Смерть шута - Хейер Джорджетт - Страница 33
- Предыдущая
- 33/67
- Следующая
Нет, она вовсе не думала, что он по-рыцарски останется ей верен всю жизнь, если даже они поженятся, но она и не требовала от него этого, а только желала сперва заполучить его в мужья – а дальше жизнь покажет, кто кого перехитрит...
Она готова была предложить Барту сбежать из дому с нею, однако даже и в таком сильном расстройстве не способна была отбросить благоразумие... И когда Барт спросил ее, отчего она дрожит в его объятиях, только коротко ответила:
– Ничего-ничего.
Сжимая ее нежное дрожащее тело в своих руках, Барт почувствовал, что вряд ли сможет сдерживаться и далее... Он хотел ее самым диким образом. Он сказал, покусывая губы:
– К черту папашу, в конце-то концов! Может быть, попробуем, маленькая?
Она затрясла головой. Она тоже хотела его, хоть и несколько слабее, чем он – ее, но была уверена, что без помощи папаши Пенхоллоу они попросту не смогут выжить. И эта опасливая уверенность заставляла ее сдерживать себя и Барта... Она слишком хорошо знала, что такое бедность, и потому страшно боялась этого. И кроме того, она представляла себе, каким пагубным образом может подействовать нищета на такого молодца, как Барт.
– Нет, нам надо еще немножечко подождать! – отвечала она. – Мало ли что может случиться...
– Похоже, ты собираешься с нетерпением ждать смерти моего папаши! – с легкой гримасой пробормотал Барт.
Она не отвечала. Что ей было сказать?
– А все-таки я не вижу причин, чтобы не вернуться к этому разговору еще раз! – сказал Барт. – Он же ничего не знает о тебе, просто ничегошеньки! И поэтому он против. Лавли, чтобы не возбуждать лишних споров, просто кивнула. Ей надо было еще раз самой все обдумать в спокойной обстановке.
Единственным человеком, оставшимся в выигрыше, был Пенхоллоу, причем настроение его настолько улучшилось, что в течение нескольких дней он был невероятно мягок и доброжелателен.
Барт поделился своими горестями только со своим близнецом, и Конрад согласился, что за такие штучки Джимми Ублюдку голову оторвать мало, хотя к самой идее Барта жениться на Лавли он относился очень подозрительно и ревниво... В свою очередь, Пенхоллоу не поделился ни с кем, только поговорил с женой. Но Фейт он сказал об этом только затем, чтобы обвинить ее служанку в распущенности. Сперва она не верила, однако когда выяснилось, что дело вовсе не только в слухах, разнесенных Юджином, но и сам Барт признался в намерении окольцевать Лавли, Фейт ударилась в слезы. Пенхоллоу так разозлился от ее плача, что швырнул в нее большим энциклопедическим словарем. Ущерб, нанесенный увесистым фолиантом, был не так уж велик, но Фейт всегда страшно пугал сам факт насилия, и казалось, она готова была свалиться в обмороке. Пенхоллоу посоветовал ей выпить виски, чтобы прийти в себя, но Фейт только ошарашенно помотала головой...
– Ну ладно, нечего сидеть здесь и вздыхать, как бледное привидение! – проворчал Пенхоллоу. – Не будь идиоткой, ты же прекрасно знаешь, что я терпеть не могу женских соплей!
– Ты ударил меня! – прошептала Фейт трагически, словно словарь пробил ей грудь навылет. Ведь муж раньше никогда не поднимал на нее руку, и Фейт все эти годы тешилась счастливой иллюзией, будто поднять руку на слабую женщину, на жену, может лишь человек низкого происхождения, да и то лишь в состоянии безумия.
– Ничего подобного! – заявил Пенхоллоу. – Я попросту бросил в тебя маленькую книжку, чего ты вполне заслужила своим идиотским плачем! Экая ерунда! Можно подумать, я тебя порол хлыстом все эти двадцать лет! А4что ты сделала за все это время как жена? Ах да, родила сынка, ни на что не пригодного, который ослицу от племенного жеребца не отличит! Ну и дурень же я был! Надо было оставить его на произвол судьбы – и пусть бы сам пробивал себе дорогу в жизни...
Фейт забыла о своей обиде тотчас же, как речь зашла о Клее.
– Ну так отпусти его! – сказала она, дрожа. – Вряд ли в мире есть что-нибудь похуже, чем жить в этом доме, где каждый старается оскорбить его!..
– Нет уж, я не допущу, чтобы он позорил своим обликом славную фамилию Пенхоллоу среди людей! Пусть сидит здесь, подальше от посторонних глаз. И он будет жить так, как должен жить человек, носящий фамилию Пенхоллоу, помяни мое слово! Раймонд или Барт научат его всему. Мой девиз – с легкой головой и крепко в седле – усвоили все мои дети, кроме него. Ему еще предстоит это...
– Боже мой, Адам, да пойми же наконец, что в мире есть очень много другого, помимо лошадей!
– Это касается разве женщин из моего рода! – заметил Пенхоллоу. – Но мне не показалось, что у него есть соответствующие половые признаки...
– Но ты ведь совершенно, совершенно не понимаешь его! Ты даже не пытаешься понять! Он ведь и мой сын и в чем-то похож на меня, он не выносит громкой ругани и грубостей, а здесь ничего, кроме этого, и не услышишь... Если бы я не настояла, чтобы он пошел в школу, он так бы и не обрел никогда своего ума...
– Черт побери, а ты считаешь, что он обрел его? – усмехнулся Пенхоллоу.
– Да, только это совсем другое, чем ты привык думать! Он тонкий, воспитанный мальчик, и у него все впереди! А ты заставляешь его делать то, от чего его тошнит!
– Да уж, – вот она, современная молодежь... Все, на что он способен, это постоянно прятаться за твою юбку.
– Адам, я прошу тебя, позволь Клею вернуться в Кембридж и получить профессию наконец!
– Ладно, не начинай все сначала! Он может отдыхать здесь сколько угодно перед тем, как пойдет работать к Клиффорду, но уж пойдет он туда точно! Можешь не сомневаться! Все решено – раз и навсегда. И вообще, чего ради мы заговорили о Клее? А начали ведь с Барта и этой девки, которую ты невесть зачем взяла с кухни!
Фейт судорожно поднялась со стула и проговорила дрожащим голосом:
– Клей тебе совершенно безразличен, Адам. А раз так, то мне нечего беспокоиться о Барте, хотя я и считаю, что Лавли гораздо лучше него...
Она увидела, что лицо его перекосилось.
– Погоди, погоди, – сказал он. – У меня еще есть что тебе сообщить.
– Нет, довольно! – воскликнула она от дверей. – Я больше не могу этого выносить!
В ответ раздался звук, похожий на всхлипывание...
– Нет, ты сошел с ума! – прошептала Фейт, оборачиваясь.
– Присядь ко мне! – сказал Пенхоллоу. Она, напряженно держа спину, села на кровать, и он взял ее за руку. – Фейт, девочка моя! Ты сделала из этой Лавли выскочку, но что сделано, то сделано... Но если... Если я узнаю, что ты подначиваешь ее женить на себе Барта, то ты пожалеешь, что родилась на свет... Понимаешь меня?
– Да. Но я вовсе не хочу, чтобы она выходила за Барта. Зачем мне ее подначивать?
– Да потому что ты сентиментальная дура, вот почему! Ну ладно, не надо смотреть на меня как кролик на удава! Не таким уж плохим мужем я был для тебя все эти годы!
– Мне иногда кажется, что ты убил во мне душу... – прошептала Фейт.
Он отбросил ее руку.
– А, черт, лучше уж уйди! «Убил душу»! Как красиво! В какой книжке ты вычитала эту глупость? Ступай! Хватит с меня!
Фейт, пошатываясь, вышла из спальни мужа и поплелась по коридору. Там ее, как всегда, встретил чуть насмешливый портрет Рейчел. «Ну и дура же ты! – казалось, говорили эти сильные губы. – Неужели за столько лет ты не научилась обращаться с Пенхоллоу?»
Отведя глаза от портрета, Фейт подумала, что, помимо бедствий Клея, намерение Лавли выйти за Барта тоже немаленькая неприятность. То, что она дала девочке подняться, это одно дело, а вот то, что она желает чувствовать себя РАВНОЙ с ними со всеми, – это уже совсем другое, как ни крути! И потом, если Лавли с Бартом все же поженятся, Лавли уедет из Тревелина, и у нее, Фейт, останется один близкий человек во всем доме – Клей, и она лишится того ощущения комфорта, которое давало ей присутствие Лавли... Ей всегда можно было по-женски немного поплакаться в жилетку... А вся семья станет обвинять в том, что она дала девчонке так распоясаться, только ее, Фейт.
А потом Фейт подумала, что Лавли, в сущности, и в отношении нее просто вела расчетливую игру, и вся эта мягкость, вся эта кротость и сочувствие к хозяйке были, скорее всего, наигранными. Девчонка просто использовала ее как прикрытие...
- Предыдущая
- 33/67
- Следующая
