку, чтобы заказать еще выпить, когда заметил, что бармены ушли домой, оставив на стойке бумажку, на которой от руки было нацарапано: «Эй вы, двое, почему бы вам просто не свалить отсюда?»

Вообще-то кто-то, конечно, в баре остался, но было ясно, что выпить нам больше не дадут. Несколько минут я напрягал свой недюжинный интеллект, пытаясь решить эту проблему, но передо мной мелькала лишь череда вопросительных знаков. Затем я внезапно обнаружил, что нахожусь на улице, причем не припоминаю, чтобы я вставал из-за стола. Рита-Мэй, обвив рукой мою талию, тащила меня по Декатуру в сторону площади.

— Вот сюда, — хихикая, бормотала она, и я спросил у нее, на что, черт побери, она меня уговорила.

Обнаружилось, что мы направлялись именно в тот бар на улице Бурбон, где я должен был полтора часа назад встретиться со знакомыми. Я взволнованно размышлял об этом совпадении, пока Рита-Мэй не дала мне понять, что мы идем туда по моему предложению.

— Дури не надо? — спросила Рита-Мэй, и я обернулся, чтобы разглядеть ее как следует.

— Не знаю, — отвечала она же. — А что у тебя есть? Эти слова привели меня в замешательство, но затем я понял, что первый вопрос задало новое лицо, все еще стоящее перед нами. Тощий черный с бегающими глазками.

— Колеса, травка, кокаин, героин, — бубнил парень усталым монотонным голосом.

Пока Рита-Мэй покупала пакетик сигарет с марихуаной, я попытался сообразить, где продавец прячет героин, пока до меня не дошло, какого дурака я валяю. Я ощущал какое-то беспокойство. Вечер еще не закончился.

Только пять минут спустя, когда мы зажигали сигарету, я сообразил, что встреча с торговцем наркотиками — дело нешуточное. К счастью, к этому времени он исчез, а внимание мое было слишком рассеяно, чтобы я долго мог задерживаться на этой проблеме. Для Риты-Мэй событие, по-видимому, не являлось из ряда вон выходящим, и, поскольку она была местной, я решил, что все в порядке.

Дойдя до площади Джексона, мы свернули направо и пересекли ее в направлении улицы Бурбон, затягиваясь по очереди сигаретой и зигзагами шатаясь от одной стороны тротуара к другой. Рука Риты-Мэй по-прежнему покоилась на моей талии, я обнимал ее за плечи. В мозгу мелькнуло, что рано или поздно мне придется спросить себя, какого черта я делаю, но пока я не был готов к этому.

Я и в самом деле представить себе не мог, что, когда мы наконец доберемся до бара, люди с конференции будут еще там. К тому времени мне казалось, что мы идем по улице по меньшей мере десять дней, хотя пожаловаться на прогулку я не мог. Сигарета здорово дала нам обоим по мозгам, и я чувствовал себя так, словно моя голова была искусно изваяна из горячего бурого дыма. Улица Бурбон все еще кишела народом, и мы неторопливо пробирались сквозь толпу, блуждая между полуодетыми парочками гомосексуалистов, долговязыми местными неграми и облаченными в светлые костюмы туристами из Де-Мойна,[6] фигурами напоминавшими груши. В какой-то момент перед нами, словно из-под земли, возник мускулистый блондин, ткнул мне в лицо розу и спросил: «Дама согласна?» — резким, неприятным голосом. Я начал мысленно перебирать подходящие ответы, но тут Рита-Мэй купила розу сама. Она с деловым видом отломила стебелек, оставив лишь четыре дюйма, и засунула цветок себе за ухо.

«А ей идет», — подумал я, восхищенный ее поведением, хотя не смог бы сказать, что, собственно, привело меня в восхищение.

Мы почти пришли, но я не в состоянии был вспомнить, какой мы ищем бар — то ли Абсент-бар, то ли Старый Абсент-бар, а может быть, Оригинальный Старый Абсент-бар. Надеюсь, вы поймете мое смятение. В конце концов мы решили пойти в тот ресторан, из которого доносилась наиболее приемлемая музыка, и, пошатываясь, нырнули в полутемное помещение, наполненное испарениями человеческих тел. Едва мы успели войти, как большая часть толпы зааплодировала, но подозреваю, скорее ансамблю, нежели нашему появлению. К тому времени меня начала мучить сильная жажда, в частности, вызванная тем, что кто-то, видимо, вытер мне рот большим куском промокашки и удалил оттуда всю влагу, и я чувствовал, что не могу ничего ни сказать, ни сделать, пока не промочу глотку. К счастью, Рита-Мэй обо всем догадалась и немедленно устремилась сквозь толпу к бару.

Я терпеливо стоял и ждал ее возвращения, слегка отклоняясь в разные стороны от вертикального положения, словно некая усовершенствованная модель детского волчка. «Ага, — повторял я, обращаясь к самому себе. — Ага». Понятия не имею почему.

Когда кто-то выкрикнул мое имя, я находился в состоянии, лишь отдаленно напоминавшем пристойное. «А меня здесь знают», — пробормотал я, гордо кивая. Затем я заметил в противоположном конце комнаты Дэйва Триндла с необычайно тупым выражением лица; он махал мне рукой. Первой моей мыслью было: он должен немедленно сесть на место, иначе кто-нибудь из ансамбля его пристрелит. В следующее мгновение я уже желал, чтобы он остался стоять — по той же причине. Я разглядел, что он сидит в углу за круглым столом в пестрой компании второсортных программистов — воистину, это было сборище жуликов, глупцов и неудачников. При виде всех этих людишек, двух кошек и новенького экземпляра Гутенберговой Библии сердце у меня упало.

— Это те самые люди?

Услышав голос Риты-Мэй, я радостно обернулся и сразу же почувствовал себя лучше. Она стояла у меня за спиной, совсем близко, держа в обеих руках по большому бокалу; на губах у нее играла нежная полуулыбка. Внезапно я осознал, что она очень привлекательна, а также весьма мила. Я смотрел на нее еще минуту, затем наклонился и осторожно поцеловал ее в уголок рта.

Она радостно улыбнулась, и мы сблизились для следующего поцелуя — опять не в губы. На мгновение я почувствовал себя отлично, затем хмель снова навалился на меня.

— И да, и нет, — ответил я. — Они с конференции. Но это не те люди, с которыми я хотел встретиться.

— Они все еще машут тебе.

— Господи.

— Пошли. Будет забавно.

Я с трудом мог разделить оптимизм Риты-Мэй, но последовал за ней через давку.