Рождественский кинжал - Хейер Джорджетт - Страница 8
- Предыдущая
- 8/67
- Следующая
– Тогда я остаюсь дома, – закатил глаза Стивен. В ответ на эту грубость Джозеф только покачал головой:
– Кто-то сегодня встал не с той ноги!
– Вы не хотите почитать нам свою пьесу, Виллогби? – Валерия устремала на Ройдона большие голубые глаза.
Валерии всегда требовалось не больше одного дня для того, чтобы начать обращаться к малознакомым людям запросто, по имени. Тем не менее Ройдон почувствовал себя польщенным и пришел от этого в восторг. Слегка заикаясь, он ответил, что с радостью почитает ей свое творение.
Паула немедленно разрушила этот план.
– Нет смысла читать ее одной Валерии, – сказала она. – Ты прочитаешь ее перед всеми.
– Только не мне, – уточнил Стивен. Ройдон ощетинился и обиженно ответил, что не желает надоедать всем своей пьесой.
– Вообще-то я давно выучился читать сам, – мимоходом пояснил Стивен.
– Ну, ну! – мягко пожурил его Джозеф. – Уверен, мы все просто мечтаем услышать вашу пьесу, – поощрил он Ройдона. – Вы не должны обращать никакого внимания на старину Стивена. Может быть, вы почитаете ее после чая? Мы все усядемся у камина и будем вкушать из чаши мудрости...
– Да, если Виллогби начнет читать сразу же после чая, дядя Нат не сможет удрать, – просияла Паула.
– Никто другой тоже, – мрачно заключил ее брат.
Ройдон заявил, что менее всего хотел бы навязывать литературные плоды своего ума недоброжелательной публике. Стивен просто ответил: «Ну и славно! « – но все остальные разразились утешительными речами. В конце концов было решено, что Виллогби должен прочитать пьесу сразу после чая. Бросив на брата убийственный взгляд, Паула сказала, что только обрадуется, если те, кто не в состоянии хоть немного пошевелить мозгами, избавят их от своего присутствия.
Оказалось, Джозеф распорядился, чтобы старший садовник спилил молоденькую елку и принес ее в дом. Теперь Джозеф искал желающих ее украсить. Но Паула явно считала украшение рождественских елок легкомысленным занятием; Стивена, разумеется, тошнило при одном упоминании о таких вещах; Эдгар Мотисфонт полагал, что это работа для более молодых; а Мод, очевидно, не имела ни малейшего желания ничем себя утруждать.
Мод, с головой погруженная в «Жизнь императрицы Австрии», вообще увела разговор в сторону, сообщив всем присутствующим, что венгры обожали Елизавету. Однако она опасалась, что у той была неустойчивая психика. Мод также предположила, что личность императрицы могла бы служить замечательной темой для следующей пьесы Ройдона.
Ройдон пришел в замешательство. Оправившись, он заявил, что исторические пьесы не по его части.
– У нее была такая бурная жизнь, – настаивала Мод. – Здесь будут не только плащи и шпаги.
Джозеф поспешил вмешаться, говоря, что Ройдону это все равно не подойдет и что не могла бы Мод отложить книгу и помочь ему с елкой? Однако не смог уговорить и ее. В конечном итоге только Матильда откликнулась на призыв о помощи. Она заявила о своей неувядающей любви к мишуре и принялась за развешивание бесчисленных цветных шаров и снежинок.
– И все-таки, Джо, – заметила Матильда, когда вся компания разошлась, – никто не сочувствует вашему желанию устроить веселое Рождество.
– Все еще впереди, дорогая моя. Подожди, придет время, – успокаивал ее неисправимый оптимист. – Я приготовил всем маленькие подарки, мы их повесим на елку. И хлопушки, конечно!
– Вам не показалось, что Эдгара Мотисфонта что-то тревожит? – спросила Матильда.
– Да, – согласился Джозеф. – Наверное, небольшие неприятности в делах. Ты же знаешь, какой Нат упрямый! Но все обойдется, вот увидишь!
Судя по подавленному состоянию Мотисфонта во время обеда, его беседа с компаньоном прошла не в рождественском духе. Он выглядел удрученным, тогда как Натаниель неодобрительно хмурился, пресекая любую попытку втянуть его в разговор.
На Валерию, которая, казалось, за утренние часы уже далеко продвинулась в своих отношениях с драматургом, никак не действовало столь негостеприимное поведение хозяина дома, зато все остальные явно ощущали его. Стивен был откровенно угрюм, его сестра беспокойна, Матильда молчала, драматург нервничал, а Джозеф, движимый природной бестактностью, шутил по поводу отсутствия силы духа у всех остальных.
В конце концов мрачная атмосфера, которую он сам и создал, оказала благотворное действие на Натаниеля. То, что его собственное дурное расположение духа развеяло хорошее настроение гостей, доставило ему огромное удовлетворение. Нат чуть ли не потирал руки от радости. К тому времени как все поднялись из-за стола, он уже настолько успокоился, что спросил, чем гости собираются развлекать себя днем.
Мод вышла из состояния задумчивого молчания и объявила, что, как обычно, пойдет отдохнуть и, вполне вероятно, возьмет с собой книгу. Мысль о том, что жизнь императрицы вполне может быть темой для хорошей пьесы, все еще не покинула ее. Мод заметила, что будет трудно поставить путешествия этой сумасбродной леди.
– Но думаю, вы справитесь, – доброжелательно кивнула она Ройдону.
– Виллогби не пишет пьесы такого рода, – раздраженно бросила Паула.
– Дорогая, мне просто показалось, что это может быть интересно, – мечтательно проговорила Мод. – Такая романтичная жизнь!
По выражению смертной скуки на лицах гостей можно было догадаться, что «Жизнь императрицы Австрии» не самая лучшая тема для общей беседы, и Натаниель немедленно, с плохо скрываемым злорадством, начал проявлять к ней острый интерес. Поэтому все, исключая Стивена, который вышел из комнаты, вынуждены были еще раз прослушать рассказ о длинных волосах императрицы, о цирковых лошадях и о ревности великой герцогини.
– Кто бы мог подумать, – шепнула Матильда на ухо Мотисфонту, – что нас, плебеев, будет преследовать дух коронованной особы?
Мотисфонт ответил ей быстрой легкой улыбкой, но ничего не сказал.
– Кто еще интересуется Елизаветой Австрийской? – скривилась Паула.
– Это история, дорогая, – пояснила Мод.
– Ненавижу историю. Я живу в настоящем.
– Если говорить о настоящем, – вмешался Джозеф, кто поможет нам с Тильдой закончить елку?
Он бросил умоляющий взгляд на племянницу.
– О господи, ладно! – невежливо сказала Паула. – Кажется, мне придется впасть в детство. Хотя я думаю, что все это глупости.
Снова пошел снег, других развлечений не предполагалось, и Валерия с Ройдоном тоже присоединились к украшающим елку. Они пришли в бильярдную, чтобы послушать радио, но вскоре соблазнились видом сверкающих блесток, пакетиков с искусственным инеем и цветных свечей. Поначалу Ройдон был склонен прочитать лекцию о том, какое ребячество – придерживаться старых обычаев, а в данном случае имеет место тевтонский обычай, но, когда он увидел, как Матильда прилаживает подсвечник к ветке, он забыл, что, все это его недостойно.
– Дайте-ка я сделаю! Если оставить его здесь, он подожжет всю елку.
Валерия, обнаружив несколько коробок с проволочными снежинками, начала их развешивать на ветки, время от времени восклицая:
– Посмотрите! Очень симпатично, правда? О, а здесь совсем ничего не висит!
Джозеф, как нетрудно было заметить, был на седьмом небе от счастья. Он победно улыбался Матильде, тер руки и бегал вокруг елки, преувеличенно восторгаясь работой каждого и подбирая упавшие игрушки, а падали они довольно часто. Ближе к чаю вошла Мод, объявив, что елка выглядит как картинка и что, оказывается, императрица была кузиной Людвига Баварского, того, который сошел с ума, вел себя как-то странно, но очень трогательно, и у него еще гостил Вагнер.
После неудачной попытки обсудить с Матильдой возможную продолжительность жизни Натаниеля Паула ворвалась в кабинет своего дяди во время его делового разговора с Мотисфонтом, а затем в отвратительном настроении снова присоединилась к компании, занимавшейся украшением елки. Бросив несколько критических замечаний, на чем ее помощь и закончилась, она заметалась по комнате, нервно затягиваясь и рассуждая о том, что, если Натаниель собирается оставить ей деньги в завещании, она вправе получить их сейчас, не дожидаясь его смерти. Никто не обращал на ее слова никакого внимания, за исключением Матильды, которая посоветовала ей не делить шкуру неубитого медведя.
- Предыдущая
- 8/67
- Следующая
