Румынские сказки - Крянгэ Ион - Страница 33

• Предыдущая
• 33/76
• Следующая

— Если этот дурень попробует что сказать, мы объявим, что он не в своём уме, и всё равно нам скорее поверят, чем ему.

Вернулись они, значит, к царю, отдали ему молоко, омыл он глава, испил того молока и ничуть ему не помогло. После того приходит к царю меньшая дочь и говорит:

— Батюшка, вот молоко, его добыл мой муж, омой им глаза, прошу тебя.

А царь ей отвечает:

— Какими такими подвигами отличился твой безмозглый муженёк? Можно ли ждать от него проку? Старшие мои зятья и то не смогли ничего сделать, а они вон как выручили меня на войне. Где ему, бездольному, мне помочь? И потом, я же говорил вам, чтобы вы не смели являться ко мне! Как ты дерзнула ослушаться моего приказа?

— Я приму любое наказание, которое ты велишь положить мне, батюшка, только прошу, омой глаза молоком, что тебе посылает твой покорный слуга.

Царь, видя, что дочь так усиленно упрашивает, смягчился и взял то молоко, которое она принесла, а потом омыл им глаза один день, другой и, к великому своему удивлению, почувствовал, что начинает видеть словно сквозь сито. А когда омыл и на третий день, то стал видеть совсем хорошо. После исцеления задал пир всем боярам и царским советникам и по их просьбе позвал и Фэт-Фрумоса и посадил его на конец стола. И вот, когда гости веселились и угощались, поднялся с места Фэт-Фрумос, испросил царского позволенья и сказал:

— Великий государь, могут ли рабы сидеть за столом вместе со своим господином?

— Никак нет, — ответил царь.

— Тогда, если так, и коли ты слывёшь человеком справедливым, яви и мне справедливость и прикажи встать двоим из гостей, что сидят по правую и по левую руку твоего величества, они мои рабы. А если не веришь мне, посмотри сам и увидишь, что на спинах у них печать обозначена.

Услыхали это царские зятья, обмерли со страху и повинились во всём. Сразу велели им выйти из-за стола, и остались они стоять.

А под конец пиршества Фэт-Фрумос вынул платок, который вручил ему царь на поле боя.

— Как это мой платок попал к тебе в руки? — спросил царь. — Я давал его ангелу господню, который нам помог на войне.

— Нет, великий государь, ты мне его дал.

— Ну, если так, значит, ты и помогал нам?

— Да, великий государь.

— Не поверю, — сразу сказал царь, — если ты не покажешься в том самом виде.

Встал он тогда из-за стола, пошёл, надел самое лучшее платье, распустил кудри по плечам и предстал перед царём и перед всеми гостями. Как увидели его гости, сразу повскакали с мест и диву дались: Фэт-Фрумос был таким молодцом и таким красавцем, что на него, как на солнце, во все глаза не взглянешь — ослепит.

Похвалил царь свою дочь за хороший выбор, потом сошёл с царского трона и возвёл на него своего зятя Фэт-Фрумоса. А он первым делом отпустил свояков, и после этого по всему царству пошла великая гульба и славный пир.

Был и я на том пиру, колол вертелом дрова, носил воду решетом, шутки подсыпал ведром. Меня щедро наградили: дали пирожка кусок с воробьиный носок да сто сот тумаков — по вине говорунов.

Дело было в старину, когда ещё жил на свете дедушка Мороз, бел как снег. В то время жил один царь, богатый, как и полагается царю. Имел он при себе сына по имени Ионицэ Фэт-Фрумос. Разные забавы любил Ионицэ, и поплясать любил, и музыкантов послушать, но милее всех забав ему были кони. Частенько ездил Ионицэ пасти коней на луга. А надо вам сказать, что лучшее царское пастбище с клевером было возле озера Волшебниц. Из того озера порой выходили волшебницы чтобы показаться людям.

Вот однажды поехал Ионицэ с табунщиком пасти коней на луг у озера Волшебниц. Ионицэ прилёг на берегу и уснул, а табунщик за конями присматривал. Вдруг расступилась вода в озере, вышла на берег волшебница в образе девичьем, собой такая красавица, другой подобной в целом свете не бывало. Подходит она к Ионицэ, целует его и говорит:

— Пробудись, милый друг!

Однако Ионицэ не проснулся. Девица стала слёзы ронять, опять его целует, а он всё не просыпается.

Разобиделась волшебница, вернулась в озеро и пропала под волнами.

После того как насытились кони, табунщик разбудил Ионицэ, и поехали они верхами домой. По пути рассказал табунщик царевичу про всё, что делала волшебница. Подосадовал тут на себя Ионицэ, как это он проснуться не смог.

На другой день опять они отправились на пастбище. Ионицэ теперь уж решил вовсе не спать, да сладкий сон, сморил его поневоле. Ведь недаром загадку загадывают: «Что слаще всего на свете?»

Вышла из озера волшебница, поцеловала Ионицэ, уж чего только не пробовала, чтобы разбудить его, да всё понапрасну. Так и ушла в слезах и пропала в озере.

Табунщик и в этот раз подглядел, что проделывала волшебница. Вроде бы и сам подосадовал на царевича. Потом разбудил Ионицэ, поехали они домой, и тут он рассказал, как целовала Ионицэ волшебница и как плакала, не добудившись его.

На третий день опять поехал Ионицэ с табунщиком на пастбище к озеру Волшебниц. Ионицэ ходит, прогуливается взад-вперёд по бережку, лишь бы не заснуть, а сам ждёт не дождётся, когда выйдет из озера волшебница. И что же он вдруг надумал? Взял да лёг на траву и посматривает на озеро. Ну, и готово дело. Сон опять одолел его. Ионицэ спит непробудно. А из озера вышла волшебница, подходит к нему, целует, хочет разбудить, и плакать-то принимается, прямо не знает, что и делать. Потом уж видит, что никак ей не добудиться его, и говорит:

— Отныне я больше не приду!

Сняла кольцо у Ионицэ и надела себе на палец, а свой именной перстень ему на палец надела и после того скрылась в озере.

Немного спустя является табунщик, будит Ионицэ и рассказывает всё, как было.

Ионицэ чуть не помер с досады. Глянул потом на палец, видит — чужое кольцо, а на кольце том написано: «Иляна-Косынзяна, коса золотая, в косе дивный цвет воспевает, тридевять царств внимают».

Ионицэ только того и надо было. Пришёл он домой и роздал всё своё имение бедным. Справил себе пару железных постолов, взял стальную клюку и пошёл странствовать по свету, попытать вестей об Иляне-Косынзяне.

Сначала прибыл Ионицэ к зятю, за которым была меньшая его сестра, и спрашивает:

— Не слыхал ли ты случаем про Иляну-Косынзяну?

— Нет, — ответил ему зять.

Ионицэ продолжает свой путь дальний и приходит ко второму зятю, за которым средняя была сестра. Спросил зятя, не знает ли он чего про Иляну-Косынзяну.

— Откуда мне знать? Про неё только сказки сказывают, — ответил ему зять.

Да ведь любовь куда не заведёт человека! Подтянул Ионицэ потуже ремни на постолах, взял свою стальную клюку и пошёл себе дальше, куда сердце летит.

Наконец дошёл он до третьего зятя, за которым старшая была сестра. Спросил и его:

— Ты много на своём веку видал и слыхал, стало быть, знаешь и про Иляну-Косынзяну.

— Покамест не слыхал, чтобы кому-нибудь довелось побывать у Иляны-Косынзяны, разузнать, где она есть, — ответил ему зять. — Воротись-ка ты лучше домой, нечего попусту ноги ломать да худую славу наживать.

Смолчал Ионицэ и затаил про себя, какая у него тоска на сердце. Без дальних слов распрощался и пошёл дальше. Много гор и долин, много тёмных лесов и равнин исходил Ионицэ. Кого ни встречал, кого ни спрашивал про Иляну-Косынзяну, никто не сумел ничего сказать о ней.

— Что мне за житьё без Иляны? Так и буду идти, покуда земной простор не кончится, покуда свет да небушко не скроются, — говорил сам с собой Ионицэ.

Шёл он, шёл и устали не знал. А на уме у него всё Иляна была. Иной раз почудится ему, будто вот она, впереди, но потом видит, нет, показалось только.

Так думал он свою думу и поднимался на гору, пока не добрался до вершины. А солнце бывало в тех местах только на закате. По другую сторону горы была тёмная пещера. Вступил туда Ионицэ Фэт-Фрумос, шёл, шёл и ни один жив-человек ему не попался, только змеи да всякие звери сновали туда и сюда, но Ионицэ не побоялся их.

• Предыдущая
• 33/76
• Следующая