Без единого свидетеля - Джордж Элизабет - Страница 53

Звучит впечатляюще. Но и проверить будет легко.

— Где именно вы работали? — спросила Барбара.

Он не ответил сразу, и тогда Барбара вновь оторвалась от писанины. И наткнулась на его взгляд. И поняла, что он специально ее вынудил посмотреть на него, и теперь страшно доволен, что это ему удалось. Без всякого выражения она повторила вопрос.

— В Стокуэлле, — сказал он наконец. — Недолго.

— А перед этим?

— В Льюисхэме. Послушайте, разве это имеет значение?

— На данном этапе все имеет значение. — Барбара не торопясь записала в блокноте «Стокуэлл» и «Льюисхэм». — Чем конкретно занимались? — спросила она, пририсовав к последней букве небольшой завиток. — Опекой? Проститутками? Одинокими мамашами?

Он во второй раз не ответил. Барбара подумала, что он снова играет в свои игры, но все же посмотрела на него. Но на этот раз он уставился не на нее, а на одного из глянцевых футболистов, якобы увлеченного «Холодным домом» в кожаном переплете. Барбара уже собиралась повторить вопрос, но Грифф к тому времени успел прийти к какому-то решению.

— Ладно, я расскажу, — сказал он. — Все равно узнаете. Меня уволили в обоих случаях.

— За что?

— Я не всегда нахожу общий язык с начальством, особенно если начальство — женщина. Иногда… — Он вновь направил на нее все свое внимание, темные бездонные глаза удерживали на себе ее взгляд. — В социальной работе всегда возникают споры. Они должны быть. Мы работаем с человеческими жизнями, а каждая жизнь отлична от других, не так ли?

— Можно и так сказать, — сказала Барбара, не совсем понимая, к чему клонит Стронг. Но он быстро все прояснил.

— Да. Так вот. У меня есть привычка прямо высказывать свое мнение, а женщинам свойственно негативно воспринимать прямоту. И заканчивалось все… давайте назовем это непониманием.

Ну-ну, вот оно, подумала Барбара, пресловутое непонимание. Просто оно всплыло не совсем в том месте, где она ожидала.

— Но с Ульрикой у вас таких проблем не возникает?

— Пока нет, — сказал он. — Но тут дело в самой Ульрике. Она не боится здоровой дискуссии в команде.

И здорового секса в команде тоже, по-видимому, не боится, не удержалась от мысленного сарказма Барбара. И даже предпочитает его всякр1 м там дискуссиям.

— Так значит, вы с Ульрикой близки? — спросила она.

Но Стронг пока не был готов к признаниям.

— Она руководит организацией, — пожал он плечами.

— А когда вы не на работе?

— О чем вы?

— О том, спите ли вы со своим боссом. То есть меня интересует, как относятся другие руководители адаптационных групп к тому, что после работы вы с Ульрикой предаетесь плотским утехам. Да и не только они, и все остальные тоже. Кстати, не таким ли образом вы лишились предыдущих мест работы?

Он ровным голосом произнес:

— Вы не очень добрый человек.

— У меня нет времени на доброту, когда расследуется дело о пяти смертях.

— О пяти? Но не считаете ли вы… Мне сказали… Ульрика сказала, что вы пришли сюда…

— Я пришла сюда из-за Киммо, да. Но он лишь один из двух подростков, которых мы опознали, — сказала Барбара.

— Но вы же говорили, что Шон… Пропал только Шон, ведь так? Он жив… Вы не знаете…

— Сегодня утром мы обнаружили труп, и он вполне может оказаться Шоном. Ни за что не поверю, будто Ульрика вам этого не рассказала. Помимо этого, мы знаем, что одного из убитых зовут Джаред Сальваторе, а трое пока ждут, когда о них кто-нибудь спохватится. Всего пять.

Стронг ничего на это не ответил, но Барбаре показалось, что он по какой-то причине задержал дыхание. Что бы это значило? Через некоторое время он пробормотал:

— Господи…

— А что происходит с подростками, которые проходили адаптацию под вашим руководством, мистер Стронг? — спросила Барбара.

— Что вы хотите услышать?

— Отслеживаете ли вы их дальнейшую судьбу после двух первых недель в «Колоссе»?

— Нет. Не отслеживаю. То есть после меня они попадают к другому преподавателю. В случае если они хотят продолжать, конечно. Преподаватели ведут записи об успехах и посещаемости и сообщают обо всем Ульрике. Вся команда встречается дважды в месяц, и мы обсуждаем проблемы. С ребятами, которые особенно трудны, Ульрика сама проводит работу. — Он нахмурился, постучал пальцами по столешнице, — Если другие убитые окажутся нашими… Кто-то хочет дискредитировать «Колосс», — заявил он Барбаре. — Или одного из нас. Да, кто-то пытается очернить одного из нас.

— Вы думаете, таков мотив? — удивилась Барбара.

— Если хотя бы еще один из них — наш, то чем еще вы можете это объяснить?

— Тем, что детей подстерегает опасность в любой точке Лондона, — сказала Барбара, — но если они оказываются здесь, то эта опасность превращается в прямую угрозу.

— То есть вы считаете, что мы специально собрались здесь, чтобы убивать детей? — гневно вопросил Стронг.

Барбара улыбнулась и захлопнула блокнот.

— Это вы сказали, мистер Стронг, а не я, — завершила она беседу.

Преподобный отец Брам Сэвидж и его жена проживали в Западном Хэмпстеде. Зажиточный район и само их жилище несколько портили создаваемый Сэвиджем образ «человека из народа». Дом был невелик, верно, но все равно он был недосягаемой мечтой для тех, кто разливал в «Свете Бога» похлебку, а также для тех, кто с жадностью ее глотал. И к своему дому Сэвидж ехал на «саабе» последней модели. Будь здесь констебль Хейверс, она бы обязательно съехидничала насчет того, что не всем приходится надрываться ради куска хлеба с маслом.

Сэвидж ждал, пока Линли найдет место для парковки «бентли». Он стоял на крыльце дома, выглядя весьма по-библейски в развевающемся на зимнем ветру одеянии, без пальто, невзирая на зиму. Когда Линли наконец присоединился к нему, он уже разобрался с тремя замками и открыл дверь.

— Оуни, — позвал он. — Я привел гостя.

Про Шона он не стал ничего спрашивать, отметил про себя Линли. Не поинтересовался, звонил ли мальчик, не было ли от него каких-нибудь новостей. Просто уведомил жену, что пришел не один, а с гостем; прозвучало это как предупреждение и при этом очень не вязалось с манерами, которые до сих пор наблюдал Линли в святом отце.

На зов Сэвиджа ответа не последовало. Он попросил Линли подождать в гостиной, а сам прошел к лестнице и быстро поднялся на второй этаж. Линли слышал, как удалились шаги в глубину дома.

У Линли появилась минута, чтобы осмотреться в гостиной, которая была обставлена простой, но качественной мебелью. На полу лежал яркий ковер. Стены увешаны старинными документами в застекленных рамках, и, пока над его головой открывались и закрывались двери, Линли не торопясь обошел комнату, читая эти документы. Один из них был старинной сопроводительной ведомостью с судна под названием «Вэлиэнт Шеба», в трюмы которого было погружено двадцать мужчин, тридцать две женщины (из них восемнадцать детородного возраста, как отмечалось в документе) и тринадцать детей. Другой документ был написан каллиграфическим почерком на бланке канцелярии городка Эш-Гроув, как удалось разобрать Линли. Само письмо, выцветшее от времени, почти не поддавалось расшифровке, и Линли сумел прочитать лишь два отрывка: «отличный материал для размножения» и «если держать дикий нрав в узде».

— Это мой прапрапрадед, суперинтендант. Рабство не пришлось ему по душе.

Линли обернулся. В дверном проеме стоял Сэвидж, и рядом с ним — девушка.

— Оуни, моя жена, — сказал он. — Она попросила, чтобы я вас познакомил.

Линли трудно было поверить, что смотрит на жену Сэвиджа, поскольку Оуни на вид казалась не старше шестнадцати лет. Это была тоненькая, длинношеяя и очень африканская девушка. Подобно мужу, она носила национальные одежды и в руках держала необычный музыкальный инструмент — чем-то похожий на банджо, но с высоко поднятыми струнами, которых было чуть не две дюжины.

Один взгляд на нее объяснил Линли многое. Оуни поражала своей красотой — безупречная как полночь, несущая в себе столетия чистокровного воспроизводства, избежавшая расового смешения. Она была такой, каким никогда не мог быть Сэвидж — из-за того, что его предок попал на корабль «Вэлиэнт Шеба». Разумеется, ни один здравомыслящий мужчина не оставил бы ее наедине с группой тинейджеров.