Гнев Божий - Хиггинс Джек - Страница 28

• Предыдущая
• 28/48
• Следующая

Миновал одного, затем другого дозорного, и ни один из них меня даже не окликнул. На земле у самого костра, завернувшись в одеяло, кто-то спал. По другую сторону, скрестив ноги, сидел Начита и курил трубку. На коленях у него лежал «винчестер».

Суровое лицо Начиты в отблесках костра казалось мне неподвластным времени, но и не таким спокойным, как у Виктории, которая, откинув полог над входом в палатку, смотрела на меня. С древних времен эти люди благоговели перед образом женщины, и, взглянув на девушку, я понял почему. Они вместо богов поклонялись богиням.

Лицо Виктории засияло в улыбке, которая могла предназначаться мне одному. Я шагнул вслед за ней. Под потолком, прикрепленная к деревянной жерди, светила «летучая мышь». Как бы желая отгородиться от всего мира, девушка закрыла пологом вход и опустилась на колени. Я сел на корточки рядом и стал наблюдать за Викторией. Привычным движением руки она развязала волосы, и те, упав, словно тяжелые черные шторы, легли ей на плечи. Затем она сделала то, что сильно удивило меня. Девушка открыла плоскую деревянную коробку, извлекла из нее блокнот и карандаш и что-то быстро написала на листке бумаги.

Написано было конечно же по-испански и удивительно красивым почерком. На бумаге я увидел всего лишь один вопрос:

«Ты думал, я смогу тебя оставить?» Мне было трудно сказать ей что-либо в ответ. Но моего ответа ей не требовалось. Она резко поднялась и задула фонарь.

На протяжении многих лет я беззаветно служил великого делу, ради которого жертвовал всем, что имел. В моей жизни не было места шуткам, дружбе, любви — всем проявлениям человеческих чувств, которые могли бы показаться слабостью характера.

Мне не нужны были ни обычные человеческие привязанности, ни ответственность, которая неизменно при этом появлялась. Я чувствовал себя совсем одиноким человеком и хотел оставаться им, главным образом, потому, что не знал, что ждет меня завтра.

Но теперь в мою жизнь вошла Виктория, вошла в тот самый момент, когда там, у Тачо, бросившись ко мне, вцепилась своими маленькими руками в полы моего пиджака. Она так была похожа на потерявшегося в толпе ребенка, который, отчаявшись было, наконец увидел родного ему человека.

Теперь ее судьба в ваших руках, сеньор, вспомнились мне слова старого Тачо. Сейчас я не был уверен, так ли это. С той минуты, как она стала яаки, ситуация изменилась. В свое время Ван Хорн предупреждал меня, что Виктория в первую же ночь воткнет в меня нож, если я, не дай Бог, не понравлюсь ей в постели. Этой ночью она скорее была готова убить любого, кто хотя бы попытался приблизиться ко мне.

На следующее утро, сидя за рулем «мерседеса», катившего по улицам Мойяды, я думал только о Виктории. Рядом со мной сидел Ван Хорн, а Янош, как обычно, ехал на заднем сиденье. Миновав ворота и оказавшись за пределами поселка, я бросил взгляд на склон, где горел костер и стоял еще бивак индейцев. При виде этой картины радостные чувства захлестнули меня.

У огня, склонившись над большой сковородой, стояла Виктория. К ней подошел Начита, что-то сказал, и она, прикрыв от яркого солнца глаза ладонью, посмотрела в нашу сторону. То, что она сделала потом, меня удивило. Девушка кинулась к ближайшей расседланной лошади, вскочила на нее и, пустив ее в галоп, поскакала к нам.

Виктория, похоже, была отличной наездницей, уверенно держалась на лошади и без уздечки, с помощью одной лишь веревки мастерски ею управляла. В одно мгновение девушка оказалась рядом с нашей машиной. Остановившись, она в упор посмотрела на меня. Ее лицо светилось от счастья. Она смеялась, радуясь, вероятно, прекрасному утру, хотя мне больше хотелось верить, что причиной ее настроения был все-таки я. Помахав ей на прощанье рукой, я повел машину дальше, а она, развернув лошадь, поскакала обратно.

— Я предупреждал, Киф, что она тебя не отпустит, — напомнил Ван Хорн.

— А я разве говорил, что против этого?

Было видно, что он был поражен моим ответом, но тем не менее Ван Хорн, не повышая голоса, произнес:

— Парень, ты сам себе роешь могилу.

— Это уж точно, — поспешно добавил Янош. — Хоть теперь-то мы можем обсудить план наших действий?

— Это проще простого, — заметил Ван Хорн. — Бонилла послал меня сюда в качестве приманки для Томаса де Ла Плата, а вовсе не для того, чтобы я совершил самоубийство.

— Я бы мог убрать его еще вчера, но нас с Яношем разорвали бы на куски.

— Верно. Поэтому нам надо сделать так, чтобы Томас вышел на нас один или с несколькими своими подручными, с которыми было бы легче справиться.

— Как же это сделать?

— Разыграем все как по нотам. Сегодня утром вы осматриваете рудник. Затем говорите девушке и старику, что вам необходимо вернуться в гостиницу, чтобы обсудить результаты осмотра и во второй половине дня подготовить окончательное заключение. Дочь старика попросит вас приехать с этим заключением к ним на гасиенду сегодня же вечером. В этом я нисколько не сомневаюсь.

— И ты думаешь, Томас сразу объявится? — спросил Янош.

— Совершенно в этом уверен. Или на гасиенде, или в гостинице он обязательно появится. Он наверняка захочет узнать, что содержится в вашем заключении. Разве не так, Киф?

В ответ я задумчиво кивнул.

— Удивлюсь, если он этого не сделает. Но вопрос: будет ли он один?

— Что ж, подождем и посмотрим. Верно? — с готовностью ответил Ван Хорн, после чего закурил сигару и с довольным видом откинулся на спинку сиденья.

Затем он извлек из кармана книгу и принялся ее читать. Это был «Град Господень» Святого Августина на латинском языке. Отныне ничто в поведении Ван Хорна меня больше не удивляло.

Как только мы, выйдя из автомобиля, подошли к ступенькам гасиенды, в дверях показалась Чела де Ла Плата. Как и вчера, на ней были кожаные бриджи, сапоги и надвинутая на глаза испанская шляпа. Она нервно похлопывала себя по ноге плеткой, зажатой в левой руке, в правой она держала перевязанную красной лентой папку из плотного картона. Вид у нее был усталый, на изможденном бледном лице рельефно выступали скулы. Спустившись к нам, после обмена приветствиями Чела протянула папку мне.

— Здесь вы найдете показатели анализа проб руды за последние пять лет, когда наш рудник работал на полную мощность. Есть в этой папке и другая информацию, которая, я думаю, будет вам интересна, — сказала она.

— Позвольте спросить, как себя чувствует ваш отец? — сняв шляпу, спросил ее Янош.

— Не совсем хорошо. Он прикован к постели, — ответила она и, немного помедлив, обратилась к Ван Хорну: — Он не в состоянии кого-либо принять, святой отец. Простите, что отняла у вас время.

— Не стоит извиняться. Я все прекрасно понимаю, — ответил он.

Меня вновь, как и тогда, при первой встрече Челы и Ван Хорна, поразила та удивительная тональность взаимоотношений, установившихся между ними.

Вдруг она оживилась, глаза заблестели.

— А вы не составите нам компанию? Сейчас на руднике работает много местных жителей. Вам, быть может, будет интересно.

— С превеликим удовольствием, сеньорита.

— Вы ездите верхом, святой отец?

— Да, меня научили.

На ее лице появилась такая смущенно-вымученная улыбка, словно улыбалась она впервые после многолетнего перерыва. Может быть, я и ошибаюсь, но думаю, что нет, — разговор они вели, будто нас с Яношем вообще не существовало.

Дорога на рудник была очень трудной, в основном из-за рельефа местности, по которой мы двигались. Кроме того, за долгие годы ее, скорее всего, ни разу не ремонтировали, и время сделало свое черное дело. Несомненно, если кто-то и намеревался запустить рудник на полную мощность, то начинать необходимо было с восстановления подъездных путей.

Чела, Ван Хорн и я, сидя на лошадях, вытянулись в цепочку. Мы с Ван Хорном не управляли своими умными животными, предоставив им возможность самим выбирать дорогу. Далеко за нами на телеге, запряженной парой лошадей, ехал Янош. Кучером у него был один из батраков, работавших на гасиенде.

• Предыдущая
• 28/48
• Следующая