Черный орден СС. История охранных отрядов - Хене Хайнц - Страница 18

• Предыдущая
• 18/169
• Следующая

Рейхсфюрер СС приказывал доставлять ему фотографии всех кандидатов в СС, часами изучал их с помощью лупы, пока не убеждался, наконец, что кандидат подходит под то понятие, которое он, «расовый селекционер», считал «хорошей кровью». Гиммлер объяснял подчиненным:

«Я рассуждаю следующим образом. Если в лице кандидата имеются ярко выраженные признаки чужой крови, например слишком широкие скулы, я начинаю думать: не выглядит ли изучаемый слишком по-монгольски или по-славянски. А почему? Хочу привлечь ваше внимание к собственному опыту. Вспомните, пожалуйста, лица членов солдатских советов 1918 и 1919 годов».

Это замечание рейхсфюрера СС доказывает, что его приверженность биологическому отбору, ориентированному на «хорошую кровь», базировалась не только на расовой одержимости Гиммлера. Присутствовал здесь и тонкий расчет. Он бил по чувствам бывших офицеров — ветеранов Первой мировой войны и фрайкоровцев, которые так и не смогли забыть и простить сорванные погоны и отнятые привилегии. Для многих из них именно солдатские советы стали символом не только их унижения, но и позора. Никто не ставит под сомнение сам факт того, что в конце войны революционные солдаты срывали погоны со своих командиров, однако неоспоримо и другое: фрайкоровцы оказались свидетелями того, что господа офицеры и пальцем не пошевельнули, чтобы спасти своего монаршего верховного главнокомандующего. Возможно, прапорщик Гиммлер и в глаза никогда не видел никаких представителей солдатских советов, олицетворявших для капитана Рёма «бесславное сложение оружия перед красной смутой». Тем не менее рейхсфюрер СС не забывал напоминать офицерам-ветеранам о неприятных событиях прошлого, связанных с революционными событиями:

«Каждый из вас, кто был тогда офицером, должен помнить тех людей. Каждый из вас должен прийти к выводу, что большинство из них выглядело довольно непривычно для нашего немецкого глаза, их черты лица выдавали что-то странное, выдавали чужую кровь».

Подобная аргументация полностью соответствовала внутреннему миру людей, которых рейхсфюрер СС избрал в качестве резервуара для пополнения СС. Идея об «элите крови» быстро захватила умы бывших военных, студентов, прервавших учебу из-за инфляции, безработных мелких чиновников, метавшихся между фрайкорами и полувоенными союзами и надеявшихся найти выход из тупика в какой-то новой общественной формации. Согласно гиммлеровской концепции расовой элиты, этим людям было обещано вновь обрести родину, гарантировалось спасение от духовной смуты, возвращение социального престижа.

Как в довоенные, так и в послевоенные годы элитарность относилась к сугубо социальным понятиям. К элите принадлежал тот, кто обладал собственностью, образованием или благородным происхождением. Для потерянного поколения фронтовиков путь в элиту был закрыт навсегда. Неспособность приспособиться к новым условиям существования и «военный синдром» вытолкнули их на обочину общества. Вместо традиционной сословной элиты Гиммлер предлагал создать новую: аристократию расы и идеологии. Она была готова стать пристанищем для всех униженных и оскорбленных (естественно, если они подходили лично Гиммлеру).

И скоро они повалили в СС стройными рядами.

В свое время у колыбели охранных отрядов стояли мелкие бюргеры типа подручного мясника Ульриха Графа и торговца канцтоварами Иосифа Бертхольда. Теперь в СС устремилась новая волна: обедневшие представители среднего класса и крупной буржуазии. Пришельцы привнесли в СС и свойственный менталитет, отличавшийся безусловной готовностью к борьбе и отсутствием всякой идеологии. «Новых эсэсовцев» выдавало их происхождение. Они были наследниками фрайкора, «люди, которых не отпускала война, которые несли войну в своей крови», — писал о них в 1930 году бард добровольческих отрядов, убийца Ратенау Эрнст фон Заломон.

Фрайкоровцы представляли собой своеобразную часть немецкого молодого поколения, относившегося с презрением к культуре и ожидавшего, что новая мировая война очистит народ от буржуазного лицемерия и сытости и приведет к отказу от «собственного Я» Их идолом был английский разведчик полковник Томас Эдвард Лоуренс-Аравийский.

После Первой мировой войны буржуазное общество вело жалкое существование, поэтому молодежь, невзирая на призывы фронтовых солдат прекратить войну, рассчитывала на силовое устранение презренного мира.

Отвращение к существующему государственному строю и обществу побудило молодежь считать, что и в мирное время насилие и жестокость — правомерные средства для обуздания буржуазной цивилизации. К тому же доморощенные писатели и поэты засоряли мозги хитросплетением громких слов. Один из таких крикунов, бывший капитан Эрнст Юнгер, утверждал:

«Война остается в людях подобно каменной горе, с которой они спускаются в долину в поисках новых земель. И пока колесо жизни еще в них вращается, война будет являться осью, на которой все зиждется. Конечно, так и будет. Конечно, война пролетела как буря, поля битв опустели, в бесславие ушли камеры пыток и виселицы, но дух ее вселился в нас, как в барщинных рабов, и оставит навсегда в услужение себе».

Послевоенные неурядицы давали достаточно возможностей, чтобы вновь заставить вращаться колеса войны. Государству были нужны вояки, которые противостояли бы коммунистическим повстанцам и польским инсургентам. И желающие побряцать оружием находились. Недаром тот же Юнгер утверждал: «Что может быть священнее сражающегося человека?»

Конечно, новые солдаты резко отличались от старых. Свои подразделения они назвали добровольческим корпусом (фрайкор), подчеркивая свое добровольное вступление на службу государству, которую так же свободно могли и оставить. Они были верны не государству, а знамени, несомому впереди колонн, и командиру, которому подчинялись.

Немецкая военная история не знала еще столь политизированных и авантюристически настроенных солдат, какими были фрайкоровцы 1919 и 1920 годов. Полками командовали лейтенанты, приказы далеких штабов выполнялись по личному усмотрению. Они считали себя ландскнехтами. Для 70 000 фрайкоровцев их войсковое товарищество заменяло родину. По мнению Заломона, «ими владело необъяснимое беспокойство, стремление к постоянному действию, а опасность только щекотала им нервы. Они чувствовали пренебрежительное к себе отношение со стороны засидевшихся на своих местах толстяков и отвечали им тем же. У бивуачных костров, в местах временного размещения, в боях и во время длительных маршей они лишь осмеивали понятия и ценности этих других…»

В частях фрайкора вырастали зерна насилия. Вместо отброшенных традиций и норм военной дисциплины были введены тайные судилища и самосуды. В ходе такой «судебной самопомощи» расстреливались люди, которых они считали виновными. Человеческая жизнь, не только чужая, но и своя, мало чего стоила. Слова «обречь на смерть» и «заслужить смерть» стали обычными и были позже переняты СС.

В 1930 году фон Заломон, говоря о добровольческом корпусе, отмечал такие его особенности, которыми через десять лет похвалялись солдаты Гиммлера: «решительные действия против вооруженного да и невооруженного противника, безграничное пренебрежение понятием святости жизни и отказа брать пленных».

Даже после ликвидации фрайкора раковые метастазы насилия продолжали распространяться. Самосуд и расправы стали спутниками политической жизни: началась охота на демократов и республиканцев. Террор превратился в символ националистических военных формирований и партий. Однако фрайкоровцы потеряли родину. Лишь небольшая их часть ушла в СА, заняв там командные позиции. Большинство же, попав в многотысячные очереди безработных в условиях экономической депрессии, поняли, что СА — это не их родина. Завербованные из длинных очередей на биржах труда, многие штурмовики стали бунтарями лишь на короткое время, ожидая, что Адольф Гитлер обеспечит их хлебом и предоставит возможность возвратиться к женам и детям. Фрайкоровцы в душе продолжали ненавидеть буржуазный мир, в который стремилась основная масса СА.

• Предыдущая
• 18/169
• Следующая