Восхождение на Эверест - Хант Джон - Страница 60

• Предыдущая
• 60/79
• Следующая

Непосредственно под вершиной мы вырубили углубление, чтобы посидеть, и сняли кислородные маски. Снова я занялся подсчетом кислородных запасов, что было моей главной заботой при подъеме и спуске. Так как наш первый частично наполненный баллон израсходовался, нам оставалось теперь лишь по одному полному баллону – 800 литров кислорода на каждого. Насколько этого хватит при расходе три литра в минуту? Я считал, что этого достаточно на четыре с половиной часа пути. Наши аппараты стали теперь намного легче, всего около девяти килограммов, и в то время, как я вырубал ступени на спуске с Южного пика, у меня было совершенно неожиданное на такой большой высоте прекрасное самочувствие.

После первого же удара ледорубом по крутому склону гребня я понял, что самая большая моя надежда оправдалась: под ногами был твердый кристаллический фирн. Двумя-тремя ритмичными ударами ледоруба вырубалась ступень, вполне достаточная даже для наших огромных высотных ботинок. Что еще важнее, сильным толчком древко ледоруба наполовину вгонялось в фирн, обеспечивая хорошую страховку. Мы двигались попеременно. Я знал, что на этой высоте предел надежности наших движений невысок и что необходимо соблюдать максимальную осторожность. На протяжении двенадцати метров я рубил ступени, в то время как Тенсинг меня страховал. Затем я вгонял ледоруб в склон и, в свою очередь, несколько раз обведя вокруг древка веревку, страховал подходящего ко мне Тенсинга на случай, если под ним обломится ступень. Потом он снова страховал меня, а я рубил ступени. В ряде мест нависающие ледяные карнизы были очень широки, и, чтобы избежать их, мне приходилось прокладывать линию ступенек вниз до стыка снега со скалами, находящимися западнее. С невольным трепетом смотрели мы с этой гигантской скальной стены на крохотные палатки лагеря IV в Западном цирке на 2400 м. ниже нас. Карабкаясь по скалам и вырубая в фирне захваты для рук, мы с трудом преодолевали эти сложные участки.

В один из таких моментов я увидел, что Тенсинг, который до этого шел прекрасно, вдруг резко сбавил темп и, видимо, начал дышать с большим трудом. Шерпы имели слабое представление о механизме действия кислородных аппаратов, и на основании прошлого опыта я немедленно заподозрил какие-то неполадки с подачей кислорода. Я заметил, что из выводного патрубка его маски свисали ледяные сосульки. Тщательный осмотр показал, что этот патрубок, около пяти сантиметров в диаметре, был полностью забит льдом. Мне удалось его прочистить, и Тенсинг сразу почувствовал облегчение. Осмотрев свой аппарат, я обнаружил, что то же самое произошло и с ним, правда в меньшей степени, так что я не успел этого почувствовать. С этого времени я стал более тщательно следить за нашими аппаратами.

Погода для Эвереста была идеальной. Хорошо защищенные пуховой одеждой и штормовыми куртками, мы не страдали от холода и ветра. Однако, когда я снял очки-консервы, чтобы получше рассмотреть трудный участок пути, я тут же был ослеплен мелкой снежной пылью, вздымаемой сильным ветром, и мне пришлось поскорее надеть их вновь. Я опять принялся за рубку ступеней. К моему удивлению, я испытывал от восхождения такое удовольствие, как будто дело происходило где-нибудь в моих родных Новозеландских Альпах.

После часа спокойного подъема мы достигли подножия наиболее сложного препятствия на гребне – отвесной скальной стенки, высотой метров двенадцать. О ее существовании мы знали заранее по аэрофотоснимкам, а также видели ее в бинокль из Тхьянгбоче. Мы понимали, что на такой высоте именно это препятствие могло решить судьбу всего восхождения. Эта гладкая, почти лишенная зацепок скала могла бы составить для квалифицированных скалолазов интересное воскресное развлечение в озерном районе Шотландии. Однако здесь подъем на нее был явно не по нашим слабым силам. Обойти ее с запада по крутому скальному отвесу было невозможно, но, к счастью, оставалась другая возможность решения этой задачи. С востока нависал громадный карниз снега, а между ним и скалой, поднимаясь на все двенадцать метров обрыва, шла узкая расщелина. Поручив Тенсингу страховать меня возможно надежнее, я втиснулся в эту щель. Погружая зубья кошек глубоко в мерзлый снег позади меня, я оторвался от подножия скалы. Я медленно стал подниматься на распорах спиной вперед; используя маленькие зацепки на скале и помогая изо всех сил коленями, руками и плечами, я буквально полз вверх, молясь в душе, чтобы карниз не оторвался от скалы. С невероятной затратой сил я медленно, но верно поднимался шаг за шагом, в то время как Тенсинг постепенно выдавал веревку. Наконец я достиг вершины скалы и вылез из трещины на широкий уступ. Несколько минут я лежал, стараясь восстановить дыхание. В эту минуту я впервые почувствовал твердую уверенность в том, что теперь уже ничто не может помешать нам достичь вершины. Укрепившись на уступе, я подал знак Тенсингу, чтобы он поднимался. Я стал изо всех сил тянуть веревку, а Тенсинг, извиваясь, полз по трещине, пока, наконец, не очутился наверху. Он лежал, задыхаясь, обессиленный, подобно гигантской рыбе, только что вытащенной из моря после ожесточенной борьбы.

Я проверил кислородные аппараты и примерно подсчитал наши запасы. Все как будто шло хорошо. Правда, последнее время Тенсинг шел медленнее обычного, что, очевидно, было вызвано дополнительной затратой сил во время выхода из строя его аппарата. Однако он двигался попрежнему уверенно, что было важнее всего. На мой вопрос о том, как он себя чувствует, он лишь улыбнулся и выразительно указал рукой вверх по гребню. Расходуя три литра кислорода в минуту, мы шли так бодро, что я решил в случае необходимости уменьшить подачу до двух литров.

Попрежнему перед нами вздымался гребень: справа – гигантские карнизы, слева – крутые скальные склоны. Я шел, вырубая в узкой полосе фирна ступени. Гребень начал поворачивать вправо, и мы потеряли представление о том, где же вершина. Стоило мне обогнуть один выступ, как передо мной вырастал следующий, еще больший. Время шло, и гребень казался бесконечным. В одном месте, где крутизна несколько уменьшилась, я попробовал для ускорения идти на кошках, не делая ступеней, однако скоро понял, что на такой большой высоте предел надежности нашего движения по этим крутым склонам слишком мал, и снова вернулся к рубке ступеней. Теперь я начал ощущать некоторую усталость. Уже в течение двух часов я непрерывно работал ледорубом. Тенсинг тоже двигался очень медленно. Прокладывая путь вокруг очередного выступа, я с тупым безразличием думал о том, надолго ли нас еще хватит. Наш первоначальный энтузиазм улетучивался и все более превращался в мрачное ожесточение. И вдруг я заметил, что гребень впереди нас вместо того, чтобы однообразно подниматься, начал круто спускаться. Далеко внизу я увидел Северную седловину и ледник Ронгбук. Я взглянул наверх и увидел узкий снежный гребешок, который вел к вершине. Еще несколько ударов ледорубом по твердому фирну – и мы оказались на вершине Эвереста.

Первым моим чувством было огромное облегчение. Как хорошо, что не нужно больше рубить ступеней, траверсировать гребни и что нет более снежных выступов, дразнящих призрачной надеждой на успех. Я взглянул на Тенсинга. Несмотря на то, что его лицо закрывали капюшон, очки-консервы и кислородная маска, покрытая длинными ледяными сосульками, было видно с какой заразительной и радостной улыбкой он смотрел вокруг себя. Мы обменялись рукопожатием. Тенсинг обнял меня за плечи, и мы хлопали друг друга по спине, пока чуть не задохлись. Было 11 час. 30 мин. Подъем по гребню занял у нас два с половиной часа, но нам они показались вечностью. Я выключил подачу кислорода и снял аппарат. Свою фотокамеру, заряженную цветной пленкой, я нес под штормовкой, чтобы сохранить ее в тепле. Теперь я вытащил ее наружу и заснял на вершине Тенсинга с поднятым вверх ледорубом, к которому были прикреплены на шнурке четыре флажка: Объединенных Наций, английский, непальский и индийский. Затем я обратил внимание на расстилавшуюся под нами во все стороны горную страну.

• Предыдущая
• 60/79
• Следующая