Райский сад - Хемингуэй Эрнест Миллер - Страница 10

• Предыдущая
• 10/44
• Следующая

— Тебе полегче? — спросил Дэвид.

— Да, — сказала она. — Я так много думала о себе, что снова стала несносной, как художник, у которого в голове только собственный портрет. Это было ужасно. Теперь мне лучше. Надеюсь, все будет хорошо.

Прошел сильный дождь, и жара спала. В затененной жалюзи просторной комнате отеля «Палас» было прохладно. Они вместе легли в глубокую ванну, а потом повернули кран, и стремительный поток воды со всей силой обрушился на их тела. Они растерли друг друга большими полотенцами и забрались в постель. Свежий ветер с моря проникал через ставни и ласкал их тела. Кэтрин лежала, подперев голову руками.

— А что, если мне снова превратиться в мальчика? Это не очень неприятно?

— Ты нравишься мне такая, как есть.

— Так заманчиво. Но наверное, в Испании следует быть осторожнее. Это такая строгая страна.

— Оставайся сама собой.

— А почему у тебя голос меняется, когда ты говоришь мне это? Пожалуй, я решусь.

— Нет. Не теперь.

— Спасибо и на этом. Тогда буду любить тебя как женщина, а уж потом…

— Ты — женщина. Женщина. Моя любимая девочка, Кэтрин.

— Да, я — твоя женщина, и я люблю тебя, люблю, люблю.

— Молчи.

— Не буду. Я — твоя Кэтрин, и я люблю тебя, ну пожалуйста, я люблю тебя всегда, всегда…

— Тебе незачем повторять это. Я сам вижу.

— Мне нравится говорить, и я должна и буду говорить. Я всегда была чудной и послушной девочкой и буду такой. Обязательно буду.

— Можешь не повторять.

— А я буду. Я говорю и говорила, и ты сам говорил. А теперь, пожалуйста. Ну пожалуйста.

Они лежали неподвижно, и она сказала:

— Я так люблю тебя, и ты такой замечательный муж.

— Не может быть!

— Я тебе понравилась?

— А ты как думаешь?

— Думаю, да.

— Очень.

— Раз обещала, то буду стараться. А теперь, можно, я снова стану мальчиком?

— Зачем?

— Ну чуть-чуть.

— Не понимаю.

— Все было чудесно, и мне хорошо, но ночью я хотела бы еще раз попробовать, если ты не против. Ну можно? Только если ты не против?

— Мне-то что?

— Значит, можно?

— Тебе очень хочется?

Он не спросил, нужно ли ей это, и все же она сказала:

— Не то чтобы мне это было нужно, но, пожалуйста, если можно, ладно?

— Ладно. — Он обнял ее и поцеловал.

— Кроме нас, никто не догадается, кто я. Мальчиком я буду только по ночам, и тебе не придется краснеть за меня. Можешь не волноваться.

— Ладно, малыш.

— Я соврала, что мне это не нужно. Сегодня на меня нашло так неожиданно.

Он закрыл глаза и старался ни о чем не думать, но ощущение потери не оставляло его.

— А сейчас давай поменяемся. Ну же. Теперь твоя очередь меняться. Не заставляй меня делать это за тебя. Ну? Хорошо, я сама. Вот теперь ты другой, да? Ты сам этого хотел. Да? Ты сам. Ты тоже хотел. Да? Я заставила, но ведь и ты… Да, да, ты сам. Ты моя сладкая нежная Кэтрин. Ты моя девочка, моя любимая, единственная девочка. О, спасибо тебе, моя Кэтрин…

Она долго лежала рядом, и он решил, что она заснула. Потом она медленно поднялась на локтях и сказала:

— На завтра я приготовила себе дивный сюрприз. Утром пойду в «Прадо» и посмотрю все картины глазами мальчика.

— Сдаюсь, — сказал Дэвид.

Утром он встал, пока она еще спала, и вышел из отеля, вдыхая прозрачный, по-утреннему свежий воздух высокогорного плато. Он прошел вверх по улице до площади Санта-Ана, позавтракал в кафе и прочел местные газеты. Кэтрин собиралась в «Прадо» к десяти, когда музей открывался, поэтому, уходя, он поставил будильник на девять часов. На улице, поднимаясь в гору, он представлял ее себе спящей — красивая взъерошенная головка, похожая на фоне белой постели на старинную монету, подушка отброшена в сторону, и простыня плотно облегает тело. «Это длилось месяц, — подумал он, — или около того. Еще в Ле-Гро-дю-Руа, а потом месяца два до Андайе все было нормально. Нет, меньше, она стала думать об этом уже в Ниме. Двух месяцев еще не прошло. Мы женаты три месяца и две недели. Надеюсь, она была счастлива со мной. Но в ее причудах я ей не помощник. Хватит того, что я ничего ей не запрещаю. Ничего страшного не произошло. Но на этот раз она сама заговорила об этом. Сама».

Прочитав газеты, он расплатился и вышел. Ветер изменился, и на плато снова опустилась жара. Он добрался до банка, погруженного в уныло-учтивую прохладу, и забрал присланную из Парижа почту.

Он вскрыл конверты и, пока стоял у бесчисленных окошек в ожидании завершения бесконечных формальностей, необходимых для получения денег по чеку, который переслали сюда из его банка, стал читать письма.

Наконец, застегнув на пуговицу набитый банкнотами карман куртки, он снова вышел на солнцепек и остановился у киоска купить английские и американские газеты, доставленные утром южным экспрессом. Он купил несколько посвященных бою быков еженедельников, завернул в них английские газеты и пошел вниз по Каррера-Сан-Херонимо в приветливый, прохладный полумрак ресторанчика «Буффе итальянос». Ресторан был пуст, и он вспомнил, что не договорился с Кэтрин о встрече.

— Что будете пить? — спросил официант.

— Пиво.

— У нас не пивной бар.

— А разве пива нет?

— Есть. Но здесь не пивной бар.

— Иди ты… — сказал он, свернул свои газеты, вышел, перешел на другую сторону улицы и немного погодя свернул налево, на калье Витториа к бару «Червецериа Альварес». Он сел под навесом у входа и выпил большую кружку холодного отцеженного пива.

«Официант, должно быть, просто хотел поговорить, — подумал он, — и в конце концов он прав. Там действительно не пивной бар. Только это он и имел в виду. Он вовсе не грубиян. Жаль, у меня сорвалось. Он даже не нашелся что ответить. Зря я так». Он выпил вторую кружку и подозвал официанта, чтобы расплатиться.

— Y la senora?11 — спросил официант.

— Она в музее «Прадо». Пойду ее встречу.

— Тогда заплатите, когда вернетесь, — сказал официант.

К отелю он пошел коротким путем. Ключ был у портье. Дэвид поднялся на этаж, оставил газеты и почту и запер большую часть денег в чемодан. В номере уже убрали. Из-за жары жалюзи были опущены, и в комнате стоял полумрак. Он умылся, разложил почту, отобрал четыре письма и положил их в задний карман брюк. Он прихватил с собой в бар парижские издания «Нью-Йорк геральд», «Чикаго трибюн» и «Лондон дейли мейл», оставил ключ у портье и попросил его, когда вернется мадам, передать, что он в гостиничном баре.

В баре он сел у стойки, заказал марисменьясского вина и, читая письма, стал есть поданные с вином, вымоченные в чесночном соусе оливки. В одном из конвертов были две вырезки из ежемесячных журналов с рецензиями на его книгу, и он прочел их без интереса, словно написаны они были не о нем и не о его книге.

Он спрятал вырезки в конверт. Рецензии были хорошие, толковые, но он не придавал им значения. Письмо от издателя он прочел с таким же безразличием. Книга расходилась хорошо, и издатель надеялся, что покупать ее будут еще до самой осени, хотя, кто знает… Конечно же, поскольку она получила необыкновенно хорошую прессу, теперь путь для следующей книги свободен. Как хорошо, что это уже вторая, а не первая его книга. Прискорбно, как часто первые книги американских писателей оказывались их последними хорошими книгами. Но как писал издатель, его вторая книга даже превзошла все, что было обещано в первой.

В Нью-Йорке стояло необычное лето, холодное и дождливое. «О Боже, — подумал Дэвид, — черт с ним, с нью-йоркским летом, к дьяволу этого высокомерного недоноска Кулиджа в накрахмаленном „ошейнике“. Пусть себе ловит рыбу в рыбном инкубатории на „Черных холмах“, отнятых нами у племен сиу и чейены. К черту всех этих накачавшихся самогоном писателей, у которых только и забот, что узнать, танцует ли их малышка чарльстон. К черту обещания, которые он сдержал. Какие обещания? Кому? Журналу „Дайел“, „Букмен“, „Нью-рипаблик“? Сейчас я покажу вам обещанное, и уж это-то я точно выполню. Дерьмо».

• Предыдущая
• 10/44
• Следующая