Пять имен. Часть 1 - Фрай Макс - Страница 53

Ужасно, доложу я вам, мертвым божеством быть. Потому как все, что бывало поводом для смешных шуток, становится поводом для несмешных терзаний. И ладно бы таких терзаний, чтобы душа сворачивалась-разворачивалась, так ведь нет. Душа кукожится и зябко кутается в собственные страдания. Отвратительно.

Водку мы пить не стали, мудро решили, что от нее всегда только хуже становится. К тому же, нам на следующий день надо убийства расследовать, а для этого придется собирать себя во что-то более или менее жизнелюбивое.

Поэтому мы просто сидели в купе и печально друг на друга смотрели. Оно понятно, у божеств, как уже сказано было, проблемы, как правило, только с личной жизнью. И вот эти проблемы на всех навалились изо всех сил.

— Вот, — заявляет наконец Лянхаб, — у Киола хотя бы какая-то динамика в жизни. Они с Врестой друг на друга орут и посудой кидаются. А у меня что — ничего. Даже посуды нет. Потому что я по кафешкам ем. А ведь взрослое божество, надо бы уже семьей обзаводиться.

— Да ну прекрати ты глупости говорить, — Терикаси смотрит в окно и поддерживает разговор, по всему судя, лишь для того, чтобы хоть что-то держалось. Раз уж с настроением такая дрянь. — Кто бы тебя в божества взял, с такими-то устремлениями. Ты что, Лянхабушка, не заметила еще, божества в этом мире — существа пожизненно одинокие. Всякие любови — они любовями, но одиночество в конечном итоге нам всем куда ценнее. Только не говори, что не знала об этом.

— Ну, догадывалась. Смотрела на всех нас и догадывалась. Но это ведь жестоко как-то получается. К чему нам стремиться-то тогда?

— Нам не стремиться полагается, а жить, — говорю я, посматривая на бутылку с водкой. — А вот когда научимся жить, тогда уже и стремиться можно будет. Тебе что, с твоим Кицни хорошо было? После первых пяти скандалов?

— Ну ведь, мы же мирились потом. И все еще какое-то время было хорошо. Хотя так да, лучше. Приходишь домой, ноги на стол закидываешь. Если что нужно, сама наколдуешь или вон Каф попросишь. А кроме того, что тебе нужно, больше ничего и не надо. Я думать люблю, знаете.

— Хе, правда что ли? — Терикаси даже улыбнулся.

— Не смешно, кстати. — Лянхаб надулась. — Вот прихожу домой, ноги да, на стол, и думаю, бывает по полвечности целых. Обо всяком. Ну вот, к примеру, мир этот. И город наш. Ведь по каким-то критериям он нас выбрал сюда. По каким, очень интересно. Или там, про Ксар-Сохум. Что бы там дальше было, если бы он нас не выпустил. Нам ведь кошка столько всякого нагадала. Есть ведь о чем думать, а если впереди вечность целая, да не одна, почему бы нет.

— Ну, что до критериев, так я тебе частично уже объяснил. А дальше, ну допусти, что мы ему просто симпатичны чем-то. Вот тебе мы симпатичны?

— Ну, да.

— И ему тоже. Все же этот мир и мы тоже создавали, так что это просто та самая обоюдная любовь, о которой ты тут мечтала пять минут назад.

— Угу, — киваю я. — А что до Ксар-Сохума, это ведь та же самая любовь была, только такая, не в меру страстная. Я лично не в меру страстных любвей не люблю, слишком нервов много тратишь. И все лишь на то, чтобы выяснить, что же вам все же друг от друга надо. Ну вот, как Киол с Врестой. Так что нам бы там вряд ли совсем хорошо жилось бы. Хотя они там забавные. И Касавь, и БС, и Геп даже, хоть и сволочь.

— Да не сволочь он, просто такой. Отстраненный. У него работа, ему встречать и провожать нужно, а не нас любить, — за Гепа Лянхаб, похоже, готова, если не убить, то побить точно.

— Ну да, — Терикаси что-то совсем мрачнеет. — Ты еще скажи, у Киола работа такая, гадости нам делать периодические.

— Не, у Киола просто какой-то суперплан в голове зреет, я это чувствую, — говорю я. — У него этих планов всегда гора целая, а тут видимо он хоть один из них до конца продумал и решил в жизнь воплотить. Ну, а какие ж Киоловские планы без нас обходятся.

— Ага, — хмыкает Лянхаб. — Он решил, что мы зажрались и недостаточно сильно восхищаемся собственным бытием. Кино вон захотели. Вот и решил показать, как еще бывает.

— Ну да, и богов этих в Галлавале он сам убивает, точно, — говорит Терикаси.

— А почему бы и нет, с него станется.

— Да ладно, что вы бедного Киолушку опять загнобили. Он же все-таки даже не совсем божество. Так, прораб, по сути дела. Просто миру прораб понадобился, вот его и взяли. Могло быть хуже.

— Не уверен я что-то, что могло быть хуже, чем сейчас.

Тут в дверь купе стучит кто-то. Ну, не кто-то, разумеется, а Ронах, больше-то в поезде никого и нет. Мы, конечно, говорим, чтобы входили.

— Я услышала, вы тут так разговариваете весело, вот, решила присоединиться, а то что-то тоскливо совсем, — говорит Ронах, скромно присаживаясь на полку рядом с Терикаси.

— Весело? Да мы тут, можно сказать, мировой скорби предаемся, — говорю я. — Настолько предаемся, что даже водку не пьем.

— Вы бы покатались с мое в Галлавал, вам бы такие разговоры верхом веселости показались, — печально говорит Ронах.

А Терикаси, кажется, уже начал к своему новому состоянию привыкать, потому что смотрит на Ронах он с явно возрастающим интересом.

А ей, видимо, просто на судьбу пожаловаться некому, вот она к нам и пришла.

— Ведь я же не мертвое совсем божество, иначе меня бы Галлавал не выпустил. Так, полумертвое. Так что я чувствую, что мне хреново, но сделать с этим ничего не могу. Так и мотаюсь. А с мертвыми богами вообще говорить не о чем, они только водку глушат, да на жизнь жалуются.

— Мы вас прекрасно понимаем, — говорит Терикаси и с сочувствием на Ронах смотрит. То есть, пытается изобразить сочувствие, а смотрит с чем-то совсем другим. Ну, я-то только радуюсь, значит, все не так плохо, как нам поначалу казалось.

— Да да, нас вот тоже полуумертвили, чтобы мы это задание выполнить могли. Так что мы, можно сказать, собратья по несчастью, — Лянхаб тоже решила пожаловаться на жизнь.

Остаток вечера прошел в обсуждении того, как плохо быть полумертвым. Обсуждение оживлялось попытками Терикаси обратить на себя внимание Ронах, не совсем, надо отметить, безуспешными. Она целый один раз ему улыбнулась. Мы с Лянхаб даже в тамбур покурить ушли, в рамках ностальгии, и чтобы дать людям пообщаться. Но дальше улыбки дело как-то никуда не пошло.

Наконец мы все захотели спать, позаваливались по своим полкам и попросили Ронах нас за час до приезда разбудить, чтобы успеть хоть как-то к приезду в Галлавал подготовиться. Потому что спать мы тоже можем очень долго. Ронах покивала, напоследок взглянула на Терикаси и ушла куда-то в свои апартаменты.

Спалось мне как-то не очень хорошо, посреди привычно радужных снов возникали какие-то непонятные фигуры и говорили какие-то плохоразличимые, но явно печальные вещи, потом исчезали, и сновидения продолжались, как обычно. Так что утром я проснулась мрачная и злая, как и все остальные впрочем. Добросовестная Ронах посмотрела на наши заспанные лица и решила ретироваться, видимо, мертвые божества или живые, а все с утра одинаково омерзительны.

— И вот это стало быть, подгаллавалье, епть? — Лянхаб смотрит в окно, за которым постоянно мелькает что-то очень темное и депрессивное, разных форм.

— А ты что думала, тебя тут клоуны с шариками вдоль рельсов развлекать будут, — огрызается Терикаси.

— Не надо, вот клоунов только не надо, я их с детства не люблю, — вздрагиваю я.

Ронах поинтересовалась, не будем ли мы чай, я покачала головой, быстренько наколдовала френч-пресс с кипятком и кенийским кофе, чтобы особо внимания не привлекать, и мы продолжили процесс подъезжания к Галлавалу.

— Не понимаю, зачем тут такое количество этих омерзительных домов, — задумчиво говорит Терикаси, тоже глядя в окно. — У нас столько богов во всем мире не наберется, чтобы их заселить. В ближайшие несколько сотен вечностей.

— Это для создания атмосферы, — предполагаю я. — Мрачные трущобы мегаполисов и прочая стандартная атрибутика. Чтобы пить адекватно обстановке. А то представляешь, ты сидишь в мерзком гадюшнике, пьешь мерзкую водку, а вокруг солнышко светит, птички щебечут и картинки, одна пасторальнее другой. Тут ведь совсем плохо может стать.