Противостояние - Витич Райдо - Страница 17

высотку! А ты отступил! Тебе приказали: ни шагу назад! А ты драпанул!

Коля смотрел на него, а видел танки, что шли на его взвод, видел взрывы, а еще

видел, как цепью лежали измотанные бойцы, раненые, готовые принять бой с

механизированным батальоном в рукопашную. И приняли, и полегли. А он виновен

лишь в том, что не погиб с ними.

— Ты у меня под трибунал пойдешь! Как дезертир! Как пособник фашистов! Ты

вообще, лошадка темная. Каким-то местом оказался в Пинске, в окружении. Вышел,

опять попал. Это что за хрянь, Санин?!

Хлопнула дверь, а Николаю показалось, взорвалась фугаска и, он невольно пригнул

голову.

— Товарищ полковник! — вскочил и вытянулся майор.

— Сиди! — отрезал вошедший и встал перед Саниным. Тот видел лишь звезду на

бляхе ремня — голову не мог поднять.

— Вот что, Валерий Иванович, выйди, — приказал полковник.

— Так… не положено.

— Выйди, сказал! — голос прозвучал настолько жестко, что Николай заподозрил,

что его сейчас без суда и следствия, прямо в этом кабинете обшарпанном и

расстреляют.

Майор нехотя вышел, а полковник вдруг схватил лейтенанта за грудки и впечатал в

стену, так что у мужчины в голове помутилось. Тряхнул волосами, уставился на

полковника. И замер.

— Ну, здравствуй, лейтенант, — процедил тот зло.

Кого, кого, а Бангу Николай увидеть не предполагал. Ко всему ему только Лениного

дяди не хватало.

— Вышел, да? А Лена где, дружок твой? Где я тебя спрашиваю?! — рявкнул, вновь

встряхнув и впечатав мужчину в стену. Тот лишь зубы сжал, белея скулами, взгляд

в сторону.

— Я тебя спрашиваю, мальчишка!

Ему минут пять понадобилось, чтобы выговорить:

— Погибла.

Тишина повисла.

Полковник медленно отпустил мужчину и тот стек по стене на пол. Свесил голову,

стеклянными глазами глядя перед собой: виноват… И не только в том, в чем винят.

В сердце она у него — живая, и в том он виноват, что ни сил, ни желания ее

забыть нет. В том, что она за те дни частью его стала, в том, за смерть ее ему

век не отмыться и никогда себя не простить. В том, что жить и дышать после

нормально не может и, словно умер с ней, там, и там же остался.

Как такое случилось, почему — тоже виноват — нет у него ответа.

Только одно знает и в том, наверное, опять виноват — дышать ему без нее трудно…

Артур подошел к распахнутому окну, закурил, глядя во двор.

— Дааа… Как же так?…

Докурил молча, от окурка вторую папиросу прикурил, развернулся к мужчине:

— Повезло тебе, что я тебя под конвоем увидел, а то загремел бы в штрафбат! —

сказал с каким-то злорадством, а может просто злостью. Естественной. Только не

больше чем Коля сам на себя зол, на войну гребанную, на гнид фашистских. И все

равно на штрафбат, на трибунал — только б дали еще раз в бой, чтобы еще хоть

одного гитлеровского выродка, хоть пристрелить, хоть придушить.

— В радведбат пойдешь.

Санин исподлобья уставился на полковника: в уме он? Каким Макаром отсюда Николая

забирать собрался?

— Пойдешь, сказал. Тебя страна столько лет учила, чтобы ты свою голову в тупую

сложил? Не мечтай! Своим делом займешься, пользы больше будет. Нам сейчас

разведданные вот как нужны, — зло рубанул ребром ладони у горла. — А

специалистов кот наплакал, одни дилетанты, мать их! — и вдруг смолк, поморщился,

словно зуб разболелся. — Что ж ты ее не вытащил, лейтенант?

Прозвучало это так тихо и горько, что Коля зажмурился: не травил бы ты душу…

Не надо!! Лучше расстреляй.

Полковник молча вышел. Вскоре Санина отвели в комнату, дали поесть и поспать.

Даже одеяло выдали, заботливо.

Он даже не удивился — сил не осталось.

Лена была готова к выходу. Все тоже старенькое платьице сменило красивое, новое

платье. На голове был платок, а на плечах отданный Пантелеем пиджак, размера на

три больше нужного. Но в том и ценность. Найдут бумагу — не криминал, но

вопросов будет много. А если документы обнаружат — будет худо. Поэтому Лена

пришила к майке на спине карман и спрятала добытые ценности. Пиджак мешком

скрывал странные изгибы фигуры.

С радио решено было в этот раз не рисковать и, девушка не стала перечить.

— Мне бы пистолет, — попросила только.

Адам внимательно посмотрел на нее:

— Хорошо стреляешь?

— В школе и в тире всегда «отлично» было.

— Но мишень и человек — разные вещи.

— Фашисты не люди. Я просто охочусь на зверей, — усмехнулась. Взгляд

неожиданно жестким стал, холодным.

И мужчина подумал, что когда эта девочка заматереет, он, пожалуй, не возьмется с

ней играть и другим не посоветует. И молча выдал пистолет.

— Если возьмут…

— Не возьмут, — заверила, пряча оружие в карман под мышкой платья. Не даром

она сегодня днем мудрила.

— Это одежда, — отдал ей сверток. — Думаю, пригодится.

Девушка не отказалась.

— И еще, Олеся. В следующий раз, прежде чем стучать и вообще появиться здесь,

смотри на окна — если занавески открыты — сейчас же уходи.

Лена кивнула, улыбнулась на прощанье и нырнула за двери.

Вечером без труда миновала пропускной пункт и к утру была в знакомом лесу.

Шла таясь и внимательно вокруг поглядывая, а Дрозда не заметила. Вылез тот из-за

сосны, Лена чуть не закричала от страха.

— Ты, ты… Ууу! — кулаком погрозила, слов не найдя. Саня хмыкнул:

— Привет. Как прошло?

— Хорошо. Смотрю и у тебя неплохо, — кивнула на две винтовки за его спиной, а

на груди еще автомат висел. Значит, не зря ночью по лесу бродил.

— Валялись, — улыбнулся беспечно.

— С запиской: лично лейтенанту Дроздову? — усмехнулась.

— Почти… Рад тебя видеть.

— И я, — улыбнулась.

— Не сомневался. Новости есть?

— Есть, — прислонилась плечом к стволу сосны напротив Саши. Уходить совсем не

хотелось, тихо здесь было, хорошо. Да и ноги гудели от усталости — передохнуть

надо. — Постоим?