Улыбка пересмешника - Михалкова Елена Ивановна - Страница 39
- Предыдущая
- 39/63
- Следующая
Он сам понял, чем занимаются окружающие его люди, когда во второй или третий раз увидел, с какой скоростью разбирают пригнанную дорогую иномарку с московскими номерами. Такие случаи выпадали нечасто: обычно «раздевали» горьковские машины, благо до Горького было рукой подать. Тот же механик, который преподал Прохорову первый и самый важный урок, затем, присмотревшись к нему, принялся потихоньку учить Данилу многому из того, что знал и умел сам. К двадцати годам Данила мог открыть почти любую машину, отключив сигнализацию с ловкостью профессионального угонщика. Этим умением он воспользовался несколько раз, но на него очень быстро вышли серьезные люди с серьезным предложением, и Прохоров, подумав, решил не связываться с ними, хотя предложение было заманчивым. Осторожность взяла верх.
Женщины любили его – чувствовали лихость, азарт, бесшабашность. Но на Татьяну, как оказалось, это не действовало.
Он пошутил с ней на улице один раз, проводил от магазина до дома другой, и считал, что предварительный этап ухаживания на этом можно заканчивать. Правда, Танька смотрела на него враждебно и делала вид, что ей не доставляет удовольствия его компания, но он-то знал, что это всего лишь игра! И потому, когда тем вечером возле своего дома она ударила его всерьез, Данила уставился на нее, словно не веря, что она себе такое позволила. А девчонка, сверкнув по-ведьмински черными глазами, прошипела: «Еще раз сделаешь так – убью, сволочь!» – и убежала, оттолкнув его. А что он сделал-то? Подумаешь, обнял и попытался поцеловать! Нашлась недотрога...
Потом-то он пытался перевести все в шутку, но она с таким презрением смотрела на него, что Данила отступил.
Однако от своих планов в отношении Таньки не отказался. Ее сопротивление только раззадорило его. Теперь он не на шутку загорелся идеей приручить норовистую вороную кобылку, подчинить ее своей воле, заставить ее смотреть на него с обожанием и любовью, с тем жадным чувством, какое он часто ловил в глазах своих временных женщин. Прохоров был уверен, что, подпусти Татьяна его чуть поближе, и она сама поймет, какое сокровище теряет. Пусть он не смог сразу произвести на нее впечатление, но он это непременно исправит, нужен лишь подходящий момент!
Ему потребовалось не так много времени, чтобы он наконец осознал: подходящего момента не будет. Самый чувствительный удар девчонка нанесла ему, обозвав надоедливой деревенщиной, хотя родился, вырос и работал Данила в промышленном районном центре, а в Голицыно приезжал лишь время от времени летом, так же, как и она.
Это оскорбление всколыхнуло в нем чувства, которых он в себе и не подозревал. Деревенщина, значит! Самым мягким, что досталось Татьяне в ответ, было «наглая московская сучка», но Танька даже не покраснела – только взглянула так, будто Прохоров лишь подтвердил ее мнение о нем, и ушла, брезгливо подавшись в сторону от него. Уязвленный и озлобленный, Данила сплюнул ей вслед и потом до вечера не мог успокоиться, искренне сожалея, что Танька – не парень, до того ему хотелось избить ее. Злоба надолго осела в его душе, а вместе с ней и еще что-то – странное чувство глухой тоски, от которой он не спасался даже выпивкой.
Эта восемнадцатилетняя городская соплячка его не хотела. Она его оскорбила, хотя он не дал ей никакого повода и был с ней вежлив! Даниле было бы проще, если бы он больше не видел Татьяну, но именно в тот год умер дед, и бабушке требовалась помощь, а потому он приезжал в Голицыно каждые выходные, и всякий раз, словно по заказу, натыкался на девчонку, возившуюся с младшим братом, дурачком. И всякий раз, когда они встречались глазами, ему казалось, что она бросает ему вызов и смеется над ним.
Молчание нарушила Татьяна, внезапно рассмеявшись коротким нервным смешком:
– Ты поговорить хотел, кажется? Вот и поговорили. А теперь проваливай.
Данила собирался что-то ответить, но тут за окном проехала машина, освещая фарами песчаную дорогу, Татьяна обернулась на звук и приглушенно вскрикнула.
Спустя секунду Прохоров уже стоял рядом с ней у окна и смотрел, как напротив дома Григория останавливается милицейский «уазик» и из него выбирается толстый рыжий парень.
– Милиция... – прошептала Таня, оборачиваясь к нему. В глазах ее застыл ужас. – Господи, Данила... Они тело нашли...
Состояние Виктории Венесборг выдавали ее руки. Они не дрожали, не сжимались в кулак – в общем, не происходило ничего такого, что позволило бы Илюшину сделать вывод о волнении клиентки... Но ее длинные белые кисти лежали на подлокотниках так неподвижно, что Макар подумал о том, сколь большое усилие воли она прикладывает, чтобы себя не выдать.
Только лихорадочный блеск ее глаз свидетельствовал о том, что Венесборг с большим нетерпением ждет возвращения Сергея Бабкина, который должен был приехать в квартиру Илюшина с минуты на минуту.
– Я сказала вам, что производство по делу возобновили?
Голос ее звучал почти естественно – мелодично и нежно, – но Макар снова бросил взгляд на ее застывшие пальцы.
– Так скоро?
Женщина едва заметно улыбнулась.
– Хороший стимул, Макар Андреевич, – это половина успеха. И гарантия того, что работа будет выполнена надлежаще и в срок.
Громкий звонок в дверь возвестил о приходе Сергея, и вскоре в комнату ввалился он сам – мокрый с головы до ног, пахнущий едковатым дымом и бензином.
– Каждый раз при нашей встрече льет дождь как из ведра! – Он улыбнулся клиентке, и Виктория в ответ выдавила из себя улыбку, но не слишком убедительную. «Еще один раз – и лимит на улыбки у нее будет исчерпан, – подумал Макар. – Держится она, конечно, неплохо, но, похоже, на пределе выдержки».
Он обернулся к Сергею:
– Рассказывай, археолог.
– Рассказывать особенно нечего. – Бабкин устало опустился в кресло, провел ладонью по лбу и подумал о том, что обратная дорога оказалась слишком утомительной, а вся поездка – тяжелой и мутной, как тот последний день. – Я его нашел, тело выкопали и увезли в тот же вечер. Группа очень оперативно сработала.
– Хорошая мотивация творит чудеса.
– Именно.
– Где вы его нашли? – вмешалась Виктория.
Она наклонилась к Сергею, вся подалась вперед, словно бегун перед стартом.
– На острове, как вы и говорили. Труп был закопан в одной из ям. Их там около шести, кажется естественного происхождения...
– Да, Сеня мне объяснял! Я помню, как он... – Она неожиданно осеклась, медленно подалась назад. – Боже мой, бедный Сеня! Знаете, я только сейчас...
Она помолчала, затем серые глаза остановились на Сергее.
– Расскажите мне, что вы видели. Что от него осталось?
– Как ни странно, тело неплохо сохранилось, если учесть, сколько оно пролежало в земле. По словам эксперта, причина в том, что на острове специфическая почва – очень сухая, полупесчаная. Я думаю, что вы знаете об этом не меньше меня...
– Мне бы хотелось послушать ваше мнение, – уклончиво ответила Виктория.
– Череп разбит каким-то тяжелым предметом, и, вероятнее всего, смерть наступила именно от удара. Я разговаривал с экспертом перед отъездом, и он сказал, что под ногтевыми пластинами сохранились частички кожи. Возможно, они принадлежат убийце. Теперь остается только ждать результатов исследования. Я не хотел бы вас обнадеживать, Виктория, – осторожно добавил он. – Тело пролежало в земле около восьми лет, а у нас не Америка и не сериал Си-Эс-Ай, чтобы целая группа криминалистов начала исследовать его со всех сторон и реконструировать преступление. Хорошо, если анализ вещества под ногтями проведут грамотно...
– Проведут, не сомневайтесь.
Бабкин внимательно посмотрел на нее, но ничего не сказал. «Надеюсь, ей не придет в голову подкупать следователей, чтобы фальсифицировать улики».
– Виктория, а вы не боитесь? – внезапно спросил Макар.
Она с готовностью обернулась к нему.
– Чего же?
– Того, что в результате расследования ваша версия не получит подтверждения. Одно дело знать, что ваш муж убил человека, и совсем другое – доказать это. Тем более по прошествии стольких лет. А ведь вы не могли не просчитывать такой результат, вкладываясь в поиски тела...
- Предыдущая
- 39/63
- Следующая
