Русские горки. Конец Российского государства - Калюжный Дмитрий Витальевич - Страница 78

В обычной стране (например, в Англии) народ всегда может сказать своей элите: господа, государство содержит вас на наши деньги, вы же должны нас как-то беречь, уважать наши традиции. Господа чувствуют себя неудобно: действительно, жируем за счёт народа, так надо и о нём немного порадеть.

Совсем другой случай — в стране колониальной. В колонии элита пришлая, она приехала совсем из другой страны (например, из Англии). Ей до здешнего народа дела нет — ведь это же рабы. И народ знает, что никуда рваться не надо: ни доказать ничего колонизаторам нельзя, ни самим в высшие слои пробиться. Это элите очень выгодно.

Российская знать оказалась нынче в трудном положении. Жить она хочет так же хорошо, как живут на Западе. Обучает своих детей на Западе. Лечится там же. Многие уже и семьи вывезли. Это очень дорого, а средства для такой жизни приходится получать в России, с которой, во-первых, много не возьмёшь, а во-вторых, народ бузит. То на выборы не придёт (а если придёт, того гляди, проголосует не так), то в газету пасквиль напишет. Народ недоволен, что он живёт всё хуже, а элита всё лучше, и говорит: а ведь вы такие же, как мы. Чем вы лучше-то? Вот, например, депутат. Ну, кто ты такой, депутат? Наобещал нам С три короба, мы тебя выбрали, а ты там за взятки проводишь вредные нам законы. И так народ смеет судить о ком угодно: о министре, губернаторе, и даже, страшно подумать…

Вот в колониальной стране не так. Там заседает, предположим, джентльмен в какой-нибудь палате по делам туземного населения (местного народа), но перед этим народом не отчитывается, и слушать его вопли не обязан. Вышел из палаты, — народ шапки с голов — дёрг, на колени — бух, и лбом в землю — бах. Красота! Поскольку в России ничего подобного не наблюдается, наши российские джентльмены и говорят: у нас плохой народ, нужен другой. И со своей точки зрения они правы: им нужен другой народ. Вымирание россиян им крайне выгодно. И теперь они собираются открыть границы, чтобы пришёл другой народ.

Вспомните: 19 июля 2001 года, в присутствии премьер-министра Касьянова и председателя Госдумы Селезнёва, министр по делам Федерации, национальной и миграционной политике Блохин провозгласил вступление России на путь замещающей миграции, «чтобы Россия ежегодно принимала до миллиона мигрантов», пополняя «трудовые ресурсы… за счёт стран СНГ, стран Азии и Латинской Америки».

Это не случайно. Они искренне мечтают о другом народе, чтобы можно было во взаимоотношениях с ним придерживаться совершенно других правил. Каких? А вот каких: с иммигрантами, будь они законными или нет, можно делать, что угодно. Они не есть носители культурных традиций, они не константная часть общества; они вынуждены получать разрешение, чтобы находиться на «этой территории», — они, по сути, рабы. Заботы о родине у них нет, потому что Россия для них не родина, а потому и излишних требований не предъявят.

В России уже десять лет, как складывается колониальный стиль правления. Элита, подражая Западу в образе жизни, и работать начинает в интересах не России, а стран Запада. Эти люди, наша элита, чувствуют себя здесь в командировке и, наверное, думают, что чем быстрее развалится опостылевшая Россия, тем лучше. Можно будет наконец-то уехать туда, на Запад. В землю обетованную. Им в голову не приходит, что там есть своя знать и свои богачи, а они там никому не нужны! Вспомним беглую элиту 1917–1920 годов: ведь за работу таксиста или бармена дрались.

Решение проблемы взаимодействия двух частей общества, традиционной и мобильной, — во введении «третьего элемента», крепкой центральной власти, задача которой — сохранение государства как такового. Именно она регулирует и поведение элиты, и поведение основного народа. Но если власть не крепкая, если она целиком переходит на обслуживание интересов элиты, то складывается очень неустойчивое состояние.

Что же народу делать, если элита теряет чувство меры? Выгнать? Вырезать? Бывали в нашей истории такие случаи. Оказалось, без элиты общество какое-то время существовать может, но затем само вырабатывает из себя новую элиту. Октябрь 1917-го и Гражданская война дали пример: бывшая элита сбежала, а в Советской России быстро появилась другая, «пролетарская» элита.

После Сталина в России уже не было крепкой центральной власти. В годы перестройки её «размывание» усилилось. Высшие руководители, создав собственные кланы, занимались делёжкой общего ресурса (доходов от предприятий, от территорий, от демонополизированной внешней торговли), а глава государства — человек совершенно бесталанный, попустительствовал и тем, и этим, и третьим. Но так не бывает, чтобы пауки в банке дрались, и уцелел бы «смотрящий» или, скажем, «разводящий» паук. Его сожрут, может быть, последним, но сожрут обязательно.

И те, кто намеревался скинуть Горбачёва, появились. Газеты, журналы, телевидение были переполнены именами этих новых героев: Яковлев, Ельцин, Афанасьев, Собчак, Попов, Шахрай, Старовойтова, Станкевич и т. д.

Стремясь удержаться и получить поддержку Запада, Горбачёв упростил порядок выезда из страны. Поток людей устремился из СССР, а навстречу ему двинулся поток информации о том, как хорошо живут «там», и сколь нестерпимо жить «здесь». Условия параметрического слома страны были идеальными.

И вот новая элита пришла к власти в самом большом «осколке» СССР — Российской Федерации. 28 октября 1991 года Б.Н. Ельцин, выступая перед депутатами Верховного Совета РСФСР, объявил, что делает выбор в пользу радикальных экономических реформ либерального характера. Теперь страна пойдёт по пути введения принципов рыночной экономики. Сам Ельцин, естественно, совершенно не понимал, что говорит. В своих поездках на Запад он видел жизнь там, причём, жизнь представителей далеко не низшего слоя. Его советники объяснили ему, что если произнести эти загадочные слова, то, по крайней мере, он и его ближайшее окружение будет жить, «как там».

В ноябре 1991 года вице-премьером правительства и одновременно министром экономики и финансов стал Е. Гайдар. Его коллегой по кабинету в качестве также вице-премьера, министра труда и социальной защиты стал А. Шохин. 11 ноября в российскую экономическую элиту был введён А. Чубайс, занявший кресло председателя Государственного комитета РСФСР управление государственным имуществом.

Ельцин повторения судьбы Горбачёва не желал. Ему было ясно, что новое правительство, возникшее из неведомо кого, более чем сомнительно, и для подстраховки он взял на себя полномочия премьер-министра, а на пост первого вице-премьера поставил Г. Бурбулиса, который не имел никакого отношения ни к экономике, ни к управлению, но был его доверенным лицом и играл роль его политического соглядатая среди весьма подозрительной компании новых министров.

В прессе эту компанию называли «младореформаторами».

Егор Гайдар в «Известиях» от 9 ноября 1991 утверждал:

Итак, едва ли не на второй день после своего появления в правительстве заместитель премьера уже вполне разобрался с тем, что происходит с российской экономикой и что надо с нею делать. В его гениальной голове царила полная ясность: нужна стабилизация, укрепление и приватизация. Правда, результаты его деятельности оказались прямо противоположными: экономика дестабилизировалась окончательно, а рубль, вместо укрепления, рухнул. О приватизации скажем позже.

Гайдар ничего не сказал о сроках, но перед Новым годом, выступая по телевидению, о них сообщил народу сам Ельцин: «Мы вступаем в 1992 год. Это год особый. Нам предстоит создать основы новой жизни. Говорил не раз и хочу повторить: нам будет трудно, но этот период не будет длинным. Речь идет о 6–8 месяцах».