Ганнибал: Восхождение - Харрис Томас - Страница 39

• Предыдущая
• 39/55
• Следующая

– Здесь.

Следы шин машины Дортлиха уходили дальше, но здесь машина стояла – с двигателя на землю натекла лужица масла.

Из кузова высыпались собаки и милиционеры – две огромные черные немецкие овчарки, возбужденные предстоящей вылазкой в лес, и более серьезно настроенная гончая. Сержант Свенка дал им понюхать верх от фланелевой пижамы Дортлиха, и их спустили с поводков. Под закрытым тучами небом деревья казались серыми, погруженными в мягкие, расплывчатые тени; на полянках собирался туман.

Собаки носились вокруг охотничьего домика, гончая все обегала его по периметру, они бросались то в лес, то обратно, а потом один из милиционеров позвал остальных из глубины зарослей. Его не услышали, и он засвистел в свой свисток.

Голова Дортлиха стояла на пеньке, а на ней сидел ворон. Когда милиционеры приблизились, ворон взлетел, унося с собой все, что сумел прихватить.

Сержант Свенка глубоко вздохнул и, подавая пример остальным, пошел к голове Дортлиха. Щеки отсутствовали, срезанные начисто, и зубы были все видны с боков. Рот держался открытым при помощи солдатского медальона, вставленного между передними зубами.

Они нашли остатки костра. Сержант Свенка прощупал все угли и пепел до земли. Все холодное.

– Шампур, щеки и сморчки, – сказал он.

Инспектор Попиль вышел из здания управления полиции на набережной Орфевр и направился в сторону площади Вогезов, неся в руке тонкий портфель. Зайдя по дороге в бар, чтобы быстренько выпить кофе, он уловил запах кальвадоса и пожалел, что вечер еще не наступил.

Попиль расхаживал взад-вперед до гравию, то и дело поднимая взгляд к окнам леди Мурасаки. Прозрачные занавеси были задернуты. Тонкую ткань то и дело шевелил сквозняк.

Дневная консьержка, старая гречанка, узнала его.

– Мадам ожидает меня, – сказал Попиль. – А молодой человек появлялся?

Консьержка тут же уловила сигнал опасности своими консьержскими антеннами и ответила самым невинным образом:

– Я его не видела, месье, но у меня были выходные.

И нажала на кнопку звонка, впуская Попиля.

Леди Мурасаки полулежала в душистой ванне. В воде плавали четыре гардении и несколько апельсинов. Любимое кимоно ее матери было расшито гардениями. Теперь все это обращено в пепел. Вспомнив об этом, она пустила по воде волну, чтобы изменить рисунок, образованный плавающими цветами. Только мать понимала ее, когда она выходила замуж за Роберта Лектера. Редкие письма отца из Японии" все еще несли в себе лед. И вместо засушенных цветов или душистых трав последнее его письмо принесло ей почерневший прутик из Хиросимы.

Это что, дверной звонок? Она улыбнулась, решив, что это Ганнибал, и потянулась за кимоно. Но он всегда звонил по телефону или присылал записку, предупреждая, что придет, и звонил в дверь, прежде чем воспользоваться ключом. Никакого ключа в замке, только снова звенит дверной звонок.

Она вышла из ванны и торопливо накинула хлопчатобумажный халат. Глянула в дверной глазок. Попиль! В глазке был Попиль.

Леди Мурасаки радовали редкие ленчи с Попилем. Первый, в "Каталонском лугу" в Булонском лесу, прошел довольно скованно, но в остальные разы, в ресторане "У Поля" недалеко от его работы, они оба чувствовали себя более свободно и раскованно. Он посылал ей и приглашения на ужин, всегда в письменном виде, а одно даже сопроводил хокку со слишком изысканными ссылками на время года. Она отклоняла приглашения на ужин, тоже в письменном виде.

Леди Мурасаки отперла дверь. Волосы ее были убраны наверх, она была восхитительно босая.

– Здравствуйте, инспектор.

– Простите, что явился без предупреждения. Я пытался вам дозвониться.

– Да, я слышала телефонный звонок.

– Из ванной, надо полагать.

– Входите.

Следуя за его взглядом, она отметила, что он сразу же обратил внимание, на месте ли оружие, навешанное на самурайские доспехи: кинжал танго, малый меч, большой меч, боевой топор.

– Ганнибал?

– Его здесь нет.

Будучи женщиной весьма привлекательной, леди Мурасаки предпочитала осторожную охоту и засадную тактику. Стоя спиной к каминной полке и спрятав руки в рукава, она ждала, когда инспектор сам начнет игру. Попилю нужно было пустить в ход все свои инстинкты, чтобы вспугнуть и поднять дичь.

Он стоял за диваном, касаясь рукой обивки.

– Мне нужно его найти. Когда вы его в последний раз видели?

– Сколько дней назад? А что случилось?

Попиль передвинулся к доспехам. Погладил лакированную поверхность нагрудника.

– Вы знаете, где он?

– Нет.

– Он не указывал, куда может отправиться?

Указывал. Леди Мурасаки наблюдала за Попилем. Вот кончики его ушей покраснели. Он двигается, задает вопросы, прикасается к разным предметам. Он любит прикасаться по очереди к разным материям, то к гладким, то к ворсистым. Она и за столом это замечала. Гладкое, потом ворсистое. Как верхняя и нижняя поверхности языка. Она знала, что легко может с помощью этого образа зарядить его мощным зарядом электричества, заставить кровь его отхлынуть от мозга.

Попиль обошел цветок в горшке. Когда он посмотрел на нее сквозь листья цветка, она улыбнулась ему и сбила его с ритма.

– Он отправился за город, не знаю точно куда.

– Ага, за город, – сказал Попиль. – На охоту за военными преступниками, надо полагать.

Он посмотрел ей прямо в глаза:

– Извините, но мне придется показать вам вот это.

Попиль положил на чайный столик листок со смазанным изображением – еще мокрый и сворачивающийся в трубку термофакс из советского посольства. На нем была изображена голова Дортлиха на пеньке со стоящими вокруг милиционерами и двумя немецкими овчарками и гончей. Второе фото Дортлиха было взято с его служебного удостоверения.

– Его обнаружили в лесу, который до войны принадлежал семье Ганнибала. Я знаю, что Ганнибал был там – он пересек польскую границу за день до того.

– Да почему это должен быть Ганнибал? У этого человека, наверное, было много врагов, вы же сами говорили, что он военный преступник.

Попиль подвинул к ней фото с удостоверения.

– Вот так он выглядел при жизни. – Попиль достал рисунок из своего портфеля, первый из подборки. – А вот так изобразил его Ганнибал. И повесил рисунок на стене у себя в комнате. – Половина лица на рисунке была анатомирована, вторая явно принадлежала Дортлиху.

– И в его комнату вы попали отнюдь не по его приглашению.

Попиля внезапно охватила ярость.

– Ваша ручная змея убила человека. Вероятно, не первого, вам это лучше известно, чем мне. А вот и другие, – добавил он и выложил на стол остальные рисунки. – Они все были в его комнате, и этот, и этот, и этот. Вот это лицо проходило на суде в Нюрнберге, я его помню. Они все скрываются и теперь убьют его, если сумеют.

– А что же советская полиция?

– Они втихую наводят справки во Франции. Нацист вроде Дортлиха в рядах советской милиции – для Советов это настоящий скандал. У них теперь есть его досье – получили от Штази[61]из ГДР.

– Если они схватят Ганнибала...

– Если они схватят Ганнибала, они его просто пристрелят. Если он выберется оттуда, они могут про это дело забыть – при условии, что он будет держать язык за зубами.

– А вы тоже про него забудете?

– Если он начнет свою охоту во Франции, то сядет в тюрьму. И голову может потерять. – Попиль перестал расхаживать по комнате. Плечи его опустились. Потом он засунул руки в карманы.

Леди Мурасаки выпростала ладони из рукавов.

– А вас депортируют из страны, – добавил он. – И я буду несчастлив. Мне нравится видеться с вами.

– Вы живете только глазами, инспектор?

– А чем живет Ганнибал? Вы же готовы все для него сделать, не так ли?

Она начала было что-то говорить, что-то вроде оправданий, чтобы защититься, но потом просто сказала: "Да". И стала ждать его реакции.

• Предыдущая
• 39/55
• Следующая