Рождественский кинжал - Хейер Джорджетт - Страница 12

• Предыдущая
• 12/67
• Следующая

– Мне всегда казалось, что корсеты – это ужасно убого, правда ведь? – внесла свою лепту Валерия. – Я имею в виду атласные, с множеством косточек, кружев и всяких украшений. Конечно, сейчас носят эластичные пояса, если вообще что-либо носят. Но обычно нет.

– Когда-нибудь придется, дорогая, – предрекла Матильда.

– Когда я была молодой, – заметила Мод, – все носили корсеты. Никто и подумать не мог, чтобы ходить без них.

– Вы и ум свой зашнуровали в корсеты, – припечатала Паула. – Слава богу, мы живем во время, не ограниченное условностями.

– Когда я был молод, – взорвался Натаниель, – ни одна приличная женщина не обсуждала нижнее белье в присутствии мужчин!

– Как это необычно, – передернула плечами Валерия. – Стивен, милый, дай мне сигарету!

Он бросил ей портсигар. Ройдон спросил, пытаясь овладеть своим голосом, хотят ли присутствующие, чтобы он продолжал, или этого достаточно.

– Да, да, продолжайте, ради Христа! – раздраженно сказал Натаниель. – Можете опустить все, что там еще есть о нижнем белье.

– Да уж, придется, – добавил Стивен. Ройдон не обратил внимания на его слова и сердитым голосом громко прочел:

– «За туалетным столиком сидит Люсетга Мей. Она в розовом дешевом пеньюаре, который плохо скрывает...»

– Осторожней! – предупредил его Стивен.

– «Края пеньюара запачкались, кружево износилось», – с вызовом прочитал Ройдон.

– Какой замечательный штрих! – воскликнула Валерия.

– Удивительно, сколько грязи собираешь с ковров, даже если пользоваться пылесосом, но не похоже, чтобы в таком месте был пылесос, – посочувствовала Мод. – Я-то знаю эти театральные меблированные комнаты, слишком хорошо знаю!

– Это не театральная меблированная комната! – закричал доведенный до бешенства Ройдон. – Это, как вы вскоре поймете, публичный дом!

В ошеломленной тишине прозвучал спокойный голос Мод:

– Ну, думаю, там не менее грязно. И вообще всякой заразы полно.

– Послушайте! – грозно приподнялся Натаниель.

Джозеф поспешил вмешаться.

– Мы слишком часто перебиваем. Если мы будем продолжать в таком же духе, Ройдон собьется! Уверен, мы не настолько старомодны и не будем возражать против того, чтобы вещи назывались своими именами!

– Говори за себя! – возразил Натаниель.

– Дядя Джо и говорит за себя, – сказал Стивен. – И надо отдать ему должное, он также говорит за большинство других присутствующих.

– Может быть, не стоит продолжать, – вновь предложил Ройдон. – Я предупреждаю, это пища не для слабых желудков!

– Вы просто обязаны дочитать, – воскликнула Валерия. – Я знаю, мне ужасно понравится! Пожалуйста, не перебивайте его!

– «Она сидит неподвижно, разглядывая свое отражение в зеркале, – вдруг продекламировала Паула трепещущим голосом. – Она берет помаду и устало намазывает губы. Раздается стук в дверь. Инстинктивным кокетливым движением она приглаживает волосы, выпрямляя свое усталое тело и произносит: «Войдите!»

Матильда не выдержала вида Паулы, выполняющей эти движения в почтенной обстановке старой усадьбы. Всхлипывая от смеха, она извинилась, объяснив, что декламация всегда оказывает на нее такое прискорбное действие.

– Не могу понять, что здесь смешного! – надвинулась на нее Паула с опасным блеском в глазах. – Смех – совсем не та реакция, которую я ждала!

– Это не твоя вина, – с раскаянием уверила ее Матильда. – Меня всегда разбирает смех в самых трагичных местах.

– Я так хорошо тебя понимаю! – сказал Джозеф. – Паула, ты не сознаешь, как высоко Тильда оценила тебя. Несколькими жестами ты создала такое напряжение, что у Тильды не выдержали нервы. Помню, однажды я играл в Монреале перед полным залом. Я добился непереносимого напряжения. Я чувствовал публику, она повиновалась движению моих губ. В момент кульминации я остановился. Я знал, что держу весь зал на ладони. Вдруг какой-то человек закатился смехом. Обескураживает? Да, но я понял, почему он засмеялся, почему он не смог удержаться от смеха.

– У меня тоже есть некоторые предположения на этот счет, – согласился Стивен.

Перепалка так понравилась Натаниелю, что он решил не запрещать дальнейшего чтения «Горечи полыни» и в третий раз пригласил Ройдона продолжать.

– «Вошла хозяйка миссис Паркинс... « – Виллогби угрюмо прочитал целый абзац, описывающий всю ее внешность в выражениях, достаточно вызывающих, чтобы приковать внимание слушателей, если бы те постоянно не отвлекались на Мод, которая крадучись передвигалась по комнате и что-то искала.

– Меня просто убивает, когда кто-то возится рядом! – наконец не выдержал Стивен. – Что вы ищете, тетя?

– Все в порядке, дорогой, я не хочу никого беспокоить, – искренне ответила Мод. – Не представляю, куда я положила вязание. Пожалуйста, продолжайте, мистер Ройдон! Это так интересно! Просто мурашки по спине.

Стивен, присоединившись к поискам Мод, тихо заметил, что его всегда интересовало, где Джозеф ее подцепил, и сейчас он наконец это понял. Матильда, которая извлекла эмбрион носка с четырьмя спицами из-за шторы, обозвала его хамом.

– Спасибо, дорогая моя, – поблагодарила Мод, снова усаживаясь у камина. – Я буду вязать и слушать.

Оставшуюся часть пьесы Ройдон прочитал под мерный аккомпанемент спиц. Пьеса местами была совсем неплоха, думала Матильда, даже почти великолепна, но это была не та пьеса, которую читают в гостиных. Нередко она была жестокой и содержала много такого, что без особого ущерба можно было бы опустить. Паула же самозабвенно наслаждалась своей главной сценой. Казалось, ни она, ни Ройдон не в состоянии были понять, что вид племянницы, представляющий падшую женщину в трагических обстоятельствах, навряд ли должен был вызвать восторг Натаниеля. Только огромным усилием воли Нату удалось сдержаться. По мере того как глубокий голос Паулы наполнял комнату, ее дядя становился все более и более беспокойным и бормотал себе под нос что-то сулившее неприятности и драматургу и актрисе.

Чтение закончилось уже после семи; на протяжении последнего действия Натаниель трижды смотрел на часы. Один раз Стивен что-то сказал ему на ухо, и старик мрачно улыбнулся, но, когда Ройдон наконец отложил пачку напечатанных на машинке листов, на лице его не было и тени улыбки.

– Очень поучительно! – зловеще проскрипел Натаниель.

Паула, увлеченная собственной игрой, осталась глуха к нотам гнева в голосе дяди. Ее темные глаза сверкали, на щеках выступил ослепительный румянец, тонкие, выразительные руки девушки беспокойно двигались. Паула кинулась к Натаниелю.

– Замечательная пьеса, правда? Ну правда же? Матильда, Джозеф, Валерия и даже Мотисфонт, которого «Горечь полыни» просто шокировала, поспешно загалдели, стараясь заглушить все те ужасные слова, которые собирался произнести Натаниель.

Стивен сидел, спокойно откинувшись на спинку дивана, и насмешливо наблюдал за ними. Страх перед тем, что Натаниель может наговорить еще и Ройдону, заставил всех преувеличенно хвалить пьесу. Виллогби был польщен, он торжествовал, но его глаза были прикованы к лицу хозяина дома с выражением такого беспокойства, что все чувствовали к автору искреннюю жалость и наперебой восхваляли его захватывающее, оригинальное произведение, заставляющее задуматься о смысле жизни.

Паула с упрямством, вызвавшим у Матильды желание встряхнуть ее за грудки, отмела в сторону все похвалы, высказанные по поводу ее игры, и снова атаковала дядю.

– Сейчас, когда вы услышали ее, дядя, вы поможете Виллогби, поможете же?

– Если ты надеешься, что я дам тебе денег, чтобы ты промотала их на эту непристойную галиматью, нет, я не дам! – ответил он, однако недостаточно громко, чтобы быть услышанным автором.

Паула смотрела на старика, будто не понимая значения его слов.

– Разве вы не видите... Разве вы не видите, что эта роль создана для меня? – спросила она с придыханием.

– Ну, это уже слишком! – взорвался Натаниель. – Куда катится этот мир, если девушка твоего воспитания стоит здесь и говорит мне, что роль шлюхи создана для нее?!

• Предыдущая
• 12/67
• Следующая