Без единого свидетеля - Джордж Элизабет - Страница 39

— В том возрасте? — Джилл покачал головой, — Тогда я был слишком голоден, чтобы рассчитывать на уготованное мне бессмертие, констебль. — Он доел тост и фасоль и аккуратно сложил салфетку. Тарелку он отодвинул в сторону, а чашку с чаем придвинул к себе. — Для Киммо в данном случае большую роль играла уверенность в том, что никто не сможет причинить ему вред и что он не подвергнет себя опасности из-за неверного выбора. Должно быть, он считал, что может безошибочно судить, с кем ему идти, а кому отказать. У него была цель; проституция была средством ее достижения. Поэтому-то он и не хотел бросать это занятие.

— А что за цель?

Джилл вдруг смутился, как будто его принуждали открыть неприличный секрет в присутствии дамы.

— Гм… Киммо планировал изменить пол. И собирал на это деньги. Он рассказал нам об этом в свой первый же привод в участок.

— На рынке нам сказали, что в конце концов вы поймали его на сбыте краденого, — продолжала Барбара. — И я не могу понять: почему именно Киммо Торн? Ведь там дюжины воришек, торгующих тем, что удалось стащить.

— Это верно, — согласился Джилл. — Но, как нам с вами хорошо известно, людей, чтобы перетрясти все лондонские рынки и определить, какие товары легальны, а какие нет, не хватает. Ну а в случае с Киммо дело было в том, что он, не зная того, продавал предметы, на которых были выгравированы едва заметные серийные номера. И чего уж он совсем не мог ожидать, так это того, что законные владельцы этих предметов будут искать их на рынке каждую пятницу. Когда они увидели своё имущество на его прилавке, то сразу обратились к нам. Меня тоже вызвали, и…

Он сделал пальцами жест, который говорил: что было дальше, вы сами знаете.

— И раньше вы никогда не догадывались, что он занимается грабежом?

— Он был хитер как лиса, — признал Джилл. — И никогда не нарушал закон там, где живет. Все его прегрешения совершались на территории других участков. На это ему хватало ума.

Вот так и вышло, объяснил Джилл, что арест Киммо за торговлю краденым был первым его серьезным столкновением с полицией. Магистрат на основании этого дал ему только условный срок. Сейчас об этом приходится лишь сожалеть. Если бы к Киммо Торну отнеслись серьезнее, если бы его не просто шлепнули по рукам и заставили отмечаться в отделе юных правонарушителей, то, может быть, он что-нибудь понял бы и все еще оставался в числе живых. Но, увы, этого не произошло. Вместо того чтобы провести с ним более серьезную работу, его просто направили в организацию, которая работает с подростками из групп риска.

Барбара навострила уши. Организация? Какая? Где?

— Благотворительная организация, называется «Колосс», — рассказал ей Джилл. — Замечательная идея, и располагаются они прямо здесь, к югу от реки. Они предлагают молодежи альтернативу уличной жизни, преступлениям и наркотикам. Проводят различные мероприятия, занятия по развитию навыков общения, ездят с подростками в походы… И туда приглашаются не только подростки, нарушившие закон, но и бездомные, и находящиеся под опекой, и просто трудные дети… Не могу не признать, что ослабил свое внимание к Киммо, как только узнал, что его записали в «Колосс». Я не сомневался, что кто-нибудь возьмет над ним шефство.

— Вы имеете в виду наставничество? — спросила Барбара. — Этим они занимаются в «Колоссе»?

— Это то, что было нужно Киммо, — сказал Джилл. — Чтобы кто-нибудь проявил к нему интерес. Чтобы кто-то помог ему увидеть, что его личность ценна и важна, ведь сам он в это не верил. Ему нужен был кто-то, к кому бы он мог прийти в трудную минуту. Кто-то, с кем…

Сержант внезапно оборвал горячую тираду, вероятно, осознав, что вместо передачи необходимой информации коллеге-полицейскому он незаметно перешел к агитации за социально активную позицию. И разжал пальцы, стиснувшие чайную кружку.

Теперь понятно, почему его так огорчила смерть мальчика, рассуждала Барбара. Просто удивительно, как он с таким мировоззрением умудряется работать в полиции, и, судя по всему, не первый год, ведь никаких душевных сил не хватит сталкиваться с тем, с чем ему приходиться сталкиваться изо дня в день.

— Не вините себя, — сказала она. — Вы сделали все, что могли. Я бы сказала, вы сделали больше, чем сделали бы другие на вашем месте.

— Но как оказалось, этого недостаточно. И с этим мне придется как-то жить дальше. Мальчик мертв, потому что сержант Джилл не сумел его спасти.

— Но ведь таких ребят, как Киммо, миллионы, — возразила Барбара.

— И большинство из них сейчас живы и здоровы.

— Всем помочь невозможно. Всех не уберечь.

— Вот-вот, так мы и говорим себе.

— А что же нам говорить?

— Что от нас не требуется спасать их всех. От нас требуется помочь только тем, которые встречаются на нашем жизненном пути. И этого, констебль, я не сделал.

— Черт возьми, не судите себя слишком строго!

— Но если не я сам, то кто станет строго судить меня? — воскликнул Джилл. — То-то и оно. И есть одна вещь, в которой я глубоко убежден: чем больше людей будет строго себя судить, тем больше детей получат жизнь, какую и должны иметь дети.

В ответ на это Барбара могла лишь опустить взгляд. Она понимала, что с такими аргументами спорить невозможно. Но тот факт, что спорить ей хотелось, показывал, что она принимает свою работу слишком близко к сердцу. И это делало ее более похожей на Джилла, чем она могла допустить, — как член команды, расследующей убийства.

В этом состоял парадокс полицейской службы. Не принимай ее близко к сердцу — и погибнет еще больше людей. А прими ее слишком близко к сердцу — и не сможешь поймать убийцу.

— Мне нужно поговорить с вами, — сказал Линли. — Прямо сейчас.

Он не добавил «сэр» в конце фразы и не постарался умерить негодование в голосе. Если бы его сейчас видел психолог Хеймиш Робсон, то наверняка бы по интонациям голоса сделал вывод об агрессивности и желании свести счеты. Но Линли это не волновало. У них с Хильером была договоренность. И Хильер не выполнил ее условий.

Помощник комиссара только что закончил совещание со Стивенсоном Диконом. Глава пресс-бюро покинул кабинет Хильера с мрачнейшим выражением лица, которое вполне могло бы поспорить с настроением самого Линли. Дела в их департаменте, по-видимому, шли не так гладко, и на мгновение Линли поддался злорадному чувству. Мысль о том, что в результате махинаций пресс-бюро Хильеру придется пережить несколько весьма неприятных минут перед толпой журналистов, в данный момент доставляла исключительное удовольствие.

Как будто Линли ничего и не говорил, Хильер воскликнул:

— Где этого Нкату черти носят? Скоро у нас встреча с журналистами, я хочу, чтобы он являлся сюда заранее.

Он собрал в стопку документы, рассыпанные по столу для совещаний, и сунул их одному из помощников, который все еще не успел закончить свои дела и оставался в кабинете после встречи с Диконом. Это был тощий, как спичка, юнец в круглых — а-ля Джон Леннон — очках. Он строчил что-то в блокноте, всеми силами стараясь не попасться Хильеру под горячую руку.

— Они пронюхали про цвет кожи, — раздраженно произнес помощник комиссара. — И кто же тот подлец, — он ткнул пальцем в направлении, которое Линли интерпретировал как южное, то есть южный берег реки, то есть туннель на Шанд-стрит, — что слил эту информацию газетчикам? Я хочу, чтобы это выяснили немедленно и принесли мне голову наглеца на блюде. Ты, Пауэре!

Помощник вскочил, изгибаясь в полупоклоне.

— Сэр? Слушаю, сэр!

— Дозвонитесь до этого придурка Родни Аронсона. Он сейчас издает «Сорс», и расовый вопрос появился из его паршивой газетенки. Разузнайте, что возможно, с этого конца. Надавите на Аронсона. Надавите на любого, с кем будете разговаривать. Я хочу, чтобы к концу дня у нас не осталось щелей. Займитесь этим.

— Сэр. — Пауэре выскочил из кабинета.

Хильер подошел к столу и снял трубку, нажал несколько цифр — либо не замечая присутствия Линли, либо не обращая на него внимания из-за разгорающегося скандала.