Любовь кардинала - Энтони Эвелин - Страница 18

• Предыдущая
• 18/59
• Следующая

Помолчав, монах поднял голову и сказал:

– Полагаю, мы найдем ключ к заговору в Брюсселе – там, где находится мадам де Шеврез. Ее священник пишет мне, что она часто навещает испанского посла, а так как тот непривлекателен на вид и не распущен, то лишь политика может быть основой их дружбы.

– Брюссель… – Ришелье нахмурился. – Но как мы узнаем? У меня нет агентов в доме испанского посла.

– Значит, придется одного подкинуть, – объявил отец Жозеф.

– Как раз такой человек у меня есть! – воскликнул неожиданно Ришелье.

– Священник?

– Нет. Но я предложу ему стать таковым на время – думаю, что лучше всего капуцином. Вы могли бы обучить его порядкам в Ордене и через несколько дней послать в Брюссель. Посол очень религиозен и всегда примет члена Ордена, а молодой человек, это я могу обещать, сумеет завоевать его доверие.

– Кто он?

– Граф де Рошфор. Из рода Роганов, но предан мне и полностью лоялен.

– Пришлите его ко мне, и не пройдет и трех дней, как он будет на пути в Брюссель.

Несколькими минутами позже дежурный монах открыл тяжелую дверь монастыря, выпустил неизвестного кавалера и сквозь дверную решетку лениво следил за тем, как карета пришельца исчезла из виду в поднятой ею дорожной пыли. Так мало событий было в жизни братства, что даже случайный визит незнакомца становился событием.

Маркиз де Лайнез настолько привязался к молодому капуцину, недавно появившемуся в испанском посольстве, что был искренне огорчен, когда прелат пришел с ним проститься. Маркиз заказал ужин, но монах ел мало, согласившись только на глоток вина и воды. Это была последняя из дружеских встреч, и де Лайнез со вздохом отодвинул от себя тарелку.

– Мне будет не хватать вас, отец.

– И мне вас. Знаете ли вы, что значит быть французом, который боится вернуться во Францию?

– Если вы захотите жить в одном из монастырей в Испании, – серьезно сказал маркиз, – я смогу для вас это устроить.

– Никто больше не может вести нормальную религиозную жизнь во Франции, – горько сказал монах. – Кардинал подкупил даже капуцинов. О, свобода в Брюсселе, счастье находиться в вашем доме… возможность говорить без боязни. Во Франции шпионы – повсюду.

Де Лайнез слышал те же жалобы и от других изгнанников, но мало кто был так ожесточен против Ришелье, как этот молодой прелат.

Помолчав, маркиз медленно сказал:

– Вы уезжаете в Форже завтра?

– Да, и крайне неохотно, да простит мне Бог!

Де Лайнез склонился к нему через стол.

– Тогда вы, может быть, окажете мне услугу?

– От всей души!

– Мне нужно переслать несколько писем друзьям во Францию, – сказал маркиз. Он заколебался, но затем продолжил: – Не захватите ли вы их с собой?

– Конечно, – просто ответил прелат.

Де Лайнез поднялся и вышел из комнаты. Человек в одеянии монаха услышал, как мягко закрылся ящик письменного стола. Через несколько минут испанец вернулся, держа в руке запечатанный пакет.

– Вот эти письма, отец. Они очень… личные. Я уверен, что вы о них хорошо позаботитесь.

– Как ни о чем другом, – любезно сказал прелат. – Куда мне следует их доставить?

– Кто-нибудь встретит вас в Форже и предъявит вам письмо от меня, а вы отдадите ему пакет. Только и всего.

Было уже темно, когда монах вышел из дома посла, сердечно попрощавшись со своим другом маркизом и пообещав при первой возможности вернуться в Брюссель и там сесть на корабль для поиска убежища в Испании. На полпути от Брюсселя до Форже монах встретил курьера кардинала Ришелье, и пакет маркиза де Лайнеза был вскрыт в маленьком домике возле дороги.

Герцогиня де Шеврез вернулась в Париж и снова поселилась в Лувре. Веселая и блестящая, как и прежде, она со смехом вспоминала о своей недавней ссылке и развлекала всех и каждого рассказами об английском Дворе и жизни светского обшества в Брюсселе. Под неодобрительным взором мадам де Сенлис Мари возобновила свою прежнюю дружбу с королевой. В первые недели лета 1626 года при французском Дворе царила легкомысленная и беззаботная атмосфера. Даже королеве жилось посвободнее. Герцог Орлеанский и герцогиня де Шеврез часами просиживали у нее, но никаких запрещающих указов не последовало. Кардинал появлялся всегда в сопровождении охраны, странная форма одежды которой служила предметом насмешек придворных. Он, казалось, был поглощен государственными делами и избегал публичных собраний. Король много времени проводил на охоте, а Мария Медичи заверила родителей мадемуазель Монпансье, что еще до конца года ее сын Гастон даст согласие жениться на их дочери. А граф де Шале возобновил свои отношения с герцогиней де Шеврез.

Двор отправился в обычное летнее путешествие, и в начале августа королевская семья и сам король оказались в Нанте.

Однажды солнечным утром Анна сидела в саду и вышивала. Излучаемое ею спокойствие и довольство окружающим очень беспокоили мадам де Сенлис, которая еще совсем недавно была свидетельницей частых вспышек уязвленной гордости Анны, заканчивающихся слезами. Но сейчас она проводила время за вышивкой, чтением или в беседах с Гастоном Орлеанским или Мари де Шеврез. Хорошо изучившая свою королеву мадам де Сенлис была сильно встревожена этой демонстрацией самообладания.

Анна отлично владела искусством вышивки. Временами она хмурилась, обдумывая свою работу, – все то же алтарное покрывало для часовни в Лувре. Она занялась им много лет назад, как только приехала во Францию. Звук быстрых шагов заставил ее поднять голову. На выложенной плитами дорожке показалась герцогиня де Шеврез. Анна медленно опустила вышивку на колени.

Мари остановилась перед королевой и окинула взглядом обращенные к ней лица фрейлин. Впрочем, уже не имеет значения, услышат они или нет, – мелькнуло в ее возбужденном мозгу. Ничто уже не имеет значения.

– Полукровные братья короля, герцог Вандом и приор, арестованы, – выпалила она. В лице Анны не осталось и кровинки. – И они арестовали де Шале!

Королева молчала. Она сидела не шелохнувшись и видела, как дрожит всегда бесстрашная и решительная женщина, стоящая перед нею. Затем Анна встала, уронив к ногам вышивку.

– Где герцог Орлеанский? – спросила она.

– Заперт в своих апартаментах. С ним отец Жозеф, – прошептала Мари.

Анна схватила ее за руки.

– Тогда он пропал, и мы тоже.

– Я уверен, что вас, Ваше Высочество, ввели в заблуждение другие, – мягко сказал отец Жозеф, – но как убедить в этом короля?

Наследник престола перестал расхаживать по комнате и повернулся к монаху, скромно стоявшему перед ним, спрятав руки в складках одежды. Лицо Гастона было белым как полотно. Неторопливый допрос безжалостно продолжался уже два часа. Новость об аресте остальных заговорщиков, спокойно сообщенная человеком, которого начинали бояться почти так же, как самого кардинала, парализовала герцога. Шале, Вандом и приор… Должно быть, все уже раскрыто, – в ужасе думал Гастон, находившийся на грани истерики от страха, – все-все раскрыто. Заговор против Ришелье – это пустяки, но его предложение Анне… Отказ от престола или смерть самой священной особы в государстве… Роковые слова промелькнули в его мозгу. Они были в письме. Но в каком письме, кем и кому написанном, – этого он в панике не мог вспомнить.

– Я ни в чем не виноват, – запинаясь, сказал он. Герцог снова и снова твердил эту фразу, напрягая мозг и лихорадочно соображая, как он может себя спасти.

Отец Жозеф кивнул.

– И я, и Его Высокопреосвященство это знаем. Как я и говорил вам, мы оба убеждены в том, что этот заговор, эта измена были делом других рук. Эти люди надеялись использовать вас, Ваше Высочество.

– Так оно и есть! – Гастон в отчаянии повысил голос. – Клянусь Богом, что…

– Поэтому кардинал и послал меня к вам, – продолжал монах. – Если бы вы могли вспомнить, что вам говорили и кто… Если вы добровольно расскажете все то, что под пыткой признают эти несчастные, это докажет королю вашу добрую волю.

• Предыдущая
• 18/59
• Следующая