Улыбка Джоконды - Хаксли Олдос - Страница 1

• 1/8
• Следующая

– Мисс Спенс сейчас пожалует, сэр.

– Благодарю вас, – сказал мистер Хаттон, не оборачиваясь. Горничная мисс Спенс была до такой степени уродлива – уродлива предумышленно, как ему всегда казалось, злонамеренно, преступно уродлива, – что он по возможности старался не смотреть на нее. Дверь закрылась. Оставшись один, мистер Хаттон встал и заходил по гостиной, поглядывая на знакомые вещи, которые встречало здесь его созерцательное око.

Фотографии греческой скульптуры, фотографии римского Форума, цветные репродукции картин итальянских мастеров-все такое бесспорное, такое известное. Бедняжка Дженнет! Какая узость кругозора, какой интеллектуальный снобизм! О ее подлинном вкусе можно судить вот по этой акварели уличного художника, за которую она заплатила два с половиной шиллинга (а за рамку тридцать пять). Сколько раз ему приходилось выслушивать от Дженнет эту историю, сколько раз она восхищалась при нем этой ловкой подделкой под олеографию. "Подлинный художник и где – на панели!" – и слово "художник" звучало в ее устах с большой буквы. Понимайте так, что ореол его славы осенил отчасти и Дженнет Спенс, не пожалевшую дать ему полкроны за копию с олеографии. Она как бы воздавала должное собственному вкусу и художественному чутью. Подлинный старый мастер за полкроны. Бедняжка Дженнет!

Мистер Хаттон остановился перед небольшим продолговатым зеркалом. Нагнувшись слегка, чтобы разглядеть в нем свое лицо, он провел белым холеным пальцем по усам. Усы у него были такие же пышные и золотистые, как и. двадцать лет назад. Волосы тоже не поседели, и пока что никакого намека на плешь – только лоб стал несколько выше. "Как у Шекспира", – улыбнувшись, подумал мистер Хаттон, разглядывая блестящую и гладкую крутизну своего чела.

"С другими спорят, ты ж неуязвим… Из бездн к вершинам… Величие твое… Шекспир! О, если бы ты жил среди нас! Впрочем, это, кажется, уже о Мильтоне – прекрасная дама Христова Колледжа. Да, но в нем-то, в нем самом ничего дамского нет. Таких, как он, женщины называют настоящими мужчинами. Поэтому он и пользуется успехом – женщинам нравятся его пышные золотистые усы и то, что от него приятно пахнет табаком. – Мистер Хаттон снова улыбнулся – он был не прочь подшутить над самим собой. – Прекрасная дама Христова? Э-э, нет! Дамский Христос, вот он кто. Мило, очень мило. Дамский Христос". Мистер Хаттон пожалел, что здесь не перед кем блеснуть таким каламбуром. Бедняжка Дженнет – увы! – не сможет оценить его.

Он выпрямился, пригладил волосы и снова заходил по гостиной. Римский форум, бр– р! Мистер Хаттон терпеть не мог эти унылые фотографии.

Вдруг он почувствовал, что Дженнет Спенс здесь, стоит в дверях. Он вздрогнул, точно застигнутый на месте преступления. Дженнет Спенс всегда появлялась бесшумно, как призрак, – это была одна из ее особенностей. "А что если она давно стоит в дверях и видела, как он разглядывает себя в зеркале? Нет, не может быть. А все-таки неприятно".

– Вы застали меня врасплох, – сказал мистер Хаттон, с протянутой рукой идя навстречу ей, и улыбка снова заиграла у него на лице.

Мисс Спенс тоже улыбалась – своей улыбкой Джоконды, как он однажды полунасмешливо польстил ей. Мисс Спенс приняла комплимент за чистую монету и с тех пор старалась держаться на высоте леонардовского образа. Отвечая на рукопожатие мистера Хаттона, она продолжала улыбаться молча – это тоже входило в роль Джоконды.

– Как вы себя чувствуете? Надеюсь, неплохо? – спросил мистер Хаттон. – Вид у вас прекрасный.

Какое странное у нее лицо! Этот ротик, стянутый улыбкой Джоконды в хоботок с круглой дыркой посредине, словно она вот-вот свистнет, был похож на ручку без пера. Надо ртом – тонкий нос с горбинкой. Глаза большие, блестящие и темные– глаза того разреза, блеска и темноты, которые будто созданы для ячменей и воспаленно-красных жилок на белке. Красивые, но неизменно серьезные глаза, ручка без пера сколько угодно могла изощряться в улыбке Джоконды, но взгляд оставался по-прежнему серьезным. Смело изогнутые, густо прочерченные темные брови придавали верхней части этого лица неожиданную властность-властность римской матроны. Волосы были темные, тоже как у римлянки, от бровей кверху – истинная Агриппина.

– Решил заглянуть к вам по дороге домой, – говорил мистер Хаттон. – Ах, как приятно… – он повел рукой, охватив этим жестом цветы в вазах, солнечные блики и зелень за окном, – как приятно вернуться на лоно природы после делового дня в душном городе.

Мисс Спенс села в кресло и указала ему на стул рядом с собой.

– Нет, нет, увольте! – воскликнул мистер Хаттон. – Тороплюсь домой, надо узнать, как там моя бедная Эмили. Ей нездоровилось с утра. – Тем не менее он сел. – Все жалуется на приступы печени. Вечное недомогание. Женщинам… – мистер Хаттон осекся на полуслове и кашлянул, стараясь замять дальнейшее. Он чуть-чуть не сказал, что женщинам с плохим пищеварением не следует выходить замуж; но это было бы слишком жестоко с его стороны, да он, собственно, так не думал. К тому же Дженнет Спенс веровала в неугасимый пламень чувств и духовное единение. – Эмили надеется, что ей будет лучше, – добавил он, – и ждет вас к завтраку. Приедете? Ну, пожалуйста! – Он улыбнулся для вящей убедительности. – Учтите, что приглашение исходит и от меня.

Она потупилась, мистеру Хаттону показалось, что щеки у нее чуть порозовели. Это была дань ему, он провел рукой по усам.

– Если Эмили действительно не утомит мой приезд, я непременно буду.

– Разумеется, не утомит. Ваше присутствие подействует на нее благотворно. И не только на нее, но и на меня тоже. Поговорка "третий лишний" не распространяется на супружескую жизнь.

– О-о, какой вы циник!

Всякий раз, когда мистер Хаттон слышал это слово, ему хотелось огрызнуться: "Гав-гав-гав!" Оно коробило его больше всех других слов в языке. Однако вместо того чтобы залаять, он поспешил сказать:

– Нет, что вы! Я только повторяю печальную истину. Действительность не всегда соответствует нашим идеалам. Но это не уменьшает моей веры в них. Я страстно предан мечте об идеальном браке между двумя существами, живущими душа в душу. И, по-моему, этот мой идеал достижим. Безусловно, достижим.

Он многозначительно замолчал и бросил на нее лукавый взгляд. Девственница – но еще не увядшая, несмотря на свои тридцать шесть лет, – была не лишена своеобразной прелести. И к тому же в ней действительно есть что-то загадочное. Мисс Спенс ничего не ответила ему и продолжала улыбаться. Бывали минуты, когда мистеру Хаттону претила эта джокондовская улыбка. Он встал.

– Ну, мне пора. Прощайте, таинственная Джоконда. – Улыбка стала еще напряженнее, она сосредоточилась в стянувшемся по краям хоботке. Мистер Хаттон взмахнул рукой – в этом жесте было что-то от Высокого Возрождения – и поцеловал протянутые ему пальцы. Он впервые позволил себе такую вольность, и ее, видимо, не сочли чрезмерной. – С нетерпением буду ждать завтрашнего дня.

– В самом деле?

Вместо ответа мистер Хаттон поцеловал ей руку еще раз и повернулся к двери. Мисс Спенс вышла вместе с ним на террасу.

– А где ваша машина?

– Я оставил ее у ворот.

– Я пойду провожу вас.

– Нет! Нет! – Тон у мистера Хаттона был шутливый, но в то же время решительный. – Ни в коем случае. Запрещаю!

– Но мне хочется вас проводить, – запротестовала мисс Спенс, стрельнув в него своей Джокондой.

Мистер Хаттон поднял руку.

– Нет, – повторил он, потом коснулся пальцем губ, что можно было принять чуть ли не за воздушный поцелуй, и побежал по аллее, побежал на цыпочках, размашистыми, легкими прыжками, совсем как мальчишка. Сердце его переполнилось гордостью; в этом беге было что-то пленительно юношеское. Тем не менее он обрадовался, когда аллея кончилась. У поворота – там, где его еще можно было увидеть из дома, – он остановился и посмотрел назад. Мисс Спенс по-прежнему стояла на ступеньках террасы и улыбалась все той же улыбкой. Мистер Хаттон взмахнул рукой и на сей раз совершенно открыто и недвусмысленно послал ей воздушный поцелуй. Потом все тем же великолепным легким галопом завернул за темный мыс деревьев. Зная, что теперь его не видят, он перешел с галопа на рысцу и наконец с рысцы на шаг. Он вынул носовой платок и вытер шею под воротничком. "Боже, какой идиотизм! Есть ли на свете кто-либо глупее милейшей Дженнет Спенс? Вряд ли, разве только он сам. Причем его собственная глупость более зловредна, потому что он-то видит себя со стороны и все же упорствует в своей глупости. Спрашивается – зачем? А-а, поди разберись в самом себе, поди разберись в других людях".

• 1/8
• Следующая