В полночь упадет звезда - Константин Теодор - Страница 29
- Предыдущая
- 29/92
- Следующая
Однажды вместе с другими такими же, как он, молодыми искателями счастья Уля уехал в Бухарест. Каких только профессий не перепробовал он в этом огромном, шумном городе, которому не было до него никакого дела! Чистильщик сапог и разносчик, торговавший бусами, сделанными из теста и раскрашенными во все цвета радуги, посыльный в гостинице, уличный газетчик, — не было, пожалуй, профессии, которой бы он не попробовал в поисках своей судьбы.
Но судьба упорно не давалась Уле в руки, и это в конце концов озадачило юношу. Всё чаще стал он задумываться над своей жизнью, в которой не было ничего привлекательного. Правда, он любил книги и читал без разбора всё, что попадалось ему в руки, но это никак не меняло дела. Жизнь его ничего не стоила, да и сам он немногого стоил.
В пору этих горьких раздумий он как-то и встретил на улице госпожу Грыждару, свою бывшую учительницу в сиротском приюте, и не таясь рассказал ей обо воех своих злоключениях.
Добрая женщина и на этот раз решила помочь Уле Михаю. При участии своего мужа, только что назначенного профессором университета, она устроила Улю на службу в архив какого-то министерства и записала его учеником-экстерном в один из лицеев.
Это был тот толчок, в котором, видимо, нуждается каждый молодой человек, остановившийся на перепутье. Почувствовав опору под ногами, Уля с остервенением, не щадя себя, начал заниматься. Работая днем и ночью, он, спустя четыре года, сдал экзамены и, получив аттестат зрелости, поступил на юридический факультет университета.
В те годы университет в Бухаресте был похож на кипящий котел. Реакционеры, всё больше забиравшие власть в стране, всеми средствами старались привлечь на свою сторону массу студенчества. Ненавидя фашизм с его философией убийства и насилия, Уля незаметно для самого себя оказался по другую сторону баррикад. Не будучи еще активным участником борьбы, он был уже с теми, кто восставал против фашизации университета. И не видеть бы ему как своих ушей государственной стипендии для продолжения образования за границей, если
бы единственный профессор, поддерживавший его кандидатуру, однажды ночью не стал министром.
…И вот Уля в Париже, в этом чудо-городе, который, увидев раз, нельзя забыть никогда.
В юноше жила такая неутомимая жажда всё увидеть и познать, что день казался ему ничтожно коротким. Он посещал курсы, где читали лекции прославленные ученые, бродил по музеям, долгими часами просиживал в библиотеках, стал постоянным посетителем букинистов, расположившихся на берегу Сены.
Но уже стучала в дверь новая война. Гитлер, словно обезумев, в длинных, напыщенных речах вопил о жизненном пространстве, которое необходимо немецкому народу, «задыхающемуся» в границах, навязанных ему Версальским договором.
Вскоре после того как гитлеровские танки ворвались в Польшу, румынское посольство потребовало, чтобы Уля Михай вернулся на родину. Он отказался: нетрудно было догадаться, на чьей стороне в начавшейся войне окажется фашистская Румыния.
Немедленным следствием его отказа вернуться в Румынию было лишение стипендии. Однако потеря стипендии не испугала Улю Михая. Очень скоро он получил предложение занять место репетитора в одном из французских провинциальных городков, в семье чиновника таможни, сыну которого он должен был преподавать алгебру и тригонометрию. Конечно, он и в Париже смог бы найти средства к существованию и не ехать в городок на границу с Бельгией, но решающим оказалось знакомство с этим таможенником.
Делегорг — так звали чиновника таможни — был большим оригиналом и знатоком своего дела. Благодаря его проницательности, чутью и смелости немало торговцев контрабандным табаком угодило за решетку. Немало было и таких, что, боясь Делегорга, бросило свою небезопасную профессию.
Однажды Делегоргу пришла фантазия поручить Уле наблюдение за одним из тех ловкачей, которых ему самому никак не удавалось поймать с поличным. Уля так хорошо справился со своей задачей, что Делегорг предложил ему взять на себя еще несколько подобных же операций, а так как они заняли все время Ули Михая, чиновник нанял для своего сына другого репетитора.
Так, благодаря Делегоргу, Уле довелось испытать все радости и огорчения не лишенной риска и опасностей профессии охотника за контрабандистами.
… Во дворе протяжно завыла собака хозяина, в доме которого разместилась санчасть штаба дивизии. Дождь усилился и так барабанил ио крыше, словно кто-то сверху непрерывно сыпал на нее тяжелую дробь. По шоссе снова потянулись армейские обозы. Дробный перестук дождевых капель, грохот обозных колес, вой собаки сливались вместе в один тягучий, удручающий своим однообразием шум.
«Так выла собака и в ту ночь!» — напомнил себе Уля, раздавив окурок папиросы в самодельной пепельнице — пустой коробке из-под ваксы.
Он поднялся с кровати, пододвинул стул к окну. За окном стояла кромешная тьма. Слышен был только шум воды, потоками стекавшей с крыши, и грохот проезжавших мимо подвод. Изредка в непроглядной ночной тьме вспыхивал огонек папиросы одного из возниц и, словно сверчок, проплывал в воздухе — там, далеко, над шоссе.
Собака по-прежнему выла в темноте, несмотря на сердитый окрик заспанного хозяина, нз поленившегося выйти на крыльцо, чтобы выругать пса.
«Да, вот так же выла собака и в ту ночь», — повторял про себя Уля, подавляя невольный вздох.
«Боши!.. Боши!.. Идут боши!..» И сейчас этот пронзительный крик стоит в его ушах. Услышав это слово, люди покидали свои очаги, бросали нажитое добро и бежали по всем дорогам, бежали, словно на них надвигалась чума. Ехали на велосипедах, в повозках, в фаэтонах, в роскошных лимузинах и на потрепанных грузовиках, шли пешком, толкая перед собой детские коляски или тачки, в которых сложено было всё, что казалось самым ценным. Но как ни спешили беженцы, гитлеровцы догоняли их. Голос пушек слышен был за спиной бегущих людей — близко, еще ближе, еще… И потом приходила смерть и косила их.
Серебристые птицы с крестами на крыльях появились в голубом небе Франции и начали сеять огонь, расстилать ковры бомб, полотнища пулеметных очередей!.. Обезумев от страха перед смертью, люди покидали дороги и рассыпались по полям, надеясь хоть здесь спасти свою жизнь. Но гитлеровские летчики, на бреющем полете проносясь над самыми вершинами деревьев, скашивали пулеметными очередями всех без разбора: мужчин, женщин, стариков и старух, детей, особенно много детей. Когда иссякал груз бомб, когда пустели пулеметные ленты, они улетали, чтобы пополнить запасы, и снова возвращались сеять смерть на всех шоссе и проселочных дорогах, по которым бежали люди Франции.
Когда началась массовая эвакуация, Уля Михай бежал вместе со всеми. Он запихал свои вещи в рюкзак, сел на велосипед и отправился к югу. Он оказался и зрителем и участником великой трагедии, пережитой тысячами беженцев. Осколок немецкого снаряда перебил ему ключицу. Несколько недель провалялся он в госпитале вблизи Парижа. Когда его выписали, город уже давно был занят гитлеровцами.
С первых шагов по улицам оккупированного Парижа он понял, что разгром и капитуляция армии не означали капитуляции французов. Он прочел это на суровых лицах прохожих, в их глазах, которые загорались ненавистью при одном виде фашистской военной формы. Париж был теперь городом скорби и печали. Люди перестали улыбаться. Изможденные лица свидетельствовали о лишениях, которые начинали испытывать парижане.
Блуждая по большим бульварам и наблюдая за тем, что происходит вокруг, Уля чувствовал, как отчаяние постепенно уступает место в его сердце трогательной, волнующей радости.
За несколько недель, проведенных на госпитальной койке, Уля пережил крушение своей веры, своей любви. Может ли кто-нибудь, узнав Францию, не полюбить ее всем сердцем? Он тоже полюбил ее страстно. Разгром этой страны ошеломил его. Франция постыдно капитулировала перед врагом, почти не оказав сопротивления. Ее падение вызвало в нем чувства, похожие на муки влюбленного, узнавшего вдруг, что женщина, которую он боготворит, всего-навсего продажная уличная тварь.
- Предыдущая
- 29/92
- Следующая
