Помпеи - Харрис Роберт - Страница 68

• Предыдущая
• 68/69
• Следующая

Хотя волосы и одежда погибших сгорели в считаные секунды, этот огонь быстро погас из-за недостатка кислорода, и все накрыло шестифутовой волной пепла, шедшей по пятам огненной волны. Пепел саваном покрыл город и окрестности и плотно облепил тела погибших. Потом он затвердел. Потом его накрыло сверху еще одним слоем пемзы. Тела в своих потаенных полостях сгнили, а вместе с ними исчезла и самая память о городе, некогда стоявшем на этом месте. Помпеи превратились в город, населенный безукоризненно сохранившимися полыми жителями — некоторые сбились в кучу, другие лежали в одиночестве; у кого-то одежду сорвало порывом воздуха, у кого-то подняло над головой; кто-то прижимал к себе любимые вещи, а кто-то отчаянно хватался за пустоту. Полости, пустые места в форме людей, повисшие на уровне крыш своих бывших домов.

В Стабиях ветер подхватил самодельный навес, сооруженный из паруса «Минервы», и поднял его в воздух. Люди, лишившись укрытия, увидели, как светящееся облако прокатилось по Помпеям и двинулось к ним.

Все бросились бежать, Помпониан и Попидий — в первых рядах.

Они взяли бы Плиния с собой. Торкват и Алексион подхватили префекта и поставили его на ноги. Но Плиний уже не мог двигаться. И когда он грубо, без лишних церемоний велел бросить его и спасаться самим, они поняли, что префект говорит совершенно искренне. Алексион собрал записи и еще раз пообещал, что непременно передаст их племяннику Плиния. Торкват отдал честь. А потом Плиний остался один.

Он сделал все что мог. Он пронаблюдал манифестацию во всех ее фазах. Он описал эти фазы — колонна, туча, буря, огонь, — полностью исчерпав свой словарный запас. Он прожил долгую жизнь, многое повидал, и вот теперь Природа подарила ему возможность в последний раз взглянуть на ее мощь. И сейчас, в последние мгновения своего существования, он наблюдал за всем с таким же интересом, как и в юности. Чего же еще желать человеку?

Светящаяся черта была очень яркой — и в то же время исполнена каких-то мерцающих теней. Интересно, что бы это значило? Плиния вновь охватило любопытство.

Люди ошибочно принимают измерение за понимание. И они вечно ставят себя в центр вселенной. Таково их самомнение. На земле становится теплее — это наверняка наша вина! Гора уничтожает нас — мы не умилостивили богов! Слишком много дождей, слишком мало дождей — как приятно думать, что все это как-то связано с нашим поведением, что если бы мы жили лучше, чуть скромнее, то наша добродетель непременно была бы вознаграждена. Но на Плиния сейчас надвигалась сама Природа — непостижимая, всепобеждающая, равнодушная, — и префект увидел в ее пламени всю тщетность человеческих притязаний.

На этом ветру трудно было стоять, трудно было дышать. Воздух был заполнен пеплом, песком и устрашающим сиянием. Плиний задыхался. Боль железным обручем сдавила грудь. Он пятился, пошатываясь.

Встречай это лицом к лицу. Не сдавайся.

Лицом к лицу. Как римлянин.

Волна захлестнула его.

Извержение продолжалось весь день; волна шла за волной, и взрывы сотрясали землю. Ближе к вечеру оно пошло на убыль. Начался дождь. Он погасил пожары и прибил пепел к земле. Он промочил насквозь серые низкие холмы, возникшие на месте некогда плодородных окрестностей Помпей и живописного побережья между Геркуланумом и Стабиями. Он снова наполнил водою родники и источники, и ручьи снова побежали к морю, прокладывая себе новые русла. Река Сарн сменила русло полностью.

Когда воздух очистился, вновь стало видно Везувий. Но очертания его изменились до неузнаваемости. Остроконечная вершина исчезла, сменившись кратером.

Тело Плиния отыскали на берегу — по словам его племянника, командующий «походил скорее на спящего, чем на мертвого» — и отвезли в Мизены, вместе с его последними записями. Они оказались столь точными, что в язык науки вошло новое слово — «плиниево», для описания «вулканического извержения, в ходе которого из центрального выходного отверстия узкая струя газа с огромной силой бьет на высоту в несколько миль, а затем растекается в стороны».

Вода по Акве Августе продолжала течь, как текла сто лет до этого.

Люди, бежавшие из своих домов на восточные склоны горы, с наступлением ночи начали осторожно возвращаться. В последующие дни ходило множество слухов и историй. Говорили, будто какая-то женщина родила каменного младенца. Кто-то видел, как скала ожила и приняла человеческий облик. Роща деревьев, росших вдоль дороги на Нолу, перебралась с одной стороны тракта на другой, и на них выросли таинственные зеленые плоды, которые якобы излечивали любую болезнь, от глистов до слепоты.

Не менее чудесные истории рассказывали о выживших. Говорили, будто какой-то слепой раб умудрился выбраться из Помпей и спрятаться в брюхе мертвой лошади, что валялась на дороге, ведущей в Стабии; так он спасся и от камней, и от жара. Говорили, будто нашли двоих детей-близнецов — красивых, белокурых, в золотых одеяниях; они не получили ни единой царапины, но утратили дар речи. Детей отослали в Рим, и там их приняли при императорском дворе.

Но самое широкое распространение получила легенда про мужчину и женщину, которые вышли из-под земли вечером того дня, когда закончилось извержение. Рассказывали, будто они спаслись из Помпей и прошли под землей несколько миль, словно кроты, и вышли из туннеля уже там, куда не добралось извержение. Живительные воды подземной реки защитили их. Кто-то вроде бы видел, как они вместе уходили в сторону побережья, в тот час, когда солнце садилось за иззубренный Везувий и знакомый вечерний ветерок с Капри гнал пыль.

Но эта, последняя история уже ни в какие ворота не лезла, и потому все здравомыслящие люди сочли ее выдумкой.

Боюсь, я, в отличие от Плиния, не могу сказать, что в ходе своих изысканий сверялся с двумя тысячами книг. И тем не менее эта книга никогда бы не была написана, если бы не эрудиция множества других людей. И, как и Плиний, я полагаю, что это и вправду приятно — если не им, то уж мне точно, — перечислить тех, чьи труды послужили мне источниками информации и вдохновения.

Помимо авторов тех работ по вулканологии, которые я цитировал в книге, я хотел бы выразить свою глубочайшую признательность Жану-Пьеру Адаму («Римские здания»), Карлин А. Бартон («Римская честь»), Мэри Бигон («Римская природа»), Марселю Бриону («Помпеи и Геркуланум»), Лионелю Кассону («Древние мореходы»), Джону Д'Армсу («Римляне на берегах Неаполитанского залива»), Джозефу Джею Дессису («Геркуланум»), Джорджу Хоуку («Акведук Немос»), Джону Ф. Хили («Плиний Старший в науке и технике»), Джеймсу Хиггинботему («Писцина»), А. Тревору Ходжу («Римские акведуки и водоснабжение»), Вильгельмине Фимстер Яшемски («Сады Помпей»), Уильяму Джонману («Экономика и общественное устройство Помпей»), Рэю Лоуренсу («Римские Помпеи»), Амадео Маури («Помпеи»), Огюсту May («Помпеи: жизнь и искусство»), Дэвиду Муру («Римский пантеон»), Сальваторе Наппо («Помпеи: путеводитель по исчезнувшему городу»), Л. Ричадсону-младшему («Помпеи: история архитектуры»), Честеру Дж. Старру («Римский военный флот времен империи»), Эндрю Уоллесу-Хадриллу («Дома и общество Помпей и Геркуланума») и Полу Занкеру («Помпеи: общественная и частная жизнь»).

Переводы Плиния, Сенеки и Страбона по большей части взяты из их трудов, изданных в серии «Библиотека классики». Я также использовал «Десять книг об архитектуре» Витрувия, изданные Ингрид Д. Роуленд и Томасом Ноублем Хоувом. «Беррингтонов атлас греческого и римского мира», изданный Ричардом Дж. А. Толбертом, помог мне оживить Кампанью. Совершенно неоценимую помощь мне оказали и статьи Харальда Сигурдсона, Стэнфорда Кешдоллара и Стефана Р. Дж. Спаркса, опубликованные в «Американском археологическом журнале».

• Предыдущая
• 68/69
• Следующая