Слизни - Хатсон Шон - Страница 23
- Предыдущая
- 23/36
- Следующая
В свои восемнадцать лет Клив Талбот пребывал еще в том полувзрослом состоянии, когда слишком большое внимание к противоположному полу вызывает насмешки. В кругу его близких друзей считалось, что девушки годятся только для одного, и это со всей справедливостью можно было отнести и к Донне. Она была на год моложе Клива, но ее сексуальные потребности находились на грани нимфомании, и это явно забавляло молодого человека, как и мысль о том, что сказал бы ее отец, если бы узнал, что его дорогая дочь потеряла невинность в тринадцать лет… Кстати, с одним из приятелей Клива.
Клив был единственным ребенком в семье и жил вместе со своими родителями всего в получасе ходьбы от Донны или десяти минутах езды на его «Ямахе-250». Но одна сволочь разбила его мотоцикл месяц назад. Клив все еще не остыл от злости и клялся, что найдет мерзавца и тому придется очень пожалеть о содеянном.
Он не пошел в полицию. Это было бы все равно бесполезно, да и с полицией у него непростые отношения. Они его ловили несколько раз на мелочах. Мотоцикл он получил в подарок от родителей к восемнадцатилетию. Ни у кого из его друзей не было ничего подобного. Сам Клив не работал уже два года, с тех пор, как окончил школу. Он искал работу и никогда не переставал ее искать, но слова отца о том, что правительство думает только о богатых и состоит из богачей, начинали на него действовать. Вообще-то он никогда особенно не слушался родителей, но отец работал теперь в магазине для строительных рабочих, и Клив начал постепенно понимать, что ненависть отца к правительству вполне справедлива.
Поэтому, когда Клив посмотрел на фотографию Джеймса Мосса, стоящую на телевизоре, в нем поднялась волна гнева.
– Когда вернутся твои родители?
– Поздно.
– Как поздно? – с раздражением спросил он.
– Часа в два ночи, – сказала она и опять потянулась за «баккарди». Но Клив перехватил бутылку и отставил в сторону:
– Полагаю, тебе уже достаточно.
Подумав секунду, она привлекла его к себе:
– Может, мне удастся упросить тебя, чтобы ты вернул бутылку?
Она стала его целовать, продвигая свой язык к нему в рот. Он откликнулся с энтузиазмом. Ее рука потянулась к «молнии» на его брюках, он расстегивал пуговицы на ее блузке. Проникнув внутрь, его пальцы принялись гладить нежную кожу. Потом опытными пальцами он расстегнул застежку ее лифчика и отбросил его в сторону, обнажив маленькие крепкие груди. Взяв одну из них в ладонь, он большим и указательным пальцами стал гладить сосок, пока тот не сжался.
– Пойдем наверх, – шепнула она.
– Иногда ты просто очаровательна.
– Теперь я заслужила свою выпивку.
Он протянул ей бутылку, стараясь расстегнуть джинсы. Весь его гнев и раздражение исчезли. Он усмехался.
– Что такого смешного? – спросила она.
– Если бы твой чертов отец увидел тебя сейчас, у него бы случился инсульт.
– Мама с удовольствием отдала бы меня в школу при монастыре, – засмеялась Донна.
Клив наблюдал, как она пьет, качая головой. На ней еще оставалась блузка, прикрывавшая обнаженную грудь. Длинные каштановые волосы рассыпались по плечам. Перманент она делала давно, и только на концах волос оставались завитки. На лице совсем не было косметики, только на верхних веках, и, когда она смотрела на него, эти два голубых полукружья его просто гипнотизировали.
Может, он действительно в нее влюбился?
Донна отхлебнула из стакана и посмотрела на часы. Всего лишь десять. Родители вернутся часов через пять. У нее с Кливом уйма времени. Она наблюдала, как он поднимается, чтобы перевернуть пластинку. Через секунду комнату опять наполнили громкие звуки барабана и бас-гитары. Слишком громкие. Она сделала ему знак уменьшить звук, что он и выполнил.
В отличие от Клива Донна училась в школе на все "А". Она знала, что ее будущее уже определено родителями, и сама она мало что может в этом переменить. После школы будет университет, затем, видимо, работа в сфере дизайна. В школе она изучала дизайн и собиралась в университете получить степень. Хотя Донна как будто сама выбрала эту профессию, она чувствовала, что за нее все решали, ею манипулировали. Университет нужен был ее родителям больше, чем ей самой. Она представляла себе, как они говорят в своем клубе за ленчем:
– О да, наша дочь учится в университете.
Через нее они осуществляли все, чего сами не смогли достичь в жизни.
И, конечно, она никогда не сделает ничего, что может –ранить их родительские чувства или уменьшить ее собственные шансы на успех. Но иногда у нее, возникало сумасшедшее чувство послать все к черту и немедленно бросить школу.
Клив был единственным человеком, занимавшим ее мысли. Она не могла не считаться с чувствами родителей по отношению к нему, но уступать им не собиралась.
Не имеет значения, сколько раз отец говорил ей, что больше она не увидит этого молодого человека. Эту неотесанную деревенщину – любимая характеристика Клива в устах ее отца. Она всегда находила новые возможности для встречи с ним. В своем роде она оказалась в ловушке. Она привыкла к своему образу жизни так же, как Клив привык к своему. Оба знали, что ждет их в будущем. Он – потому что не мог найти работу. Она – потому что должна была осуществить родительские надежды. Похоже, для них не было никакого выхода.
Я не заключенный, я свободный человек.
Я живу так, как я хочу.
Пусть тебя не волнует мое прошлое,
Я знаю, к чему я стремлюсь… –
пел певец на пластинке, и его слова казались Донне очень подходящими. Она проглотила остатки того, что было у нее в стакане, и поднялась.
– Пошли, – сказала она, улыбаясь и показывая рукой наверх. В ту же секунду Клив вскочил на ноги. Смеясь, они преодолели ступеньки и направились к комнате Донны.
Первая дюжина слизней переползала через подоконник. Их стебельки с глазами двигались бесшумно в ночной темноте. Внизу собрались еще сотни – бесформенное черное пятно возле стены. Новые полчища слизней ползли через аккуратный садик Джеймса Мосса – все в одном направлении.
Двигаясь так быстро, как позволяли их бесформенные тела, слизни заползали в дренажные канавы и дальше в трубы, а потом по трубам поднимались по стенам дома, где и скапливались в желобах, идущих вдоль окон дома.
Они наполнили трубы, потом переполнили их, как черный дождь. Затем они медленно ползли по кирпичной стене, пока не добирались до окон спальни, которые смотрели в сад. Они переползали через подоконник и падали на пол спальни. Там было темно и тихо, только легкий ночной ветерок нарушал спокойствие, шелестя занавесками. Слизни постепенно затопляли пол спальни.
Дойдя до второго этажа, Клив и Донна остановились и жарко поцеловались, его жадные руки опять искали ее грудь, но она оттолкнула его и погрозила пальцем.
– Подожди! – хихикнула она.
Клив пересек площадку и подошел к плотно закрытой двери.
– Не та комната, идиот, – хихикнула Донна.
– Я знаю. Это спальня твоих родителей?
Донна первой вошла в спальню родителей и зажгла свет. Клив вошел за ней, его грубые туфли оставляли вмятины на мягком, толстом ковре. Казалось, вся комната была белой. Потолок, стены, шкафы для одежды, ночные столики. Даже покрывала на кровати были белыми. Пахло лавандой, и Клив, наморщив нос, выругался. Потом он подошел к одной из белых кроватей, на которой валялись огромные панталоны.
– Кто это носит? Твоя мама или твой чертов папочка?
Донна только хихикнула, подошла к огромному, занимающему половину комнаты платяному шкафу и стала рассматривать себя в огромное зеркало.
– Зеркало? Они рассматривают еще себя в зеркалах? Удивительно, что они не сделали себе еще и зеркало на потолке!
Прыгнув с разбега на кровать, он улегся, подложив руки под голову:
– Как удобно! Давай этим займемся здесь!
– Перестань. Пойдем отсюда, а то они сразу поймут, что ты здесь побывал, – хихикала Донна.
Она подошла ближе, и Клив протянул руку, чтобы ее схватить, но Донна увернулась, и он свалился на пол. Смеясь, Донна подскочила к двери, выключила свет и побежала в свою комнату.
- Предыдущая
- 23/36
- Следующая
