Засечная черта - Алексеев Иван - Страница 47
- Предыдущая
- 47/70
- Следующая
– И что, при чем тут наш боец?
– А как, по-твоему, бояре Разрядного приказа и сам государь на новую весть о крымском набеге отреагируют? Да еще не на прямые сведения о движении орды, каковые, впрочем, и в прошлом году ложными оказались, а на слова какого-то лазутчика? То-то же! И народ не оповестят, и войска на южный рубеж не отправят, и самого гонца смертью казнят! Поэтому посланный мной боец, во-первых, сообщит подлинные сведения о набеге нашему боярину Роп-ше, московская усадьба которого, как тебе прекрасно известно, является выносным подразделением – опорным пунктом Лесного Стана. Понятно, что Ропша отправит гонцов в Лесной Стан, наши будут знать реальную обстановку и действовать соответственно. А во-вторых... – Разик замолчал в суровой задумчивости, словно еще раз взвешивая правильность своего решения, которое он вынужден был принять почти мгновенно, не имея времени для длительных размышлений.
– Ну, рожай, не томи! – не очень-то почтительно поторопил друга Желток, позволив себе нарушить субординацию, поскольку их разговор никто не слышал.
– А во-вторых, – продолжил Разик, естественно, не обидевшись на нетерпение Желтка. – Есть у меня надежда, хоть и слабая, что особники, находящиеся в усадьбе Ропши, сумеют подстраховать этого пограничника и спасти его от смерти. Не заслуживает он позорной казни и клейма предателя.
– А кто там из особников? – удивился Желток. – Мы же только что к Ропше заезжали, чтобы Джоану с Катькой на лето в усадьбе оставить. И я среди людей боярина никого из бойцов особой сотни что-то не заметил!
– Катерина, как ты, конечно же, помнишь, и есть боец особой сотни, – жестко ответил Разик, но голос его все же невольно дрогнул при этих словах.
– Да ты что, командир? Как она, фактически в одиночку, с таким делом справится? К тому же у Катьки свое задание: продолжить поиски Михася в самой Москве, раз мы не смогли его найти в окрестностях.
– Так ты предлагаешь честного русского пограничника отдать на растерзание своре опричников, а самим поберечься? – в голосе Разика звучал не упрек, а лишь печаль командира, вынужденного принимать решения, даже самые правильные и мудрые из которых неизбежно влекут за собой кровь и смерть своих товарищей, родных и близких людей. – К тому же Катерина, надеюсь, не в одиночку действовать будет. Если помнишь, когда мы прошлым летом из Москвы уходили, библиотеку увозя, друга нашего, особника Фрола, в отходившем отряде с нами не было. Сдается мне, что он остался тогда в стольном граде со специальным заданием. Может, и сейчас он там, и у Катерины с ним есть связь.
– Откуда же мне это помнить! – горько усмехнулся Желток. – Я ведь тогда сам едва-едва живым из Москвы выбрался. Не враги, так свои же чуть не казнили за предательство, которого и не было!
– Извини, брат, – Разик смутился оттого, что невольно напомнил Желтку о тяжелейшем событии в его жизни. – Я совсем не хотел тебя обидеть!
– Да ладно, брат, чего уж там! – Желток отвернулся от собеседника, помолчал некоторое время. – Но ведь ты прав, как всегда. Нет ничего хуже, чем необоснованные обвинения в измене. Это страшнее самой лютой смерти! И решение твое, принятое за пять секунд, было абсолютно верным. Потому-то ты среди нас троих, друзей, неразлучных с малышового отряда, и ходишь в самом высоком чине.
– Ладно тебе, Желток, начальству льстить, все равно по службе поблажек не дам! – шутливым тоном, снимая тяжесть предыдущего разговора, ответил Разик, хотя похвала друга была ему весьма приятна.
Маленький отряд продолжал свое движение к Засечной черте, на которой практически не осталось русских войск. Дружинники шли навстречу набегу многотысячной вражеской орды, и у них и в мыслях не было нарушить полученный приказ, повернуть назад, укрыться от неизбежной опасности, о которой их только что предупредил гонец, в своих далеких северных лесах. Они шли выполнять свой воинский долг.
Станица была обнесена высоким частоколом, над которым виднелись лишь наблюдательная вышка да купол небольшой церквушки. Лесная дорога вела к окованным железом массивным воротам, расположенным, естественно, с тылу, то есть с той стороны, откуда ехал отряд дружинников. Часовых на вышке было двое, и Разик мысленно одобрил действия местных пограничных начальников, выставивших парный дозор. Однако оба часовых смотрели в сторону Дикого Поля, и приближение десятка всадников какое-то время оставалось незамеченным. Но вскоре один из часовых резко повернулся и через мгновение подал рожком короткий условный сигнал. За воротами, закрытыми, несмотря на дневное время, послышались топот, бряцание оружия и амуниции, и в промежутках между заостренными вершинами лиственничных бревен, составлявших частокол, с похвальной быстротой появились стволы ручных пищалей, уставившиеся черными зрачками на подъехавший отряд. Разик поднял руку, приказав своим бойцам остановиться, а сам поскакал к воротам.
– Кто такие, зачем пожаловали? – окликнул его из-за частокола невидимый начальник караула.
– Поморские дружинники боярина Ропши, прибыли на смену нашему отряду на Засечной черте!
– Что-то маловато вас для смены-то! – усмехнулся по-прежнему укрытый за частоколом пограничник и спросил резко и требовательно: – Назови-ка мне имя и чин дружинника, который здесь ваш отряд до зимы возглавлял!
– Сотник Смоля!
– Открыть ворота! – скомандовал начальник караула своим подчиненным.
Тяжелые створки бесшумно и стремительно распахнулись на хорошо смазанных петлях, и маленький отряд леших вошел в станицу.
Приказав бойцам спешиться и построиться на площадке возле становой избы, Разик взбежал на крыльцо, на котором его уже ожидал сам старшина. Дружинник приветствовал пограничного начальника, привычно поднеся ладонь к берету:
– Полусотник поморской дружины Разик, прибыл с десятком бойцов в твое распоряжение, для обороны Засечной черты!
– Здорово, полусотник, – старшина ответил на приветствие наклоном головы. – Могучее ты войско привел, боюсь, у нас на засеках и места-то не хватит, чтобы вас разместить.
Разик, почувствовав в словах пограничного начальника отнюдь не насмешку, а лишь горькое сожаление, ответил безо всякой обиды:
– Так или иначе, а вместе будем оборону держать, старшина!
– Зови меня просто Евсей, чего уж нам друг перед дружкой чиниться-то! – Старшина протянул дружиннику руку. – Сейчас велю твоих людей покормить и определить на отдых. А тебя прошу пожаловать ко мне. Закусим, чем Бог послал, да обсудим, куда отряду вашему встать.
После простого, но сытного угощения Разик, отказавшийся от предложенной медовухи, склонился вместе с Евсеем над картой участка Засечной черты, который находился в ведении станицы, где традиционно несли службу поморские дружинники.
– Вот, смотри, дружинник. – Старшина осторожно, не касаясь, как над величайшей драгоценностью, водил над картой мягким кончиком чистого гусиного пера, взятого из запасов станичного писаря.– Вот это – Ока-река, а это – Муравский шлях, самая короткая дорога к Москве. Грамоте-то разумеешь? Ишь ты! Ну, тем лучше... А вот здесь – наша станица. Так обозначены засеки, это – частоколы, а вот это – валы и рвы.
Старшина сам лишь недавно с помощью станичного писаря научился с грехом пополам читать карту. Поэтому он, начав свои объяснения чуть свысока, сразу сменил тон, услышав, что собеседник владеет грамотой.
– Это все понятно, – кивнул Разик. – А как у тебя обозначены войска? Что-то я никаких значков не вижу.
– А их и нет. Ни значков, ни войск. Только станицы и пограничные дозоры.
– Шутишь? – недоверчиво спросил Разик.
– Какие уж тут шутки! Все войска сняты и переброшены в Ливонию. А нам объявлено, что у нас с турецким султаном и подчиненным ему крымским ханом вечный мир. Только... – старшина замялся, не решаясь сообщить фактически незнакомому человеку, пусть даже командиру поморских дружинников, славящихся своей самоотверженной храбростью и беззаветной преданностью Родине, сведения государственной важности.
- Предыдущая
- 47/70
- Следующая
