И девять ждут тебя карет - Стюарт Мэри - Страница 49

• Предыдущая
• 49/80
• Следующая

День полз медленно, без особых событий. Я уложила Филиппа в постель немного раньше, чем обычно, потом, приготовив ему какао, с облегчением легла и почти тотчас уснула.

Не помню, как я проснулась. Словно внезапно вынырнув из глубокого сна, я повернула голову на подушке и широко открытыми глазами уставилась на дверь. В комнате было темно и ничего не видно. Раздался щелчок замка закрывающейся двери и мягкие звуки шагов, направляющихся по ковру через всю комнату к моей кровати. Кажется, несколько мгновений я не понимала, что уже не сплю, и тихо лежала, слушая таинственные, приближающиеся ко мне звуки, опьяненная дремотой.

Что-то коснулось кровати. Послышалось быстрое дыхание. Значит, я проснулась и все это происходит на самом деле. Охваченная внезапной судорогой страха, я рывком подняла голову, быстро села и голосом, срывающимся на истерический крик, спросила:

— Кто это?

Я нашарила выключатель ночника, но еле слышный испуганный голос, задыхаясь, произнес:

— Не надо зажигать свет! Не надо!

Я убрала руку с выключателя. Ужас, испытываемый человеком, вторгшимся ко мне, казалось, витал в пространстве, разделяющем нас, и, ощутив чужой страх, я успокоилась.

— Кто это? — тихо повторила я.

Раздался шепот:

— Это Берта, мисс.

— Берта?

Я услышала слабый звук, похожий на сдавленное рыдание.

— О, мисс, тише, они могут услышать!

— В чем дело, Берта? Что случилось? — мягко спросила я. Потом страшная мысль коснулась меня словно ледяной рукой, и я сжала простыню. — Филипп? Что-нибудь случилось с Филиппом?

— Нет, нет, ничего! Но это... это... я подумала, что должна пойти и рассказать вам...

Отчаянный шепот был прерван безутешными всхлипываниями. Пытаясь сдержать судорожные рыдания, Берта тяжело села на край кровати.

Выскользнув из-под одеяла, я босиком прошлепала в противоположный конец комнаты и закрыла дверь, потом снова подошла к кровати и зажгла ночник.

Берта сидела сгорбившись в ногах моей кровати, закрыв лицо руками. На ней было мое затканное серебром платье, поверх него пальто из какого-то дешевого темного материала. Она вся дрожала.

— Успокойтесь, Берта, — ласково сказала я. — Приготовить вам немного кофе?

Она покачала головой и опустила руки. Лицо девушки, всегда свежее и розовое, сейчас казалось изможденным и бледным. Щеки были мокрыми от слез, глаза покраснели.

Я села на кровать рядом с ней и обняла ее.

— Не плачьте, дорогая. В чем дело? Чем я могу вам помочь? Что-нибудь случилось на вашем балу? — Я чувствовала, как тряслись ее плечи у меня под рукой, и, пораженная внезапной мыслью, спросила: — Это Бернар?

Берта кивнула, глотая слезы. Потом выпрямилась. Я убрала руку, но оставалась сидеть рядом с ней. Наконец она сказала, стараясь говорить спокойно:

— Вам бы лучше лечь, мисс, а то простудитесь.

— Ладно. — Я скользнула в постель, подоткнула одеяло и посмотрела на Берту. — А теперь рассказывайте. В чем дело? Чем я могу помочь?

Она не ответила. Не глядя на меня, Берта обвела глазами комнату, словно стараясь разглядеть, не прячется ли кто-нибудь в темном углу, и я увидела лицо, искаженное гримасой ужаса, словно ее хлестнули бичом. Она нервно облизала губы.

Я не торопила ее. Минуту она сидела молча, ломая руки, потом сказала довольно спокойно, но тихо, странным приглушенным голосом:

— Это Бернар... Вы знаете, что я... я скоро выйду за него замуж? Ну так вот, мы с ним пошли сегодня на танцы, я надела ваше платье, а он сказал, что я выгляжу, как принцесса, и начал... он много выпил, мисс... и стал... знаете...

— Понимаю.

— Бернар был совсем пьян, — сказала Берта, — я никогда не видела, чтобы он так напивался. Я знаю, что он вообще-то выпивает, и довольно часто, но по нему не видно. Я... мы вышли вместе. — Она смотрела на свои руки, распластанные на коленях. Ее голос стал совсем тонким и жалобным. — Мы пошли домой к моей сестре. Она и ее муж были на танцах. Это... я знаю, что мне не надо было так поступать, но...

Она замолчала. Я сказала, чувствуя себя совсем беспомощной:

— Ладно, Берта, оставим это. Что тебя так напугало?

— Он напился, — сказала она тем же тоненьким слабым голосом, — я сначала не поняла... он был сначала такой, как всегда, пока... сначала он был такой, как всегда. А потом... после того... он распустил язык. — Берта снова облизала губы. — Он стал болтать вроде как сумасшедший о том, что мы поженимся. Я буду у него как принцесса, сказал он, и у нас будут деньги, куча денег. Я... я должна теперь поскорее выйти за него, сказал он, и мы купим ферму и разбогатеем, и у нас будет... Он говорил и говорил всякие глупости, так что я прямо испугалась и сказала ему, чтобы он не был дураком — откуда у таких, как он, возьмутся деньги, чтобы купить ферму. И он сказал...

Голос изменил ей, и она замолчала.

Я спросила, не понимая, к чему она ведет:

— Да? Он сказал...

Ее сжатые руки белели в слабом свете ночника.

— Он сказал, будет куча денег потом, после того как Филипп... как Филипп...

— Да?

— Умрет, — выдохнула Берта дрожащим шепотом.

Сердце у меня забилось частыми ударами, которые я чувствовала даже в кончиках пальцев. Я смотрела девушке прямо в глаза, полные ужаса. Верхняя губа ее была покрыта капельками пота.

— Продолжайте, — резко приказала я.

— Я... я только повторяю то, что он сказал. Он был пьян... хотел спать. Он был...

— Да. Продолжайте.

— Он сказал, мсье де Вальми обещал ему деньги...

— Да?

— Когда Филипп умрет.

— Берта!

— Да, мисс, — просто сказала девушка.

Наступила тишина. Я увидела, что лоб девушки покрылся испариной. Мои руки были сухими и холодными как лед. Было слышно, как мои ногти царапали простыню, в которую я вцепилась. Кончики пальцев горячо пульсировали.

Этого не могло быть. Это кошмарный сон. В действительности ничего этого нет. Но инстинктивно я восприняла слова Берты без всякого удивления. Я уже поняла, что это не кошмар, а чистая правда. Подсознательно я давно все знала. Меня только удивляла собственная глупость, которая не дала мне понять это раньше. С удивлением я услышала собственный голос:

— Ну договаривайте, Берта. Филипп... Итак, Филипп должен скоро умереть. Когда же? Как скоро?

— Б... Бернар сказал, очень скоро. Он сказал, что это должно быть скоро: мсье Ипполит сегодня утром прислал телеграмму, что возвращается домой. Они не знают почему — он, должно быть, заболел или что-нибудь еще; он никуда больше не поедет, он должен вернуться домой завтра вечером, поэтому они должны сделать все быстро, говорит Бернар. Они уже пытались, говорил он, но...

— Они? — спросила я.

— Все Вальми. Мсье Леон, мадам и мсье...

— Нет, — прервала я ее. — Нет!

— Да, мисс, и мсье Рауль.

— Не верю! — сказала я.

Она тупо смотрела на меня.

— Я в это не верю!

Мой голос словно взорвался яростью. Но Берта молчала. Если бы она возразила, возможно, я продолжала бы протестовать, но она, не сказав ни слова, ограничилась тем, что пожала плечами, — ничего не означающий жест, которым французы снимают с себя всю ответственность.

— Берта! Вы уверены?

Она еще раз пожала плечами.

— Он так сказал? Бернар так сказал?

— Да. — Потом, посмотрев мне в лицо, она добавила: — Он был выпивши. Он болтал...

— Знаю. Как сумасшедший. Это ничего не значит. Но этого не может быть! Не может быть! Я знаю! Вы слышите, Берта, это просто невозможно!

Она ничего не ответила, но отвела от меня взгляд.

Я открыла рот, потом закрыла и тоже замолчала.

Не пытаюсь даже описать, что со мной было в течение нескольких последующих минут. Время все исцеляет, но даже теперь, когда это кажется таким далеким, нестерпимую боль причиняет воспоминание о том чувстве, которое овладело мной тогда, — мне казалось: что-то во мне сломалось и умерло. Но через некоторое время, уже будучи в силах размышлять более или менее связно, я с ужасом подумала о Филиппе. Это было самое важное. Все остальное можно было преодолеть, забыть на время, отложить собственное горе. Надо было без промедления подумать о Филиппе.

• Предыдущая
• 49/80
• Следующая