Смятение чувств - Хейер Джорджетт - Страница 40

• Предыдущая
• 40/94
• Следующая

Его проницательные глаза блеснули из-под тяжелых век. В них заиграла улыбка, и он мягко ответил:

– О, я с удовольствием приду, леди Линтон! Чудесная мысль! Компании, составленной из таких близких друзей, как Деверили и Оверсли, никогда не помешает малая толика закваски, не так ли?

Улыбка в его глазах стала более явной, когда он встретился с ее настороженным взглядом. Но более не сказал ничего, лишь учтиво поклонился, а потом отвернулся, чтобы сказать Броу, что они не должны больше, задерживать экипаж.

В следующий момент джентльмены поскакали дальше, и Дженни, охваченная внезапным испугом, спросила:

– Он холостяк?

– Да, конечно. Он, знаешь ли, кузен Рокхилла. Леди Адверсейн приходится Рокхиллу…

– Нет, нет, я не о Броу! О Рокхилле!

– А! Нет, не холостяк. Он…

– О Боже мой! – воскликнула ошеломленная Дженни. – Я пригласила его пообедать с нами на следующей неделе! Что он теперь подумает обо мне? Наверняка, что у меня не хватило ума! О Господи!

– Глупенькая! – смеясь, сказала Джулия. – Он же вдовец!

– Ну слава Богу! – искренне воскликнула Дженни. Джулия с любопытством взглянула на нее;

– С чего это ты его пригласила? Я не знала, что ты с ним знакома.

– Я не знакома… ну, если только совсем чуть-чуть! Он сказал, что надеется увидеть леди Линтон, когда она приедет в город, вот я и пригласила его пообедать. Сказав, что это будет безо всяких церемоний. Приедут твои папа и мама, надеюсь, и ты заглянешь к нам, потому что, как ты знаешь, будет и Лидия.

– Я? – ахнула Джулия. – О нет! Ты не можешь просить меня об этом!

Бросив предупреждающий взгляд на спину кучера, Дженни сказала:

– Да, я признаю, обед будет не слишком оживленным, но я собираюсь пригласить также и Броу, так что, надеюсь, это не превратится в такую смертную скуку, как ты думаешь! Жаль, что я не знаю кого-нибудь еще из джентльменов! Но все друзья Адама во Франции, и есть лишь кузен Осберт, если только… твой брат придет, как ты думаешь?

– Дженни, я не приду, не приду! – проговорила Джулия решительным шепотом.

– Ну, в таком случае лорд Рокхилл посчитает, что это форменное надувательство, потому что я сказала ему, что и ты будешь у нас, отчего, полагаю, он и принял приглашение.

Джулия ничего больше не сказала, лишь не уставала твердить снова и снова, что не придет, и впала в подавленное настроение.

Дома она не была столь сдержанна. Единственное, чего добилась своими настойчивыми увещеваниями леди Оверсли, так это привела ее в волнение, и дело кончилось бы истерическим припадком, если бы в комнату не зашел отец, пожелавший узнать, в чем дело. Когда ему рассказали, он вполне сносно разыграл перед своей женой и дочерью роль мудрого римского патриция, торжественно провозгласившего, что Джулия должна повиноваться ему, и с такой необычной для него непреклонностью, что та просто пришла в ужас, не осмелившись на большее непослушание, чем только взмолиться:

– Ах, папа, прошу, не заставляй меня ехать!

– Ни слова больше! – приказал его светлость. – Я очень тобой недоволен, Джулия, и если ты станешь и дальше испытывать мое терпение, то пожалеешь об этом.

При этих ужасных словах обе дамы залились слезами. Его светлость, чувствуя, что это просто выше его сил – выступать и дальше в такой роли, стал с достоинством отступать, нахмурившись достаточно сурово, чтобы придать убедительность заявлению леди Оверсли о том, что папа очень, очень сердится. Мысль о том, что она, всегдашняя отцовская любимица, теперь впала в немилость, оказалась слишком сильным душевным испытанием для, Джулии. Ее плач перешел в рыдания, и такие отчаянные, что пришлось вернуть папу, чтобы успокоить ее заверениями в том, что он по-прежнему к ней благоволит. Как только она узнала, что ее по-прежнему любят, она стала спокойнее, а когда он сказал, что сочувствует ей гораздо больше, чем она об этом догадывается, Джулия испытала такую горячую благодарность к нему, что готова была пообещать все, что он только пожелает.

Когда известие о задуманном званом обеде сообщили Адаму, он ощутил в душе такое же смятение, как и Джулия, но сумел лучше это скрыть. Дженни, трудившаяся над первым комплектом чехлов для кресел, безмятежно спросила его, можно ли, по его мнению, пригласить мистера Оверсли, и он ответил равнодушно:

– Ты можешь это сделать, конечно, но я сомневаюсь, что он приедет. Насколько я знаю Чарли, он сочтет это сборище слишком скучным!

Он был прав, и все-таки Чарльз, пусть и с неохотой, удостоил обед своим присутствием, потому что его отец, вовсе не прибегая к той дипломатичности, которую он считал необходимой, имея дело со своей дочерью, сказал ему, что тот должен там быть.

– Зачем тащиться бедному кембриджскому студенту к Линтонам? Нет уж, увольте, сэр!.. – запротестовал мистер Оверсли-младший, испытывая отвращение при одной мысли об этой семейной поездке.

– Чепуха! Если Дженни хочет, чтобы ты был, то ты будешь! Полагаю, ты ей нужен для количества.

Мистер Оверсли, который ходил с важным видом уже более года, посмотрел на своего родителя со страданием и укором и сказал:

– Премного ей обязан!

Лорд Оверсли рассмеялся, но велел ему не скоморошничать.

– Дело в том, Чарли, что ей пришло в голову таким вот образом привести в чувство твою сестру после того поистине потрясающего происшествия в доме Нассингтонов, и это большая любезность с ее стороны!

– Вот те раз! – воскликнул встревоженный Чарли. – А Джулия не упадет опять в обморок, нет? Потому что если произойдет еще какой-нибудь скандал в этом роде…

– Нет, нет, она пообещала, что будет вести себя как подобает! – успокоил его отец.

Вдовствующая в сопровождении своей дочери и горничной в назначенный день добралась до Лондона довольно быстро, поскольку ехала на почтовых – предыдущее путешествие помогло ей преодолеть страх перед незнакомыми форейторами. Мистер Шоли от всего сердца одобрил внушительный вид кавалькады, которая отправилась из Фонтли, поскольку фаэтон сопровождали верхом двое слуг, а следом – карета, везущая лакея миледи и множество сундуков и чемоданов, а также фургон, нагруженный тем имуществом, которое Вдовствующая посчитала своим собственным и вывезла из Фонтли.

Она прибыла в расслабленном, измученном состоянии. Дженни, когда увидела в окно Приближающийся экипаж, тут же позвала Адама, дабы тот незамедлительно спустился поприветствовать свою мать. Он вышел к подъезду как раз вовремя, чтобы поддержать миледи, когда та, пошатываясь, сошла на мощеную дорожку. Она была обрадована таким вниманием и воскликнула: «Дорогой!» – когда сын поцеловал вначале ее руку, а потом щеку. Потом она с куда менее ласковой интонацией одернула дочь: «Лидия, дорогая!» – когда девица безжалостно стиснула Адама в своих объятиях.

Адам провел гостей в дом, где первым предметом, привлекшим опасливый взгляд матери, стала египетская лампа у подножия лестницы. Она недовольно втянула в себя воздух.

– Боже правый! Ах, ну да, понятно! Женская фигура со сфинксами. О Господи!

– Это лампа, мама, – пояснил Адам, как бы оправдываясь.

– Неужели, дорогой? Несомненно, Дженни сочла, что лестница плохо освещается. Сама я никогда этого не замечала, но… А эти странные алебастровые вазы – тоже лампы?

– Да, мама, тоже! А вот и Дженни пришла тебя поприветствовать!

Он испытал облегчение, увидев, что Дженни добилась большего успеха, чем он, в общении с его матерью. Она приветствовала ее с должной заботливостью и сказала, что неудивительно, если та чувствует себя измученной после дороги.

– Боюсь, я невеселая, хлопотная гостья, – вздохнула Вдовствующая. – И настолько измотана всем тем, через что мне пришлось пройти, что не гожусь ни для чего, кроме как лечь в кровать.

– Ну тогда, – сказала Дженни, – вы пойдете прямо наверх и ляжете в постель, а обед вам подадут на подносе.

– Как любезно! – проворковала Вдовствующая. – Ну разве что лишь чашку супа!

• Предыдущая
• 40/94
• Следующая