Зов сердец - Хейер Джорджетт - Страница 1

• 1/79
• Следующая

Во всех путеводителях этот дом фигурировал как «замок Стэньон», в деревне его называли просто «замок», что же касается так называемого света, то он знал его под именем Стэньон, что звучало ничуть не хуже, чем, скажем, Чивли или Уобури. Расположен он был в Линкольншире, всего в нескольких милях от Грантэма, что неподалеку от Стэмфорда, — неплохое местечко для тех, кто любит на досуге побродить по лесу, поохотиться. Тем же, кто предпочитает любоваться великолепными видами из окна, тут делать нечего.

У Стэньона было гораздо больше оснований претендовать на то, чтобы именоваться замком, чем у любого другого аристократического особняка на много миль вокруг. Еще во времена крестоносцев на этом месте высилась крепость — документы, свидетельствующие об этом, хранились в несгораемой комнате, которую мистер Теодор Фрэнт гордо именовал хранилищем. Останки ее, над которыми время было не властно, позже стали частью величественного замка в стиле Тюдоров, выросшего на том же месте.

Поколения сменяли друг друга, и каждый из владельцев считал за честь добавить что-то свое, насколько это позволяли его фантазия и вкус. Замок рос, становился все красивее, и единственная трудность, заключавшаяся в том, что любые пристройки к нему разрешались только специальным постановлением высокого суда, очередным наследником обычно успешно преодолевалась. Один из Фрэнтов даже вызвал в обществе шумный скандал — его обвинили в чрезмерном пристрастии к дубовым панелям, которыми он обивал стены. Внук его, питавший необыкновенную страсть к путешествиям, много позже пристроил к замку новое крыло, украсив его великолепными фресками и обильной позолотой. А следующий Фрэнт, не устоявший перед роскошью и очарованием модного в те времена стиля рококо, дал волю своей буйной фантазии, и именно благодаря ему на свет появился Фонтейн-Корт. Только неумолимая смерть помешала этому реформатору пойти дальше и воздвигнуть что-нибудь еще более грандиозное в том же стиле, но его наследник, один из наиболее стойких приверженцев и последователей Уолпола [1], вернулся к готике. С тех-то пор постепенно и прекратились постоянные перестройки, ставшие уже чем-то вроде освященной веками традиции. Но, как выяснилось, к этому времени нигде в Англии, кроме как в замке Стэньон, уже невозможно было найти таких массивных дверей из настоящего дуба, таких старинных тяжелых железных засовов и узких, стрельчатых окон, больше похожих на бойницы.

Шестой эрл [2] Сент-Эр, возможно посчитав, что его наследственные чертоги и так уже занимают чересчур много места, каким-то образом удержался от того, чтобы добавить к замку предков еще одно крыло в древнегреческом стиле, а возможно, столь мудрое решение было вызвано просто тем, что ему выпало появиться на свет в довольно мрачные времена. Но, как бы то ни было, он ограничился всего лишь тем, что перестроил конюшни, во многих комнатах поменял обивку на стенах да возвел новый закрытый очаг в гигантских размеров кухне, который озлобленные лакеи объявили единственным сколько-нибудь заметным свидетельством современной цивилизации в груде камней, именуемой замком. Но главный повар, с подозрением воспринимавший подобные новшества, отнесся к нему весьма неодобрительно, а потому использовать его было приказано лишь для варки овощей. Заниматься этим для кухонной прислуги означало нечто вроде ссылки за провинность. Сам же он по-прежнему предпочитал священнодействовать у древней печи, над очагом, в котором можно было зажарить целого быка, пользуясь все теми же старинными вертелами и тяжелыми железными котлами, что и бесчисленные его предшественники.

Люди, гостившие в замке, сбитые с толку его размерами, потерянно бродили по тускло освещенным галереям, натыкались на лестницы, которые вели в какие-то давным-давно позабытые комнаты неизвестного назначения, и наконец, совершенно выбившись из сил, с помутившимся взором, появлялись там, куда уже отчаивались попасть, от усталости лишь вяло удивляясь, как это кому-то может прийти в голову жить в подобной крысиной норе, в то время как он является владельцем по крайней мере еще двух великолепных загородных резиденций?! Конечно, ни одна из них не могла похвастаться чем-то вроде величественного Парадного зала, галереи Менестрелей, Оружейного зала, Дозорной башни или сохранившегося еще со средних веков крепостного рва. Но с другой стороны, надо было признать — по бесчисленным темным коридорам замка не гуляли сквозняки, сложенные из грубо обтесанных валунов стены вовсе не были сырыми, а многочисленные трубы дымили крайне редко.

И наконец, шестому по счету эрлу, а также его второй по счету супруге даже не приходило в голову, что можно жить где-то еще, а не в Стэньоне. Самому эрлу потому, что как-никак это был дом его предков, в котором он родился и вырос, а супруге — потому, что она провела юность в еще менее приспособленном для жилья замке на севере Англии. Доведись ей выбирать, где жить, она, вне всякого сомнения, отдала бы предпочтение этому, не только более комфортабельному, но еще и более роскошному, чем ее родной дом.

Первая же супруга эрла ненавидела Стэньон всей душой. Но она, хотя и была леди от рождения и обладала поистине замечательной красотой, к несчастью, оказалась совершенно не способной оценить то высокое положение, которое ей выпало счастье занять благодаря выгодному замужеству. Ее сын еще не научился ходить, когда эта дама исчезла из замка, сбежав с каким-то юным повесой. Преданный и покинутый супруг, ставший в глазах света посмешищем, приказал, чтобы даже имя нечестивицы было вычеркнуто из семейных хроник и никогда, покуда он жив, не произносилось в стенах его дома. С ее исчезновения прошло не более трех лет, и эрл все еще кипел местью, когда вдруг до него докатилась неожиданная весть, что ветреная супруга скончалась в полной нищете. Все это дало дворецкому и экономке, существам весьма сентиментальным, некоторые основания надеяться, что, может быть, хотя бы на смертном одре хозяин вспомнит ее и простит. Им казалось невозможным, чтобы такая мягкая и нежная леди, как их прежняя хозяйка, не оставила ни малейшего следа в сердце эрла. Фантазия этих достойных людей простерлась до того, что им даже удалось мало-помалу убедить себя, будто открытая неприязнь, с которой эрл всегда относился к своему старшему сыну, крылась в тайных муках, испытываемых обманутым супругом при виде очаровательного мальчугана, как две капли воды похожего на красавицу мать. Но если верить воспоминаниям его преподобия Феликса Клауна, епископа Шаплэна, то последними словами умиравшего эрла, во всяком случае теми, которые еще удалось разобрать, были проклятия в адрес подлеца лакея, осмелившегося подать ему на редкость мерзкое вино, отдававшее жженой пробкой. Несколько раньше он успел благословить своего второго сына, Мартина, ласково попрощаться с племянником Теодором, соблюдая все формальности, церемонно проститься с супругой и даже распорядиться, чтобы его благословение передали замужней дочери. Но имя покойной жены и старшего сына — наследника — так и не слетело с его губ. Впрочем, и тот не примчался в Стэньон к смертному одру отца, хотя мистер Теодор Фрэнт позаботился, чтобы письмо с сообщением о близкой и неизбежной кончине эрла было ему заблаговременно послано.

Виконт Десборо, как его именовали в то время, в чине капитана квартировал тогда со своим полком в Мопсе. Но молчаливому соглашению было решено, что исполнить сыновний долг ему помешали многочисленные обязанности по службе. Это было вполне убедительно, так как тогда никто не сомневался, что Наполеон вот-вот перейдет границу.

Седьмой эрл, унаследовав семейное состояние, титул и замок, вскоре был ранен, хотя и легко, под никому не известной деревушкой, потом участвовал в сражении при Ватерлоо, снова был ранен, на этот раз тяжело, но, тем не менее, не выказал ни малейшего намерения вернуться в родовое гнездо. Спустя некоторое время он продал офицерский патент и вышел в отставку, однако продолжал оставаться на континенте, возложив нелегкое бремя по управлению семейным поместьем на двоюродного брата.

• 1/79
• Следующая