Наука под гнетом российской истории - Романовский Сергей Иванович - Страница 83

Те, кто способен работать, те, кто не мыслит себя вне науки, работают в любых условиях. К их нищенской зарплате иногда добавляются гранты, как российские от Российского фонда фундаментальных исследований или от Российского гуманитарного фонда, так и зарубежные типа фонда Дж. Сороса, они получают так называемые президентские стипендии (с января 1994 года), заключают договора с коммерческими структурами и т. д. Одним словом, приучаются заботиться о себе сами, изживая любимый русским человеком «комплекс иждивенца».

Это, понятно, не от хорошей жизни, но, что весьма важно, так будет и тогда, когда экономика наша выздоровеет, ибо кормить всех подряд только потому, что они назвали себя «уче-ными», никто не будет. Ученый – это призвание, а не служба.

Сегодня еще господствуют в среде наших ученых «идеалы высокой научности», унаследованные от российской науки XIX века. В те времена ненужность русской науки была столь очевидной для ученых, что они пытались даже узаконить процесс чистого поиска, т. е. постановку научных проблем без оглядок на их практическую пользу, в Уставе Академии наук, когда в 40 -60-х годах развернулась дискуссия по реформе Академии. Этот образ «чистой науки» стал ведущим для Российской Академии. Его не могли истребить даже постоянные требования внедрять результаты научных разработок в народное хозяйство. Что толку требовать, если само это хозяйство было столь экономически инертным, что крайне болезненно воспринимало любые инновации и продолжало функционировать в плановом режиме, десятилетиями не меняя привычные технологические схемы.

Ученые делали вид, что внедрили свои наработки, а производственники, что во всю используют новейшие достижения науки.

В настоящее время, когда, казалось бы, создается почва для реального воздействия наукоемких технологий на производственный процесс, в сознании ученых начинает вызревать новый образ науки, реально соединяющий поиск и интерес, результат и выгоду. Это, конечно, не означает, что дух познания сменяется духом предпринимательства. Просто сама жизнь заставляет на-уку, наконец-то, заняться теми проблемами, которые уже сегодня могут дать реальную экономическую выгоду. Причем вовсе не обязательно эти проблемы должны вписываться в круг тех областей знания, где мы традиционно были, что называется, на переднем крае мировой науки.

В первую очередь, они должны способствовать нашим внутренним экономическим задачам и обслуживать процесс, который называется структурной перестройкой народного хозяйства. Придется согласиться с Е.В. Водовозовой, что “в конечном счете от понимания специфики взаимодействия в современной отечественной науке познания и предпринимательства – причем в контексте всей российской социокультурной традиции – будет зависеть пока скрытое за дымкой неопределенности научное будущее страны и не только научное” [598].

Не исключено, кстати, что российская наука начнет обретать былые позиции тогда, когда расстанется с былыми приоритетами. Ведь XXI век, по всей вероятности, будет веком активного освоения наукоемких технологий, а они произрастают из умения сочленить фундаментальное знание с инженерным проектом. Иными словами, «цехами» создания новейших технологий будут не лаборатории академических институтов с их нынешним статусом, а институты заводского типа, ориентированные не на внедрение научных открытий, а на повышение с их помощью эффективности и качества производственного процесса.

В настоящее время лидерство американской науки в мире никем не оспаривается, оно достаточно прочно. Основной причиной подобного успеха является то, что американский образ науки оказался оптимальным для ее устойчивого развития. Он произрастал не из глубин национального сознания, ибо его попросту не было, на него не давили исторические традиции, он никогда не подвергался идеологическим деформациям. «Образ» американской науки формировался синхронно с «образом» американской экономики. Это, пожалуй, самое главное. Экономика выстраивала приоритеты, наука, не комплексуя, под эти приоритеты подстраивалась. Мужала экономика, мужала и наука. Финансовых государственных дотаций стало хватать даже тем, кто работал над проблемами, оказавшимися – на конкретный отрезок времени – в самом хвосте очереди из приоритетов.

Так, на 1992 – 1994 гг. в США убывание финансовых при-оритетов выстраивалось в такую последовательность: оборона ® медицина ® космос ® энергетика ® фундаментальная наука ® сельское хозяйство [599].

Речь, понятно, не идет о слепом копировании чужого опыта. Да это и не потребуется. Ибо главное, что дает анализ истории развития науки в странах устойчивой демократии и развитой рыночной экономики в том, что именно экономика диктует науке актуальные задачи, наука оказывается, в хорошем смысле слова, заложницей экономики и только когда экономика страны становится доходной, настает время развития науки по всему фронту: причем вне зависимости от того, какие ее разделы получают большие финансовые дотации, их хватает всем.

К тому же происходит и организационное перераспре-деление центров научного роста. Это, что называется, непреложные истины развития науки в условиях экономического (при демократическом режиме), а не политического и идеологического диктата, что всегда было характерно именно для российской, затем советской науки.

Похоже, что в самом начале рыночных реформ в России руководство Академии наук осознало, что Академия в этих условиях изолированно жить не сможет, ей не удастся отгородиться былыми традициями и заслугами от “воздействия рыночных отношений”. Так говорил президент Академии Ю.С. Осипов, открывая 8 апреля 1992 г. Общее собрание [600]. Но далее этой очевидной констатации он не пошел, ибо не представлял себе, что на деле надо предпринять, чтобы руководимая им громоздкая академическая структура вписалась в новые экономические реалии. Уже вскоре стало ясно, что желание руководства Академии было другим: они не хотели вписываться в новую экономику, а желали, чтобы она сама приняла в свои объятия старую, причем организованную по чисто советским принципам, академическую структуру.

“Главной опорой Российской Академии наук должно быть государство” – это позиция не только президента Академии, а всего научного истеблишмента. Именно она стала основой дальнейших взаимоотношений Академии наук и правительства. Итог известен: наука оказалась разрушенной, научное сообщество, утратив былую уверенность в своем привилегированном положении в обществе, начало с пугающей быстротой деградировать: ведущее место в нем заняла научная номенклатура, а ученый – этот “сын Божий” превратился в “скота бессловесного” [601], ибо любые его организационные инициативы, идущие вразрез с позицией руководства, заканчиваются одним – его увольняют по «сокращению штатов».

За годы советской власти Академия наук разбухала не только за счет роста армии ученых, тогда окреп действительный авторитет академической науки, ибо ученые Академии наук стояли во главе всех судьбоносных проектов, начиная от атом-ного и кончая исследованиями космоса и созданием новейших видов оружия.

Вместе с тем усложнялась и крепла ее структурная решетка. Но если раньше она служила своего рода броней, за которой можно было спрятать и гонимых властью генетиков, и проводить так называемые поисковые исследования вне рамок официальной тематики, то сейчас эта броня превратилась в тривиальную клетку, в которой крайне сложно проводить любые, соответствующие новым реалиям, преобразования. Даже если ясно, что делать, то столь же ясно и то, чьими руками это должно претворяться в жизнь. Поэтому академическая клетка российской науки стала одним из основных реальных препятствий каких-либо действенных преобразований.

“Говоря о судьбе нашей Академии, надо прежде всего признать, что Академия наук СССР мертва. – Так оценивал ситуацию в октябре 1991 г. Член – корреспондент С.С. Лавров – И дело не только в том, что ушел в небытие наш Советский Союз. Другой стала не только наша страна, но и весь мир. Поэтому в корне иной должна стать как организация, так и сама наука в стране, ее ценности и приоритеты, источники и стимулы ее существования и развития. Стала очевидной бессмысленность идеологизированных штампов, вроде «Академия – штаб советской науки»” [602].