ПрозаК - Фрай Макс - Страница 41

Я думаю, и содержимое было довольно однообразным, но бабушка Груша считала, что всем это будет веселый сюрприз.

Обычно ее проделки сходили ей с рук, но как-то раз она все-таки попалась. Аграфена Евдокимовна шла в церковь Архангела Гавриила на Варварке, а на паперти сидел нищий с забинтованной ногой. И у него была картонка с просьбой: “Подайте на костыль!”.

Груша оглянулась — видит, в садике на лавочке дышат свежим воздухом старик со старухой, а рядом с дедушкой — видавший виды потрепанный костыль. Тогда Аграфена Евдокимовна со всем смирением и кротостью, на какие только была способна, приблизилась со стороны газона к этой весьма пожилой, почтенной паре, чуть ли не у них на глазах взяла без разрешения костыль и отнесла на паперть нищему. Тот даже заплясал от радости.

В это самое мгновение старик, оставшись без своего верного потрепанного друга, внезапно обнаружил пропажу и поднял ужасный крик, мол, вот как в России относятся к герою, оставившему ногу на полях сражений.

А там же — в садике церковном — стояла чья-то инвалидная коляска.

Недолго думая Аграфена — хвать эту коляску! — и прикатила обобранному ею старику.

— Садитесь, — говорит, — дедуля! Довольно вам, — она сказала, — в вашем преклонном возрасте, как мальчишке, на костыле скакать. А вы, бабуля, до конца дней своих теперь своего дедулю на коляске будете возить, как младенца.

И с чувством выполненного долга пошла, наконец, в церковь.

Зашла, перекрестилась и прямиком направилась к небольшой, потемневшей от времени, с виду не слишком приметной иконе Архангела Гавриила. Та за колонной висела слева от алтаря. Про эту икону ходили слухи, что с помощью ее чудодейственной силы русские одержали несколько знаменитых воинских побед — ну, и среди других называли Ледовое побоище, Куликовскую битву и Бородинское сражение.

Тем временем из церкви на улицу выводят инвалида — хозяина той самой инвалидной коляски — большого парня с крепкими руками, но слабыми ногами. Вели его два бугая, видно, братья — уж очень они все трое были похожи друг на друга. И с ними мать-старушка.

Как мать увидела, что нет коляски, так за голову и схватилась.

— Люди добрые! — голосит. — У инвалида безногого коляску украли!!!

Вдруг наша бабушка Груша появляется из церкви, и на груди у нее под кофтой замотанная в платок чудотворная икона с изображением Архангела Гавриила.

Подходит Аграфена Евдокимовна к этой разнесчастной семье с голосящей на все лады матерью-старушкой, выуживает Архангела Гавриила и прикасается к слабым ногам инвалида. И хотя эта икона считалась отнюдь не целебной, а исключительно патриотической, ноги его, о великое чудо, окрепли! Да так, что ясно: никакая коляска этому бугаю теперь не понадобится лет семьдесят, а может, и семьдесят пять.

Из церкви служки бегут, протодьякон и сам настоятель — отец Михаил. Хватают бабушку Грушу, отнимают икону и тащат в милицию.

Короче, ее отдали под суд.

Была весна, конец апреля, Пасха, как раз когда она любила шататься по Ваганьковскому кладбищу, пасхальные яйца на могилах менять.

Бабушку Грушу выводят под конвоем, сажают на скамью подсудимых, и прокурор Альфред Штабель произносит обвинительную речь. Мол, иск предъявляет настоятель храма отец Михаил к Аграфене Посиделкиной, которая посреди бела дня утащила бесценную древнюю чудотворную икону — вполне возможно, кисти самого Андрея Рублева! — с изображением самого Архангела Гавриила!

— Граждане судьи! — проникновенно говорил прокурор. — Мы можем верить или не верить в утверждение истца, что на счету этой иконы несколько известнейших побед в истории нашего отечества. Стоило ее вынести на поле боя, — голос Альфреда Штабеля гулко и торжественно звучал под сводами зала районного суда, — как бы ни теснили нас вражеские войска, как бы ни напирали, кто бы там ни был — татары, французы, шведы — все обращались в позорное бегство!.. Так это или нет, однако налицо факт похищения общественной ценности, народного достояния! И мы не имеем права смотреть на это сквозь пальцы.

— Даже дотронуться до этой иконы — и то святотатство! — отметил в своем выступлении рассерженный отец Михаил. — А эта чертова старуха схватила своими руками и вынесла ее в мир из храма! Анафеме ее предать! И точка!

— Таким несознательным бабулям только в геенне огненной гореть! — поддержал настоятеля протодьякон.

— Да вкатать ей за это дело десять лет строгого режима! — крикнул со своего места служка.

Все трое, бедные, потом скитались по ссылкам да по каторгам, хоть и остались, хвала Всевышнему, живы. Но на суде тогда проявили суровую непримиримость и требовали отмщения.

Напрасно адвокат Никанорова Елена, молоденькая, неопытная, только в прошлом году закончила юридический факультет, звала к снисхождению, просила у судей дать бабушке Груше последний шанс начать новую честную жизнь. Никто и слушать не хотел. Суд был настроен очень враждебно.

Даже два брата чудом исцеленного инвалида оказались не на стороне подсудимой, поскольку ее непрошеное вмешательство лишило это почтенное семейство кормильца. Кто им теперь подаст милостыню, когда они все трое такие бугаи?

Бабушке Груше дали последнее слово, и это слово ее было таково:

— Дети мои! — сказала она, обратившись к своим родным. — Берегите себя! А ты, Степа, не обижай Васю!

Судьи встали, чтобы удалиться на совещание. И, судя по их строгим лицам, над Грушей за Гавриила нависло от трех до пяти лет самого натурального заключения.

Внезапно легкий ветерок пробежал по залу, запах ладана почувствовали все, даже те, у кого вообще не было обоняния, откуда-то послышался тихий звон колокольчиков, а на свидетельском месте возник странный персонаж с огромными крыльями, в золотом облачении, с нимбом над головой. В руке он держал скипетр, увенчанный геральдической лилией, обвитый лентой, на которой что-то было написано, неясно что.

Первым опомнился прокурор Альфред Штабель.

— Не понял, — говорит прокурор. — Вы кто будете, товарищ? Как ваша фамилия?

Пришелец молчал и с такою глубокой любовью смотрел на прокурора Штабеля, с какой на того с самого рождения в семье поволжских немцев, сосланных потом с берегов Волги в далекий уральский город Асбест, никто никогда не смотрел.

Он так смотрел на него, смотрел, смотрел, пока прокурор Альфред Штабель не заплакал.

— Гражданин! — подал голос тогда судья Тарасов. — Если вы что-то знаете по данному вопросу, — попробуйте пролить свет. В случае же, если вы забрели сюда случайно, то я вас попрошу очистить помещение.

Тут незнакомец как начал лить свет — на судей Тарасова, Прошкина и Реброва, на молодую защитницу Никанорову, на прокурора Альфреда, на публику, весь залил светом зал суда. Распахнулись окна, подул сильный ветер, лента со скипетра развернулась и затрепетала на ветру прямо над скамьей подсудимых, где как раз в платочке сидела наша дорогая бабушка Груша.

“РАДУЙСЯ, БЛАГОДАТНАЯ! — было начертано на ленте. — ГОСПОДЬ С ТОБОЮ!”

— Да это ж ваш Архангел Гавриил!!! — узнал его Степан Гудков, зять бабушки Груши, секретарь партийной организации Рогожско-Симоновского райкома партии.

— Господи Иисусе!.. — закричал настоятель храма и, осенив себя крестным знамением, повалился архангелу в ноги. За ним пали ниц протодьякон и служка.

Свет стал уже нестерпимо ярок, все зажмурились, а когда открыли глаза, его уже не было, лишь запах ладана оставался еще некоторое время, да тихий звон колокольчиков.

Само собой разумеется, церковнослужители, не сходя с этого места, сняли все свои обвинения. Однако судьи все равно удалились на совещание, чтобы не нарушать процессуальный судебный порядок.

И, посовещавшись, учтя все отягчающие, а также смягчающие обстоятельства, дали нашей бабушке Груше год условно.

Дочь бабушки Груши Анна училась на рабфаке. Окончив рабфак, она пошла устраиваться работать на кондитерскую фабрику “Красный Октябрь”. Ее посадили за стол и дали шоколада. Все, что ей дали, она моментально съела. Ей дали еще. Она съела. Еще принесли — она съела.