Я дрался с Панцерваффе. "Двойной оклад - тройная смерть!" - Драбкин Артем Владимирович - Страница 21

• Предыдущая
• 21/62
• Следующая

Проходит месяц, два, три - ни слуха, ни духа о моем представлении. Я думаю - все. Щукин Иван Иванович садится за стол и пишет письмо Щербакову, начальнику ГлавПура. Видимо, это письмо сыграло свою роль, и 10 января вышел указ о присвоении мне звания. Мы с командиром корпуса поехали в штаб фронта получать ордена. Я орден Ленина со звездочкой, он - орден Ленина. Проехали немного, генерал говорит: "Ой, что-то стало холодновато". Водитель натренирован, сразу на тормоз, скатерку расстилает на обочине, фляжку, какую-то нехитрую закуску. Выпили. Проехали километров 25, он опять: "Ой, что-то замерзаю". Опять такая же сценка. Я второй раз выпил. На третий раз говорю: "Товарищ генерал, я не могу." - "Что за молодежь пошла?! Выпить, и то не могут". Приехали в штаб фронта. Член военного совета фронта вручил нам награды, и мы поехали обратно.

Ребят, что живы остались, тоже наградили, но не всех. Понимаешь, какая штука. На прямой наводке командир орудия ни к чему. Всю работу делают два человека - наводчик и заряжающий. При награждении наводчика и заряжающего иногда обходили, а командира орудия награждали. Или награждали его и наводчика, а заряжающего обходили. Это несправедливо. Ну, а потом, например, в моем случае, если бы генерал не видел этот бой, никто бы не представил меня к званию. В лучшем случае какую-нибудь медаль дали. Когда сидел в архиве в Подольске, видел наградные листки: представляется человек к званию Героя, а кто-то вверху пишет: "По-моему, хватит и ордена Отечественной войны". И все. Или наоборот: представляют к ордену Красного Знамени, а кто-то вверху пишет: "По-моему, достоин Героя". Лотерея, в общем.

1944 год, 22 марта. Ребята приходят поздравлять меня с днем рождения. В 42-м году меня в этот день ранило, в 43-м контузило. Начхим пришел, еще кто-то: "Миша, поздравляем тебя с днем рождения". - "Спасибо, ребята". - "Ты бы хоть поставил что-нибудь". - "Да вы что?! Откуда я возьму?!" Наивный был такой. Один мне говорит: "Ты что, не можешь пойти к командиру бригады?! Что, он тебе не даст?!" Я, недолго думая, иду к командиру: "Товарищ полковник, можно мне бутылку водки?" - "Ты что, выпить хочешь? Сейчас организуем". Я ему объясняю, что ребята поздравили меня с днем рождения и хотели бы выпить. "Сколько тебе исполнилось?" - "20 лет". Он говорит адъютанту: "Щукина ко мне". Приходит Щукин. Он говорит: "Ты знаешь, что Мише сегодня исполнилось 20 лет? Ну-ка организуй". Короче говоря, организовали. Из киевской филармонии привезли хор, стол у лесничего, в котором я жил, накрыли. К рассвету свалился и уснул непробудным сном. Налетела немецкая авиация, отбомбилась. Одна из бомб упала в 2 метрах от моего окна, волной выбило раму, она упала на меня, штукатурка с потолка осыпалась. Я когда очнулся, долго не мог понять, что произошло. Отделался легким испугом. Да и то только потому, наверное, что уже было утро 23 числа.

До конца августа 1944 года я продолжал служить комсоргом своего дивизиона. А 1 сентября вышел приказ Рокоссовского направить всех артиллеристов - Героев Советского Союза на фронтовые курсы младших лейтенантов Первого Белорусского фронта.

Учиться на курсах было легко - после училища это были "семечки". 23 февраля 1945 года мне присвоили звание младший лейтенант. Я сижу в шалашике и цепляю маленькую такую звездочку на погон. Заходит приятель с газетой: "Ты что делаешь? Ты не ту звездочку цепляешь". - "Ту". - "На, читай". Беру центральную газету, читаю: "Присвоить звание генерал-майора Борисову Михаилу Федоровичу". Вот так в этот день моему полному тезке присвоили звание генерал-майора, а мне - младшего лейтенанта. Дали мне в подчинение курсантский взвод Героев Советского Союза. Ой, намучился я с ними! Все они были в какой-то степени избалованы. Ходили по хуторам, приносили "бимбер". Я однажды двух задержал. Они несли на палках по два котелка. Я говорю: "Вы что?! Опять за самогоном ходили?" - "Да, нет, товарищ лейтенант, за молоком". Смотрю, действительно белое молоко. Через полчаса взвод в дымину пьяный. Они самогон забелили молоком - закусывать не надо. Погода хорошая, служба - не бей лежачего - отдыхай! Я подал рапорт начальнику курсов с просьбой отправить на фронт. Он мне отказал. Через какое-то время еще рапорт - отказал. Третий рапорт - опять отказ. Четвертый рапорт - отказ. На пятый раз вызывает к себе: "Дурак, я хотел жизнь тебе сохранить, а ты этого не понимаешь!" - "Не надо, мое место там". На том он и подписал рапорт. И вот ведь судьба! Я всю войну верил, что окажусь, в конце концов, в Берлине. Тех ребят, которые вместе со мной закончили, разослали обратно по своим воинским частям, а меня, поскольку оставили командовать курсантской ротой, направили в другую часть. Мой корпус был передислоцирован на Данцинг, а ту бригаду, в которую я попал командиром взвода управления артдивизиона, нацелили через Зееловские высоты на Берлин.

- Вы говорили, что командовать взводом Героев Советского Союза было сложно. В таком возрасте получить звание Героя, это непростое бремя ответственности. Как вы справлялись с таким грузом популярности и славы?

- Во всяком случае, звездной болезни не было. Может, кто-то из ребят завидовал. Не знаю. Я продолжал выполнять свои обязанности. В дивизионе меня никто не оберегал. Меня немножко оберегал политотдел, потому что я был комсомольским работником. Ну, и еще командир корпуса. А так - никакой особой заботы ко мне не было. Кормили как и всех - сидел на солдатском пайке. Только когда меня начальство к себе приглашало, там подкармливали. Начальство всегда жило немного лучше. Почти у каждого была полевая жена. У нашего командира дивизиона не было, а вот у командиров батальонов у всех были. Каждый санинструктор служила верой и правдой... Когда мы приехали на курсы, пошли в штаб фронта с моим товарищем из танковой бригады, такой же артиллерист, как и я, но командир орудия. Хвастунишка. Говорит: "Я больше тебя танков уничтожил". - "Да не ты уничтожил, а наводчик уничтожил." - "Я командовал!" - "Именно, что ты командовал". Ну, да Бог с ним. Мы там познакомились с девочками с узла связи. Они сказали, где они живут, и мы "заперлись" к ним в гости часов в пять дня. Они были все хорошо одетые, ухоженные. Чулочки не простые, а фильдеперсовые. Они нам через 15 минут говорят: "Ребята, уходите". - "Почему? У нас время есть, вы тоже не на смене". - "Вы что, не понимаете, что ли?! Мы же все расписаны. Сейчас рабочий день закончится, за нами придут..."

- К немцам у вас какое было отношение?

- Поначалу кроме злости и ненависти у меня ничего не было. Я видел, что они творили на нашей территории. Но уже где-то в 1944 году отношение поменялось. Помню, мы нескольких немцев захватили в плен, трех сразу отправили в тыл, а одного мальчишку, примерно моего возраста, такого же зеленого, как я в 41-м, я оставил на одной из батарей. Говорю: "Пусть он тут немножко обживется". Он еще хорошо играл на губной гармошке... На второй день командир батареи увидел: "Комсорг, ты что делаешь? Почему у тебя здесь немец?" - "Он же сопляк". - "Не положено. Немедленно отправить в тыл". Отправили, жалко было.

Тем не менее, желание мстить, когда вошли на немецкую территорию, было. Ребята иногда придут в дом, дадут очередь из автомата по разным портретам, по шкафам с посудой... И в то же время я видел своими глазами, как полевые кухни что-то давали местным жителям. Но я бы не сказал, что у меня были такие добрые отношения к немцам. Я до сих пор не хочу ехать в Германию. Горечь-то осталась. Лучшие мои годы ушли на войну с ними. Вскоре после перехода границы Германии был издан приказ, регламентировавший поведение на оккупированной территории. Хотя до этого мы знали одно - убей немца, и четыре года жили этим. Этот переход давался очень тяжело. Судили многих. Ну, как можно было судить человека, у которого, например, немцы расстреляли всю семью?! Конечно, он шел с чувством мести! Я как комсорг разъяснял солдатам, как себя надо вести, хотя в душе часто бывал с ними согласен.

- Вы очень много говорили о том, что вас кто-то провел по войне.

• Предыдущая
• 21/62
• Следующая