Экспорт революции. Ющенко, Саакашвили... - Кара-Мурза Сергей Георгиевич - Страница 91

• Предыдущая
• 91/143
• Следующая

Социальные инженеры и политтехнологи, которые конструировали постсоветское пространство и его жизнеустройство, мыслили уже в категориях постмодерна, а не Просвещения. Они представляли общество не как равновесную систему классов и социальных групп, а как крайне неравновесную, на грани срыва, систему конфликтующих этносов (народов). По отношению к их программам Р.Шайхутдинов применил даже термин демотехника (от слова демос) – быстрое искусственное создание или демонтаж народов. Действительно, все эти программы и политическая практика никак не вписываются в категории классового подхода, но зато хорошо отвечают понятиям и логике учения об этничности (вплоть до того, что на разных стадиях конструирования и в разных обстоятельствах политтехнологи явно используют альтернативные концепции этничности). Эта смена методологического оснащения проведена негласно, но она и не слишком замаскирована.

Если же и нам в целях анализа перейти на этот язык, то нынешняя РФ предстает как жесткое этнократическое государство. Здесь к власти пришел и господствует этнос (племя или народ), который экспроприирует и подавляет численное большинство населения, разрушает его культуру и лишает его элиту возможности выполнять ее функции в восстановлении самосознания населения как народа. Причем дело не только в том, что господствующая общность пользуется властью и привилегиями (это первый признак этнократии), но и присваивает себе государство в целом. Она выдает себя за единственную «настоящую» нацию и навязывает всему населению ту модель, к которой остальные обязаны приспосабливаться. Этот второй признак этнократии еще более важен, чем первый.

Однако и спектр этнократических государств широк. Этнократию РФ следует считать жесткой, что отражается прежде всего в аномально высокой смертности и резком разделении доминирующей общности и численного большинства по доходам. Близкой к нам по результатам (хотя и не по методам) аналогией можно считать Бурунди, которую и приводят как пример жесткой этнократии: «В Бурунди элитарная группа тутси, которую вскармливали немецкие колонисты до I-ой мировой войны, а затем бельгийцы вплоть до независимости в 1960-х гг., начали в 1972 г. активные действия против большинства хуту с ярко выраженной целью если не полного их уничтожения, то резкого уменьшения численности и убийства всех реальных и потенциальных лидеров. Результатом стал геноцид… Следующая резня, имевшая место в 1988 г., и еще одна в прошлом [1992] году нанесли большой урон хуту-язычным народам»238. Стоит добавить, что расследование актов геноцида хуту 1992 г. экспертами ООН привело к выводу, что они были организованы спецслужбами западных держав (по этой причине сообщение об этом промелькнуло по западной прессе почти незаметно). Это был, видимо, постмодернистский эксперимент по искусственной организации этнического конфликта с массовыми убийствами.

На первый взгляд, вышедший на арену и созревший в годы перестройки малый народ за 90-е годы добился успеха. Ему удалось в значительной мере ослабить патерналистский характер государства и произвести экспроприацию собственности у большинства населения, перераспредив соответственно и доходы. Но окончательной победы добиться не удалось – в частности, и по причине слишком устойчивого культурного генотипа российской армии. А главное, большинство населения так и не поняло истинного смысла слова «демократия» и не считало, что оно – не народ. Как не считало особым народом ни «новых русских», ни интеллигенцию. Прежние представления в сознании большинства не были поколеблены, оно продолжало считать, что «можно договориться». Так и возникла необходимость во втором раунде революции, чтобы привести и охлос, и государственный аппарат в чувство.

Суть задачи теперь излагается нашему непонятливому охлосу открытым текстом. Известный американский политолог Фрэнсис Фукуяма в интервью газете «Suddeutsche Zeitung» (05.10.2004) говорит: “Большинство россиян проголосовали за Путина и его партию. Создается впечатление, будто российское общество решило, что оно сыто свободами девяностых годов и теперь хотело бы вернуться к более авторитарной системе. Но ведь мы хотим не просто демократии большинства, а либеральной демократии. Именно поэтому Запад должен поддержать демократические группы в России”.

Нам указали на ошибку. Мы считали себя народом, а демократию – властью большинства народа. Поэтому кое-кто даже удивлялся тому, что Запад явно поддерживает ничтожное меньшинство – какие-то «демократические группы в России». Да не нужна ему никакая «демократия большинства». Революцию приходится продолжать в более жесткой «оранжевой» форме именно потому, что и российскому демосу, и его западным покровителям нужна демократия меньшинства – «либеральная демократия». Чтобы не производить дорогостоящей замены всех институтов, служащих декорациями такой демократии, проще возбудить на время новую революционную толпу, придать ей звание «народа» – и волею этой толпы (независимо от реальных итогов выборов) вручить власть специально подобранной команде.

Поскольку пересмотра культурных оснований у большинства жителей России не произошло (они были лишь дезактивированы и «рассыпаны»), осознать свою ошибку и извлечь уроки оно не смогло. И в открытом столкновении с демосом в момент «оранжевой» революции большинство этому демосу проигрывает, что и показал очень красноречиво опыт Украины и Киргизии. Большинство считает, что обе вступившие в политический конфликт части населения являются частями одного народа и имеют право на одинаковый доступ к демократическому волеизъявлению. А демос и те, кого в него приняли на Майдане, считает, что голоса охлоса ничего не стоят, незачем их считать и о них спорить, а надо совершать революцию и отодвигать охлос от власти, которую он пытается узурпировать, размахивая своими избирательными бюллетенями. И сила этого демоса, даже если он невелик, заключается в его поддержке «мировым сообществом» и в слабости власти, которая обязалась не выходить за рамки «демократических» норм.

Р. Шайхутдинов пишет, анализируя опыт Киргизии в сравнении с «оранжевой» революцией: «Здесь снова, как и на Украине, сработала демотехника – техника работы с народом, создания народа и «увода» народа, из-за чего любая власть теряет опору и рушится. Какие условия для этого должны выполняться? Прежде всего, государство должно признать, что оно демократическое. Значит, оно не может противостоять народу. Оно должно выполнять волю народа, не может ни быть антинародным, ни тем более стрелять в народ, когда он стремится заявить свою волю».

В чем же слабость такого государства, помимо того, что оно обязуется «не стрелять в народ»? В том, что созданы эффективные технологии создания и демонтажа «народа», а ни население, ни власти постсоветских государств этого не понимают и бороться с этими технологиями не могут.

Р. Шайхутдинов продолжает: «Дело в том, что сегодня, в условиях, когда любые идентичности могут достаточно легко формироваться и „обыгрываться“, народ не существует естественно (как это было сто или двести лет назад) – народ можно быстро создать. Фактически любую группу граждан можно объявить народом и сформировать такую ситуацию, что право так называться за этой группой будет признано. В этом и состоит демотехника. И тогда эта группа автоматически становится неприкасаемой – ведь власть же объявила, что она не может противостоять народу!

Следовательно, даже небольшая группа людей, вошедшая в роль народа, практически смещает власть. В Киеве было побольше народу, в Бишкеке – поменьше (писали о 700-1000 человек). И если власть объявляет о верховенстве закона, о том, что она не может в принципе стрелять в народ и разгонять его без введения особого положения по прописанной в конституции процедуре – то против этого «народа» она бессильна… В этих условиях мы получаем простой, эффективный и жестокий способ свержения всякой власти, которая объявляет себя демократической и действующей в рамках закона239.

• Предыдущая
• 91/143
• Следующая