Новогодний детектив (сборник рассказов) - Ситникова Людмила - Страница 66

Он принимал душ, когда дверь тихонько хлопнула и сквозняком дернуло по занавеске.

Дети пришли, решил он, намыливая волосы.

Что-то рановато, обычно их с горы не вытащишь. Предполагалось, что они скатятся еще пару раз, а потом все вместе двинут на ужин.

Они прилетели вчера, большой компанией, и пока как следует не освоились в свободе и безделье. Крохотный пряничный немецкий городок, засыпанный чистым снежком, уставленный елочками, увешанный разноцветными лампочками и рождественскими веночками, был почти пуст – Рождество миновало, а Новый год еще не грянул. В это время принято сидеть дома. Попивать глинтвейн – здесь говорят «глювайн», – любоваться на елочку и правой рукой прижимать к себе супругу, а левой по очереди гладить по головам малюток. Проделывать все это следует дома, а вовсе не на горнолыжном склоне!..

До нынешнего года он все это и проделывал – ну не совсем уж так до приторности сладко и открыточно, но что-то в этом духе проделывал!.. Елочку выбирали и наряжали «всей семьей», метались по магазинам, выбирая прекрасные глупые подарки, покупали еду – новогодней еды должно быть столько, чтобы хватило до самого Рождества человек примерно на пятьдесят.

И никогда он не соглашался никуда ехать или лететь, хотя каждый год его звали то в горы, то на пляжи. Нет, ну куда лететь на Новый год!.. А запеченная буженина в фольге?! А подарки под елкой? А «Ирония судьбы» пять раз за день по разным каналам? А нелепые норвежские варежки, которые надеваются раз в год, первого января, на горку?! А худосочные детские задницы, торчащие над разложенной на полу «Монополией»?! А поцелуи, пахнущие шампанским, клубникой и кофе, ранним серым новогодним утром, под теплым и легким одеялом?! И в голове шумит, и впереди выходные, и все так хорошо, что даже странно, что так хорошо!..

В этом году все не так.

Отель вместо дома. Чемоданы вместо подарков под елкой. Оставленная на полпути работа. Кажется, он даже строчку в ежедневнике не дописал, бросил, как было, – не хотелось ему дописывать. Ничего ему не хотелось – ни отдыхать, ни работать.

И еще собаку пришлось отвезти маме, и он сочувствовал обеим – и маме, и собаке.

Кроме того, он ждал звонка из Москвы, и этот звонок был так важен, что мысль о нем все время всплывала в сознании, даже вчера вечером, когда он пил в ресторане вино и разнимал детей, которым как раз в этот момент пришло в голову выяснить, кто умнее. Этот вопрос они выясняли, стуча друг друга по голове толстой книгой и оценивая звук, который раздавался.

Мишка, самый старший, объявил остальным, что чем звук звонче, тем, стало быть, человек глупее. Младшие поверили и старались стучать друг друга тихонечко, вполсилы, но все равно к концу процедуры пришлось их разнимать.

Он старательно домыл голову – жена всегда говорила, что, если волосы в порядке, на все остальное наплевать! – и, обмотавшись полотенцем, вышел из душа.

Странное дело. В номере не было никаких детей, ни его собственных, ни пришлых. Его общительные дети любили притащить в гости каких-нибудь новых знакомых со склона или из бара, где они шикарно попивали горячий шоколад или капучино. Старшие пили со взрослым достоинством, а маленький всегда фыркал и хрюкал от удовольствия, как слоненок, вытягивал губы трубочкой, слизывал пенку, утирался рукавом, и у него становились блестящие и круглые мышиные глаза.

Жена хохотала и вытирала ему мордаху салфеткой – по кругу, как кот Базилио вытирал бедолагу и недотепу Буратино!..

Детей – бедолаг и недотеп – в номере не было, зато обнаружилось, что пропал его мобильный телефон, а это уже было серьезно.

Мало того, что телефон последней модели был из дорогих, мало того, что там помещались все контакты и дорогие сердцу эсэмэсочки, и его расписание на несколько недель вперед, и дни рождения, но он еще ждал звонка – так, что ни о чем другом думать не мог!..

Он поискал на тумбочках – в своей комнате, и в детской тоже. Зарядники на месте, детские трубки тоже на месте, а его телефон как в воду канул!

Он поискал в чемоданах, мало ли, может, засунули по недоразумению или смахнули, когда одевались на склон. Нигде и ничего.

Снова дернуло сквозняком, бабахнула входная дверь – вернулись дети.

– …сколько раз можно повторять, Тимон, когда падаешь, надо снег из перчаток вытряхивать! Понял?! Не ребенок, а наказание какое-то!

Что-то рассерженно загрохотало, взвизгнула «молния», и Мишка, старший, продолжил разборку:

– У тебя теперь полные перчатки воды! Ты что? Тупой?!

– Он не тупой, он просто последний в цепочке питания! – Это Саша вступила.

Тимон благоразумно помалкивал, было слышно только сосредоточенное сопение.

Он вышел и посмотрел на них. Они возились в просторном холле, неуклюжие от комбинезонов и лыжных штанов, краснощекие, длинноволосые, пахнущие морозцем и его собственными детьми.

Он так жалел их!.. Лежа по ночам без сна, с тошнотворным страхом он все время думал одно и то же – что с вами будет, мои хорошие? Что же мне сделать, чтобы у вас, хотя бы у вас, все обошлось?..

Он никогда и не подозревал, что способен на такой страх.

– Пап, привет! Ты зря ушел! Все ушли, мы так классно катались! Даже Тима со «стиральной доски» съехал!

– Он не хотел, пап! Но его Мишка заставил!

– Тим у нас герой! Да, Тим? Только полные варежки снега набрал!

– Я упал, – сообщил Тим, подумав. – Я не специально, папа, полные варежки снега набрал.

Отец вздохнул и спросил серьезно, не знают ли они, где его мобильный телефон.

– Ты что, папа? – Саша распахнула голубые, огромные, таинственные, в длинных пшеничных ресницах глаза. Ну что делать, если у его дочери именно такие глаза! – Мы никогда его не берем! И не играем с ним, ты же не разрешаешь! И Тиме я не позволяю…

Тимон сосредоточенно пристраивал на батарею свои мокрые перчатки, которые никак не пристраивались. Уложив одну, он брался за вторую, а первая в это время шлепалась на ковер с мокрым лягушачьим звуком, и все повторялось сначала.

Мишка подошел, отобрал у него перчатки и разложил на батарее. Тим возликовал, а Мишка поверх его спутанных светлых влажных волос внимательно посмотрел на отца – у того было напряженное, сердитое лицо.

Некоторое время телефон искали все вместе, но не нашли.

– Пап, а ты на склон его не таскал?

– Миш, как я могу таскать его на склон?! На веревочке, что ли, за собой возить?! Он же здоровый, ни в один карман не лезет!

– И то правда.

– Пап, ты не волнуйся только, – сказала Саша совершенно как взрослая. – Найдется твой телефон.

– Вы не понимаете!.. – перебил он угрюмо.

Ему должны звонить, а мобильника нет! Кроме того, такого быть не может, чтобы из закрытого номера в дорогом отеле вдруг пропал телефон! А что еще может пропасть? Кошелек? Бумажник? Кредитные карты?

– Миша, ты точно не брал?

– Пап, ты что, с ума сошел?! Я вообще не притрагиваюсь ни к твоему телефону, ни к компьютеру, ни к машине! Если мне надо, я у тебя прошу, и точка!

– Да, но телефона-то нет!

– Мальчики, не ссорьтесь, – сказала Саша, совершенно как ее мать. – Давайте искать.

Искали долго – и в его спальне, и в комнате детей, и в ванной, и в сумках, и в карманах, где этот распроклятый телефон уж точно никак не мог оказаться! Даже Тим вынул палец из носа, которым он там сосредоточенно и заинтересованно ковырял, бодро залез под кровать и завывал оттуда страшным голосом.

Все насмерть перессорились, но телефон как в воду канул.

Только болтался осиротевший хвост зарядника, а рядом лежала карточка-ключ, которой открывался магнитный замок.

Он посмотрел на карточку, подумал, потом быстро залез в карман джинсов и извлек вторую, точно такую же.

Ну да, все правильно. Их и должно быть две, только одну он сегодня утром отдал Олегу. Они пили пиво на террасе отеля – эдакие состоятельные, взрослые, но все еще молодые хлыщи в норвежских свитерах и белых унтах, на загорелых лицах непременные темные очки!.. Они пили пиво, страшно гордились собой, поглядывали по-петушиному, хотя петушиться было не перед кем.