Аз Бога Ведаю! - Алексеев Сергей Трофимович - Страница 36

• Предыдущая
• 36/131
• Следующая

– Не след на чадо смотреть, покуда спит. Мой совет, княгиня: ни колдунов, ни прочих ведунов ко князю близко не подпускай. Как воробьи, по зернышку растащат и свет его, и дух божественный. Встанет ото сна глубоким стариком.

– Послушаю тебя, – согласилась княгиня. – Ты токмо пробуди!

– Что проку, если разбужу? – вздохнула Дара. – Тело подниму ото сна, но спит душа его!

– А можно ли пробудить душу?

– Все можно, матушка-княгиня. Но только тому, кто душу его усыпил.

– Кто же усыпил ее? Кто очаровал?

– Нагнать сон доступно многим колдунам и ведуньям... А душу сном очаровать могла лишь одна. Та, что зрит будущее. – Старица вдруг засобиралась. – Не тревожь дитя, княгиня, пусть спит. Беда, коль душу русскую не в срок разбудят. Ничего, кроме зла, боле не сотворится. Не обессудь, княгиня, я за это не возьмусь. Кто чары напустил, тот пусть их и снимает.

– Так кто же та злодейка?! – вскричала княгиня.

– Сдается мне, Креслава, – помедлив, проронила старица. – Лишь ей ныне известно, что будет с нами...

– Креслава? – княгиня чуть не задохнулась. – Но нет ее более на земле. Она ушла в Последний Путь...

– Говорят, видели ее. Трехокая она и ходит между землей и небом.

– Где же отыскать ее? И как?

– Никто не знает, – промолвила Дара и вынула из пестеря шитую золотом рубаху. – Придет срок – сама явится. Помоги-ка мне князя обрядить.

Надев рубаху на спящее дитя, старица взялась за клюку.

– Пора мне... Рубахи этой не снимай ни под каким видом. Она спасет и от дурного глаза, и от супостата, коль вздумает руку поднять. А эту, что от Рожаниц, покуда выстирай и спрячь. Наденет, когда возрастет и ратиться пойдет на Тьму.

– Но как же мне найти Креславу? – взмолилась княгиня.

Дара была уже возле двери, пристукнула клюкой.

– След было бы тебе, княгиня, не гнать ее. Так бы искать не пришлось.

– Ах, мерзкая старуха! – разгневалась она. – Зачем ты приходила? Чтоб упрекнуть меня?

– Рубашку принесла. – Дара притворила за собой дверь и исчезла.

Княгиня бросилась за ней, но ее и след простыл. Напрасно тиуны обошли весь терем, двор, а потом и Киев.

Осталась княгиня в гневе и растерянности. Велела собрать волхвов да ведуний досужих, чтобы помогли они найти трехокую Креславу, а заодно и старицу Дару. Собрались волхвы и ведуньи и на молодого князя смотрели, и на чудную расшитую рубаху, и княгиню слушали, да ничего толком не сказали. Одни утверждали, что нет ныне на земле всевидящих трехоких дев, и Путей между землей и небом нет; другие же что-то слышали о Креславе, да никто ее не видел и не встречал. Посоветовали они княгине дождаться весны и пойти вместе со спящим князем на реку Ра, где в истоке ее жил старый волхв Валдай. Вот он-де все знает, все ведает. Княгиня умолчала, что побывала уж в Чертогах Света и княжич родился благодаря волхвованью да Рожаницам, посланным богом. Прогнала она волхвов, ибо они уж не Роду служили и поклонялись, а Перуну. Отринувшим старых богов возможно ли познать их помыслы? Сама же княгиня хоть и чтила Рода, но требы возносила к Перуну, да и ослепла душа ее, когда, объявшись местью, рекой кровь древлянскую пролила и в сем потоке искупалась.

Ведь чтобы возжечь огонь и просветлить незрячие очи, следует отправляться в путь дальний – тропой Траяна, пройти сквозь мир живых и мертвых, медный посох истереть до рукояти. Это погасить легко свечу – дунул смрадными устами, взмахнул неосторожной рукой, и вот уж нет света! Так и человек иной, от рода бывший со свечой, со светом божьим, не бережет огня, не прикрывает его рукой от ветра злого, а возгордившись, или раздувает пламя до пожарища, или желает познать тьму иной, холодный огонь: мол, своя свеча не светит мне, не греет. Был человек – и нет его! А кто родился со светом и сберег его, тому ни жить, ни умирать не страшно. Бог дал огонь, а срок пришел – так взял, чтобы от него другую свечу возжечь. Но коль погашен свет Рода или иной огонь воспылал в душе человеческой – как тут не страшиться смерти? Перуну покланяйся, Иегове или Христу – все едино, поскольку не вера возжигает свет. Неразумный младенец не ведает ни веры, ни обряда, никому треб не воскладывает, но при этом и светел в тридесять против мужа, ум которого и в вере просвещен, и наполнен премудростями. Что получено от рода, то и будет в человеке. Потому детям и говорят – не балуй с огнем...

Как бы там ни было, княгиня на какой-то срок смирилась, покорилась року: чему быть – того не миновать. Но тайно все-таки ждала весны и лебединых стай, замышляя отправиться в долгий путь, уже пройденный – к Истоку Великой Ра. Она, как всякий заплутавший в лесу, пометалась, поискала наугад дороги и решилась-таки идти по своим следам. Свой след не обманет, и если не смыт дождями, то непременно выведет.

Она ждала весны, но когда растаял снег и вскрылись реки, ушей княгини слух коснулся, что среди гостей, от греков пришедших, есть некий путешественник-чародей, который не только человеку, но зверю или птице может дух вдохнуть. Будто при нем диковины есть – смышленая обезьяна и птица-попугай, оба человеческим голосом говорят. Княгине в тот же час вздумалось испытать, правдива ли молва. Послала она гонца подручного, боярина Претича. Путь рекой Ра был долог, а тут и дела всего – до торжища ступить.

Отыскал боярин гостей от греков, изведал суть молвы и так изложил княгине:

– Чародей сей в самом деле народу чудеса показывает. Да только он преклонных лет, хром на ногу и ни волей княжеской, ни по своей охоте идти в терем не желает.

– А ты сулил награду? Подавал злато?

– Ко злату он брезглив, наград не принимает, – отвечал Претич. – Но сказал, если я обыграю его в кости, то исполнит всякое мое желание.

– Так ступай и обыграй его! – велела княгиня.

Подручный боярин, бывалый витязь и боец рукопашный, тут смутился. – Не умею я играть, матушка-княгиня...

– Так научись! Не велика наука! Ступай!

Ушел Претич, и не было его целый день и всю ночь. Княгиня от окна к окну металась, собралась уж гонца за боярином слать, но тот сам наконец явился. С покаянной головой.

– Не выучился я, матушка, в кости играть. Больно хитрая наука.

– И что же, проиграл?

– Да, княгиня... И пришлось мне исполнить желание чародея.

– Каково же было его желание?

– Принести ему траву Забвения, – признался подручный боярин.

– И ты принес?

– Принес, матушка. Что же оставалось делать?

– Где же ты взял эту траву, коль она растет лишь на тропе Траяна? – изумилась княгиня.

– Идти пришлось.

– И ты ступал по тропе? И рвал траву?

– Да, матушка, ступал, – вздохнул Претич. – Не велика забота...

– Знать, чародею надобно травы Забвения?

– Никто не ведает, что ему надобно... – затосковал боярин. – Траву, что я принес, он птице своей говорящей в гнездышко постелил.

– Добро, сама пойду! – решилась княгиня. – И приведу чародея в терем, коль ты, мой подручный боярин, к сему делу не способен.

На торжище весеннем под крики зазывал подле убогого шатра дремал старик-чародей: черные одежды, клетка с птицей над головой висит, на плече – диковинный зверь-обезьяна, а в руках – миртовый посох. Русский люд перед княгиней расступился и поклонился в пояс. Заморские же гости владычицу Руси встречали на коленях, поскольку слышали, что больно уж грозна княгиня и любит коленопреклонение.

Один чародей не поклонился, а продолжал сидеть, обвиснув на посох.

– Кто ты таков, из каких земель? – спросила его княгиня. – Вижу, что не Гой, но и не изгой.

– Путник я, княгиня, – сказал чародей. – По свету странствую, а из каких земель – не помню, ибо давно путешествую. Но прежде жил в греках и служил епископом.

– Как имя твое?

– Именем Аббай. – Старик зевнул, показывая младенческие, беззубые десны. – Но если назовешь Гангой – я не обижусь.

– Выслушай же меня, Аббай, – начала было княгиня, однако чародей перебил ее:

– Уже выслушал. Явилась звать к своему чаду, чтобы пробудить его. Так напрасно, ступай восвояси. Я давно дал зарок – не пробуждать царей.

• Предыдущая
• 36/131
• Следующая