Пять имен. Часть 1 - Фрай Макс - Страница 60

— С этим городом никакого общего языка не найдешь, — печально сказал Оггльо. — Потому что он сам мертвый. И страшный. Я бы решил, что это он божеств убивает, настолько страшный. Но не он. Потому что мертвый. Тут только пара мороков и мы с Гориипом живые, да Аганезбед еще, встречающий.

— Он живой? — поразилась я.

— Угу, — кивнул Гориип. — Только спивается так, что от мертвого уже не отличишь.

— А что за мороки? — заинтересованно спросил Терикаси.

— Да так, ерунда, — ответил Оггльо, с тоской глядя на опустевшую чашку. — Для антуражу. На вокзале местном водятся. Вы видели, наверное.

— Видеть — не видели, но прочувствовали, — Лянхаб передернуло.

— А может с ними того, поговорить стоит? — спрашиваю я, попутно думая о том, как бы наколдовать еще кофе так, чтобы на нас сверху ничего больше не падало.

Лянхаб посмотрела на меня как на врага народа.

— А смысл какой? — Гориип в этом тандеме явно роль скептика отыгрывает. — Они ж только на вокзале и существуют. И никуда оттуда. Говорить-то они умеют, конечно, только вот вряд ли что путного скажут.

— Ну, все-таки мороки только наполовину в этом мире существуют. А вот та вторая половина, которая не в этом, она, может, и знает что, — что-то мне в связи с половинами начало вспоминаться, но так и не довспоминалось.

— Да Киол бы с ними, с мороками, сходим, — Терикаси отмахнулся от меня и от мороков одновременно. — Вы вот что скажите, господа бармены. Кто из вашей клиентуры может быть способен на такое? Если вообще кто-нибудь.

— Это сразу не скажешь. И не сразу, кстати, тоже, — ухмыльнулся Оггльо. — Но, скорее всего, из настоящих мертвецов — никто. Им действительно все равно. Это проверено. Если только среди них еще кто-то живой есть. Кто колдовать может. Причем, в двух мирах. И ведь не проверишь никак. У них, понимаете ведь, рассказать, каким божеством ты был — это тот еще жест доверия, им каждое такое воспоминание как серпом по яйцам. Ну, или там еще по чему. Так что наврать можно всего, чего угодно, никто не проверит. Ну, среди моих есть парочка интересных экземпляров. Не то просто оригиналы, не то и правда живые, может быть. Хотя не понимаю, что живым тут делать.

— А имена можно? Мы сегодня же с ними тогда пообщаемся. Времени у нас мало потому что, — говорит Терикаси. — Мы-то хоть и полумертвые, но непонятно, что случится, когда дядьки до нас дойдут. А проверять не хочется, вы же понимаете.

— Ну да, ну да, — закивал Оггльо. — Значит, одного зовут Кадарул, совершенно жуткий тип. С ним даже мертвые боги пьют с большой неохотой. А вторая — Янаропай. Эта сама ни с кем пить не хочет. Забьется в угол и торчит там всю ночь, красное сухое хлещет. У меня от нее, честно говоря, мурашки по всем частям тела. Странная тетка. Вам, впрочем, как новеньким, можно попробовать к ним подойти пообщаться будет. Вы о местных обычаях ничего знать не обязаны. Кадарул рад будет, я думаю. И я, кстати, тоже. А то он, как местный отщепенец, все со мной общаться желает. Без всякой взаимности.

— Угу, — кивает Терикаси и на меня смотрит, сильно выжидающе. Я удивленно смотрю обратно на него, а потом понимаю, что это не про убийства, просто еще кофе хочет. Еще раз в ту кофейню переноситься я не рискнула, нашла другую, маленькую, где из всех достопримечательностей только арабский кофе чудесный, с кардамоном. И все само собой получилось, что хорошо, надо было только вкус кардамона ощутить, да керамичность чашек, в которых этот кофе приносят, и они уже на столе оказываются, да еще стаканы с водой, в качестве бонуса за бережное обращение, наверное.

— Умница, — похвалил меня Терикаси и повернулся к Гориипу. — Ну а ты что сказать можешь?

Оггльо совершенно явно обрадовался тому, что говорить ему больше не надо и снова обратил свой взор на Лянхаб. Та, правда, сидела мрачнее Галлавала, видимо, думала о том, что можно будет сделать с Киолом по возвращении в Ксю-Дзи-Тсу.

Гориип задумался минуты на три, потом хлебнул кофе и голосом занудного институтского лектора начал рассказывать:

— У меня вроде, на первый взгляд если, ничего и никого особо подозрительного. Они все относительно новенькие, тут, еще не обвыклись, бодриться пытаются. И вроде все стопроцентно мертвые. Только те два индивида, с которыми вы сегодня общались, меня настораживают несколько. Танжи, он вообще не от мира сего, а вот от какого — большой вопрос. Потому что он, в отличие от остальных, ни на что никогда не жалуется. Скорее, я бы сказал, изучает. И Кеилат. Он наоборот слишком бодрый какой-то. Что в нынешних условиях тоже подозрительно.

Гориип, который, видимо, только что выдал суточную норму слов, устало закурил и уставился в потолок.

Мне от полученной информации невообразимо хорошо стало. Видимо, нам всем судьба такая здесь, интересоваться в личном плане исключительно подозреваемыми. Надо еще про Ронах подумать, чтобы Терикаси себя обделенным не почувствовал. У нее тоже, вроде, мотивы имеются.

Терикаси, наверное, подумал о том же, потому что посмотрел на меня и улыбнулся. Не особо весело, правда.

— Ладно, господа, спасибо, — сказал он, повернувшись к Оггльо и Гориипу. — Мы, наверное тогда к себе домой отправимся, чтобы всяких ненужных подозрений не вызывать. И будем разбираться. Вы тоже, по мере сил, следите за происходящим, ладно?

— Ага, и это, может, кто-нибудь из вас с нами на вокзал сходит завтра после работы, — Лянхаб многозначительно посмотрела на Оггльо. — А то у нас опыта общения с местными мороками ну просто никакого. Мне от них так вообще не по себе.

— Да да, конечно, я схожу, — быстро согласился Оггльо. — К ним действительно что, подход нужен.

До дома мы шли почти что совсем молча. Даже Терикаси не стал про наши сердечные дела ничего говорить, думал о чем-то. А мне постоянно казалось, что за нами кто-то идет. И увидеть этого кого-то, разумеется, не удавалось.

Мне опять снились дядьки. Только называть их дядьками во сне не хотелось и не моглось совершенно. Хотелось пискнуть тоненько и куда-нибудь спрятаться. До расстояния вытянутой руки им оставалось уже совсем немного, и я подумала прямо во сне, что если мы за ближайшие дня два все не поймем, то понимать будет уже некому. А дядьки продолжали стоять и смотреть. Правда, мне показалось, что они чем-то во мне очень удивлены.

Проснулись мы все в омерзительном, разумеется, настроении.

— Ну что, — заявил Терикаси. — Время нас не то, что поджимает даже, просто плющит, как катком. Они как-то быстрее стали подбираться. Четырех дней у нас нет, совершенно точно. Дня два, я правильно понял?

— Угу, мне тоже так показалось, — я попробовала сделанный кофе и поморщилась. Мое настроение на качество кофе слишком сильно влияет. — Радуйте меня, господа, срочно радуйте. Иначе мы сегодня кофе не попьем.

— Было бы чем радовать, епть, — Лянхаб сидит на диване и снова в сумке копается. — Хотя, могу попробовать. У меня тут где-то завалялся оберег один.

— Откуда это у тебя в сумке обереги? — заинтересовался Терикаси.

— Ну, подарили, — неопределенно ответила Лянхаб. — Мне иногда дарят всякое…

— Небось Оггльо вчера положил, когда никто не видел, да? — ехидно предположил Терикаси. — Чтобы мы тут подольше остались. Приостанавливает дядек и все такое?

— Нет, — грустно ответила Лянхаб. — Ничего он мне не подкладывал. Это Кицни подарил когда-то, сто вечностей назад. Сказал, если совсем припрет, найду. А до того — нет. Он даже с Киолом об этом договаривался. Вот я и хочу проверить, приперло нас или не совсем еще.

— А что он делает-то, оберег твой? — мне как-то не верится, что Кицни, со своей жизненной философией мог хоть что-то полезное Лянхаб подарить. Если только пистолет, чтобы, «когда припрет», застрелиться.

— Понятия не имею. Ты же знаешь Кицни. Он ведь если дело доброе сделает, три ночи после этого спать не будет. Я и такому-то проявлению его драгоценного внимания удивлялась долго. Но он умный, хоть и сволочь. И будущее иногда видит в окнах. Знаете, ходишь когда вечером по городу, смотришь в окна, кто там и как живет. А Кицни в этих вот окнах видит будущее. Такой побочный эффект нахождения в этом мире.