Буря - Воеводин Всеволод Петрович - Страница 34

• Предыдущая
• 34/82
• Следующая

Бабин, наконец, перестал смеяться. Взяв Мацейса за плечи, он начал трясти его, но тот не просыпался и только пробормотал сквозь сон: «Пошел к чорту! Дай человеку поспать». После этого мы смеялись ещё, наверное, минуту.

Не легкий был это труд — разбудить их. Первым проснулся Мацейс. Он сел и глядел на нас тупыми, заспанными глазами.

— Вернулись уже? — спросил он наконец. И опять все мы согнулись от хохота. В самом деле, целые часы мы их искали, беспокоились, волновались, а он, видите ли, удивлен, что мы уже вернулись. Мацейс смотрел, не понимая, чему мы смеемся. Продрав глаза, он объяснил.

— А мы решили вздремнуть в холодке полчасика.

Вдоволь мы посмеялись над ними. А когда проснулся Шкебин, как смешно он таращил на нас глаза, пока сообразил, где он, и как захохотали все, когда он, думая, что мы только что вернулись и хотим есть, вырвал у меня чайник и побежал к водопаду.

Надо сказать, что им обоим здорово бы попало, если бы уж очень не были они смешны, сонные, растерянные, глупо хлопающие глазами. Когда мы всласть посмеялись и торопясь пошли к шлюпке, Бабин всё-таки обругал их, и они даже не оправдывались. Тральщик торопил нас протяжными гудками, и, оттолкнув шлюпку, мы понеслись к нему по гладкой, спокойной воде. Ещё издали было видно: у борта стояли матросы и, видимо, в предвкушении яичницы, размахивали зюйдвестками, приветствуя нас. Еще издали было слышно — нас спрашивали: много ли набрали яиц, и всё ли благополучно, и не поклевали ли нас птицы, и какого чорта мы копались так долго на берегу? Когда мы подошли ближе, мы увидали, что с борта свисали, раскачиваясь, два унылых уса нашего кока, который, растолкав всех, потребовал ведра с яйцами и, опустив усы в каждое поочередно, неодобрительно покачал головой, сказав, что всё мелочь и что не стоило за такой ерундой ездить. Всё-таки он унес их к себе, тщательно оберегая от жадного любопытства команды, и скоро мы услышали яростный грохот сковородок.

Бабин, снова с часами в руках, отдавал короткие команды. Подняли шлюпку. Мы пошли в столовую. Бабин собирался спуститься в каюту, но Студенцов, наклонившись с мостика, окликнул его:

— Зайдите в рубку. Мне надо поговорить с вами.

Бабин поднялся по трапу и исчез в рубке.

Матросы, работавшие у рыбодела, встретили нас руганью и криками.

— Мальчиков нет на вас работать! — кричали нам. — Можете на берегу прогуливаться. Таких-то охотников на чужой счет по шеям надо гнать.

Красные и смущенные, прошли мы в столовую, и долго ещё через открытые иллюминаторы доносились в столовую неласковые слова моих товарищей по вахте. Однако в команде нашлись охотники заменить нас на вахте с тем, чтобы мы отработали за них после.

Мы все чувствовали себя усталыми, но никто не пошел в кубрик, боясь пропустить яичницу. Мы сидели в столовой и играли в «козла», громко ударяя костяшками о столы, а из камбуза слышалось соблазнительное шипение и вкусно пахло яичницей.

Повар, однако, не торопился. Он хотел накормить заодно обе вахты. Как мы ни умоляли, какими обидными словами ни называли его, он был неумолим.

— В девятнадцать тридцать, — говорил он, высунувшись в окошечко и покачивая усами, — вы покушаете, а тут и вторая вахта придет. А то что же — для каждой отдельно жарить? Не-ет.

Мы беззлобно ругали его и стучали костяшками, заглушая голод увлекательною игрою в «козла» на щелчки. Мне не везло, и меня здорово отщелкали по лбу, когда, наконец, на столах очутилась яичница. Она дымилась и пахла великолепно, и мы глотали слюну, пока Свистунов, как старший, делил её на равные порции. Впрочем, яиц было наверное, сотни четыре, так что задача Свистунова оказалась не очень трудной. Все уже были сыты, набивали трубки или свертывали козьи ножки, а ещё много было яичницы на сковородах, и кок, укоризненно покачивая усами, стыдил нас:

— Жадины! Пристали — побольше, побольше, — а что я теперь буду чаек кормить, что ли? Ведь вторая вахта придет — потребует свежей, горяченькой.

Он был прав. Ударили склянки, и, громко требуя свежей яичницы, ввалились ребята из второй вахты. Они рассаживались, хлопая рукавицами, теснили нас, торопя на вахту, дразня обжорами и лентяями. Нам в самом деле не хотелось идти работать. Нас разморило от сытной еды, мы наслаждались отдыхом и покоем. Под разными предлогами мы оттягивали неприятную минуту.

— Шалопаи! — кричал Мацейс. — До чего ленивый народ! Гришка, тащи шланг! Их надо гидравлическим способом на работу гнать.

Он был опять таким же, как всегда, уверенным и нагловатым парнем. Можно было подумать, что полчаса назад его не срамили на всю палубу здоровые глотки матросов. Разумеется, ему не замедлили напомнить об этом, но он только отшучивался и гоготал, и мы сами смеялись его шуткам, потому что уж кто-кто, а Мацейс за словом в карман не лазил. Он стоял, широкоплечий, здоровый парень, цедя из бачка воду в кружку, и, глядя на него, я думал: буду ли когда-нибудь таким же уверенным, здоровым и сильным? Скинув сытую одурь, мы нехотя собирались и, пожалуй, немного медленнее, чем можно было бы, убирали свою посуду, отыскивали рукавицы, застегивали ворот брезентовой робы. Наконец мы направились к выходу, но столкнулись с только что сменившимся рулевым. Он вошел и сразу же заорал:

— Мне без очереди. Я с новостями.

Мы остановились. Нельзя было уйти, не узнав новостей.

— Ну что такое, в чем дело? — орали мы ему. — Не задерживай. Видишь — на вахту пора.

— Облегчение выходит нашему брату, — объяснял рулевой, принюхиваясь к яичнице. — Решено больше рыбку не ловить, а пойти погулять по морю.

— Слушай, — оборвал его Свистунов, — нам времени нет языком трепать. В чём дело? Шторма ждут, что ли?

— Так точно, — подтвердил рулевой, — баллов, говорят, на двенадцать. Так что мы этот трал поднимаем и в открытое море — штормовать. А то, капитан говорит, как бы на берег не бросило.

Кружка, из которой Мацейс, запрокинув голову, пил воду, упала на пол и разлетелась в куски. Я обернулся. Мацейс стоял неподвижно, с белым, как снег, лицом, и смотрел в одну точку мутными, стеклянными глазами. Я подбежал к нему: «Что с тобой, Жора?» Он смотрел, не видя меня. Я взял его за руку, рука была холодна. Я испугался ужасно. Вот тебе и здоровяк! «Мацейс! — тряс я его за плечи. — Что с ним, ребята?» Я огляделся. Матросы смотрели на него растерянно и удивленно.

— Припадок, что ли? — протянул Свистунов. — Надо старшему доложить. Пусть отпоит каплями.

Но краска возвращалась в лицо Мацейса.

— Ерунда, — сказал он негромко. — Это у меня с детства бывает. — И усмехнулся неуверенною улыбкой.

В столовой было ещё тихо, когда вдруг, расталкивая всех, быстро прошел к выходу Шкебин и, не оборачиваясь, вышел на палубу. Мы смотрели ему вслед, недоумевая, что ещё с ним случилось, но нас вернул к жизни резкий голос Бабина. Бабин вошел в столовую с другой стороны. Он был красен от злости.

— Интересно, вы что же — собираетесь в столовой вахту стоять? — спросил он.

Толкая друг друга, торопясь, бросились мы на палубу. Уже минут двадцать прошло с тех пор, как склянки ударили вахту.

• Предыдущая
• 34/82
• Следующая