Enigma - Харрис Роберт - Страница 70
- Предыдущая
- 70/75
- Следующая
Ему сделали укол, и он снова опустился на морское дно.
Потом он стал помаленьку поправляться, боль постепенно перемещалась в другую сферу. Сначала страдания были на девять десятых физическими и на одну десятую душевными, потом соответственно восемь десятых и две десятых, затем семь и три и так далее, пока соотношение не стало обратным и он чуть ли не с удовольствием предвкушал ежедневные мучительные перевязки, дававшие возможность стереть из памяти воспоминания о том, что произошло.
Он знал только часть картины, не всю ее. Но любая попытка задать вопросы, любое требование поговорить с кем-нибудь из начальства — любое поведение, которое могло быть истолковано как «трудное», кончалось иглой и тяжелым забытьём.
Он научился хитрить.
Коротал время за чтением детективов, главным образом Агаты Кристи; ему приносили их из госпитальной библиотеки, маленькие книжечки в красных истрепанных обложках с непонятными пятнами, которые он старался особенно не разглядывать. «Смерть лорда Эджвера», «Паркер Пайн — детектив», «Тайна семи циферблатов», «Убийство в доме викария». Прочитывал по две, иногда по три книжки в день. В библиотеке был и Шерлок Холмс, и однажды Джерихо блаженствовал целых два часа, пытаясь разгадать шифр Эйба Слени в «Пляшущих человечках» (упрощенная решетка системы Плейфер, решил он, с использованием перевернутых и зеркальных изображений), но не смог проверить свои выводы, потому что ему не дали карандаш и бумагу.
К концу первой недели он достаточно окреп, чтобы пройти несколько шагов по коридору и самостоятельно ходить в туалет.
И за все это время его посетили только два человека: Логи и Уигрэм.
Логи навестил его, наверное, в самом начале апреля. Был ранний вечер, совсем еще светло, маленькую палату пересекали тени — от выкрашенной в белый цвет поцарапанной металлической кровати, от тележки с кувшином воды и тазиком, от стула. Джерихо был в выцветшей синей полосатой пижаме, на одеяле лежали исхудавшие руки. Когда сестра оставила их одних, Логи неловко присел на краешек кровати и сказал Джерихо, что все передают ему самые добрые пожелания.
— Даже Бакстер?
— Даже Бакстер.
— Даже Скиннер?
— Ну, может быть, Скиннер не передавал. Откровенно говоря, я его по-настоящему и не видел. У него своих проблем по горло.
Логи вкратце рассказал, кто чем занят, потом стал говорить о битве конвоев, которая, как и предсказывал Кейв, длилась почти целую неделю. К тому времени, когда конвои достигли зоны воздушного прикрытия и подводные лодки были отогнаны, затонуло двадцать три торговых судна союзников общим водоизмещением сто пятьдесят тысяч тонн. Потеряно сто шестьдесят тысяч тонн грузов, включая двухнедельный запас сухого молока, о котором так глупо шутил Скиннер, помнишь? Вероятно, когда этот корабль затонул, вода в океане побелела. Как сообщило немецкое радио. DiegrossteGeleitzugschlachtalterZeiten. Это была величайшая за все время битва конвоев. И на этот раз гады не соврали.
— Много погибло?
— Около четырехсот человек. В большинстве американцы.
Джерихо горько вздохнул. — А подлодки потопили?
— Думаем, только одну.
— А как с Акулой?
— Поймали, старина. — Логи через одеяло потрепал Джерихо по колену. — Знаешь, к концу очень пригодилось. Благодаря тебе.
Чтобы получить настройку, машинам потребовалось сорок часов — с полуночи во вторник и до конца дня в четверг. Но к концу недели шпаргалочники частично восстановили метеокод — во всяком случае, теперь было за что зацепиться, — и в настоящее время Акулу взламывают шесть дней из семи, правда, иногда немного запаздывают. Однако вполне годится, пока в июне не получат первые машины «Кобра».
Низко пролетел самолет — судя по звуку, «Спитфайр».
Помолчав, Логи тихо сказал:
— Скиннеру пришлось передать чертежи четырехроторных машин американцам.
— Ну!
— Разумеется, — складывая руки на груди, продолжал Логи, — все обставлено как взаимодействие, сотрудничество. Но никого не обманешь. Особенно меня. Отныне мы должны передавать по телетайпу в Вашингтон все сообщения о передвижении подводных лодок сразу после получения. Это будет считаться двусторонними дружескими консультациями. Сплошной треп. А что ожидает нас? В конечном счете все, как всегда, сведется к грубой силе. И когда у них будет в десять раз больше машин — а это случится довольно скоро, думаю, не позже чем через полгода, — что останется нам? Одни только радиоперехваты, а расшифровкой займутся они.
— Вряд ли нам можно жаловаться.
— Разумеется. Знаю, что нельзя. Просто… Ладно, мы с тобой видели и лучшие времена, — вздохнул Логи, вытягивая ноги и разглядывая свои огромные лапищи. — И все же, думаю, есть чему порадоваться.
— Чему еще? — посмотрел на него Джерихо и, поняв, о чем речь, расхохотался. — Скиннер!
— Он чертовски расстроен, — с довольным видом известил Логи. — Да, очень жаль твою девушку.
— Ну… — вяло махнув рукой, Джерихо страдальчески поморщился.
Тягостное молчание прервала сестра, объявившая, что Логи пора уходить. Тот облегченно поднялся и пожал руку Джерихо.
— Поправляйся, старина, слышишь? Скоро приеду к тебе снова.
— Ладно, Гай. Спасибо.
Но они виделись в последний раз.
Первой к кафедре вышла мисс Монк. Она, словно вызывая присутствующих на спор, продекламировала стихотворение Артура Хью Клау «Не говори о бесполезности борьбы». Хороший выбор, подумал Джерихо. Дерзко, оптимистично. Клэр понравилось бы:
Когда приходит день, не на востоке только
Свет заливает окна.
Восходит солнце плавно, не спеша
Но глянь, на западе земля светлеет тоже.
— Помолимся, — призвал викарий.
Джерихо осторожно опустился на колени. Закрыв глаза, вместе со всеми шевелил губами, но веры не было. Вера в математику, да; вера в логику, разумеется; вера в движение звезд, пожалуй. Но вот вера в Бога, христианского или иного?
Рядом с ним Уигрэм громко произнес: «Аминь».
Уигрэм посещал Джерихо часто, всякий раз демонстрируя заботу и внимание. Все то же странное вялое рукопожатие. Гость взбивал подушки, наливал воды, чрезмерно старательно поправлял простыни.
— Обращаются с тобой хорошо? Что-нибудь нужно?
Джерихо отвечал, что хорошо, спасибо, о нем заботятся, и Уигрэм неизменно улыбался, повторял любимое словечко «превосходно»: как превосходно Джерихо выглядит, как превосходно он помог; однажды даже заметил, какой превосходный вид из окна палаты, словно это тоже было творением Джерихо. О да, Уигрэм был само очарование. Он раздавал очарование, будто суп беднякам.
Вначале в основном говорил Джерихо, отвечая на вопросы Уигрэма. Почему он не сообщил руководству о найденных в комнате Клэр шифровках? Зачем ездил в Бьюмэнор? Что там взял? Каким образом? Как расшифровал радиоперехваты? Что сказал ему Пак, выпрыгивая из поезда?
Уигрэм уходил и на следующий день, или через день, приходил снова и опять начинал спрашивать. Джерихо пробовал вставить собственные вопросы, но Уигрэм всякий раз отмахивался. Говорил, потом. Потом. Всему свое время.
Затем в один прекрасный день он явился, улыбаясь шире прежнего, и объявил, что расследование закончено. Когда он улыбался, в уголках голубых глаз собирались морщинки. Густые светлые, как у коровы, ресницы.
— Итак, дорогой друг, если ты не окончательно замучен, думаю, что мне следует рассказать тебе все.
Жил-был, начал Уигрэм, усаживаясь в ногах кровати, человек по имени Адам Паковский; мать у него была англичанка, отец поляк, живший в Лондоне. Адаму не исполнилось и десяти, когда родители разошлись и он уехал с отцом в Краков. Отец был профессором математики, сын тоже проявил склонность к данной науке и в свое время оказался в польской шифровальной службе в Пири, что к югу от Варшавы. Началась война. Отца в звании майора призвали в польскую армию. Последовало поражение. Одна половина страны была оккупирована немцами, другая — Советским Союзом. Отец пропал без вести. Сын бежал во Францию, где вместе с пятнадцатью польскими шифроаналитиками работал во французском шифровальном центре в Гретц-Армейнвиллере. Снова поражение. Сын через вишистскую Францию бежал в нейтральную Португалию, где познакомился с неким Рохерио Рапозо, младшим чиновником португальской дипломатической службы, очень скользким типом.
- Предыдущая
- 70/75
- Следующая
