Белое чудо - Масс Анна Владимировна - Страница 3

• Предыдущая
• 3/32
• Следующая

Вот и вся роль. Больше парикмахерша на сцене не появляется. Из реплик других персонажей мы узнаем, что она арестована.

В театре роль шпионки играла народная артистка. Очень хорошо играла. Ане оставалось только припомнить все ее интонации и движения и скопировать их. Но она не стала этого делать. Она играла по-своему, совсем не похоже, но ничуть не хуже. Пожалуй, даже лучше. Сцена в парикмахерской была украшением спектакля. Даже Ольга Николаевна была довольна. Только сама Аня никак не могла успокоиться. Ей очень хотелось, чтобы ее игра понравилась маме и папе. Ей это было очень важно.

Анины родители, оба актеры, почему-то не хотели, чтобы их дочь стала актрисой. Сама же Аня мечтала только о театре. И вот теперь она с тревогой ждала родительского дня.

Мы лежали на пляже, и Аня говорила мне:

— Я еще сама не знаю, выйдет из меня актриса или нет. Ольга Николаевна меня хвалит, но это не в счет. Вот если маме с папой понравится — значит, во мне и правда что-то есть.

— А вдруг они нарочно скажут, что им не нравится? — предположила я. — Чтобы ты больше не пыталась.

— Нет, — убежденно сказала Аня. — Они меня не обманут. Мама сказала: если у меня обнаружатся данные, они с папой мне помогут. Нет, значит, нет. Я им очень верю.

Наступил родительский день. Утром, как обычно, была зарядка, потом линейка, потом завтрак. Но дальше режима никакого не было: на прогулку мы не пошли, бродили по территории лагеря и ждали автобус.

— К тебе кто приедет? — спрашивали мы друг друга.

— Мама. А к тебе?

Больше мы и говорить ни о чем не могли. Каждую минуту прислушивались: не гудит ли автобус? И наконец явственно услышали: гудит!

Решено было встретить родителей торжественно, под звуки горна, но где там! Славка Степанов, горнист, кинул куда-то горн и первым бросился навстречу автобусу.

С ликующим ревом мы наперегонки помчались по дороге. Автобус затормозил, дверцы спереди и сзади раскрылись, и родители, торопясь и роняя свертки, начали спускаться с подножки. Несколько минут у автобуса царила веселая неразбериха, раздавались звуки поцелуев и первые после продолжительной разлуки возгласы:

— Почему ты так похудел?

— Во что ты превратила свой новый сарафан?

Постепенно папы и мамы в обнимку со своими детьми выходили из круга и спешили куда-нибудь уединиться. Пошли и мы с мамой. Уходя, я оглянулась. Площадка перед автобусом опустела. На ней осталась одна только Аня Горчакова. Лицо ее выражало обиду, растерянность, горе. Она стала на ступеньку и заглянула внутрь автобуса, словно надеялась: вдруг ее папа с мамой все-таки там? Но автобус был пуст, даже шофер куда-то ушел.

Моя мама оставила меня и подошла к Ане:

— Твои, Анечка, здоровы, но приехать никак не смогли. У них неожиданный концерт. Просили передать, что очень жалеют и чтобы ты не огорчалась.

— А-а, — сказала Аня и повернулась, чтобы идти.

— Пойдем с нами на речку, — предложила моя мама.

Но Аня поблагодарила и отказалась. Сказала, что посидит лучше в палате, почитает. Она пошла к дому, и по походке ее, по низко опущенной голове видно было, что ей очень, очень грустно.

К обеду все, конечно, опоздали. За столом никто ничего не ел — наелись вкусных вещей, привезенных родителями. Тихий час отменили — нужно было готовиться к спектаклю.

Сооружали занавес на площадке перед столовой, выносили скамейки и стулья, ставили декорации. Когда почти все было готово, хватились Ани Горчаковой. Ее отыскали за домом, у старой липы с дуплом. Она сидела в траве и подшивала косынку.

— Ты что сидишь? — закричала Юля. — Ведь не начинается из-за тебя!

Аня подняла распухшее от слез лицо и вытерла глаза косынкой.

— Как ты будешь играть с таким лицом? — испугалась Юля. — Пойди умойся.

— Я вообще не буду играть, — сказала Аня.

— Как не будешь? — возмутились мы. — Все уже расселись! У тебя первая сцена!

— Мою роль Оксанка знает. Пусть она и играет.

Кто-то сбегал за Ольгой Николаевной. Воспитательница подошла и опустилась на корточки рядом с Аней.

— Возьми себя в руки, — сказала она негромко. — Ты коллектив подводишь.

— Да! — всхлипнула Аня. — Ко всем приехали, а я... А ко мне...

— Понимаю, — ответила воспитательница. — Но ты вот о чем подумай. Ты актрисой хочешь стать. А ведь настоящий актер, что бы ни случилось, обо всем должен забыть, когда выходит на сцену. Ведь всякое, Аня, бывает. Без этого не проживешь. Бывает, что и несчастье случится. А он, однако, играет. Если он, конечно, настоящий актер. Вот ты и попробуй доказать самой себе, что ты можешь стать настоящей актрисой. Считай, что это первый твой экзамен.

Аня подняла голову.

— Самой себе доказать? — повторила она.

Я не дослушала конца разговора, убежала к маме. Родители уже сидели в «зрительном зале» под открытым небом. Я примостилась возле мамы и стала ждать вместе со всеми.

Вышел Славка Степанов, объявил о начале спектакля. Два пионера из младшей группы, мрачные от чувства ответственности, раздвинули створки занавеса.

Не больше десяти минут прошло с тех пор, как Аня сидела у липы и ревела. А сейчас она так естественно смеялась, так весело взбивала мыльную пену, с таким неподдельным удовольствием мазала Гришку кисточкой для бритья, что зрители то и дело принимались хлопать в ладоши. Это была веселая, ловкая парикмахерша, но в то же время и хитрая шпионка, ух, какая хитрая! Если бы герой не был таким проницательным, он ни за что бы ни о чем не догадался. И когда эта шпионка, поговорив по телефону с шефом иностранной разведки, ушла со сцены, зал разразился единодушными аплодисментами и криками: «Браво, Анечка!»

Больше зрители никому не кричали «браво!». Наоборот, чем дальше развивалось действие, тем веселее становилось в зале. Знаменитый Андрей Львович Персиков, глядя на Гришку, хохотал своим раскатистым басом и приговаривал:

— Ах, негодяй! Это он карикатуру на меня!.. Ну, я ему!

Юля с отвращением поцеловала Гришку материнским поцелуем и под смех зрителей облегченно убежала со сцены. Таня дрожащим от ужаса голосом произносила: «Да, господин гауляйтер!», «Слушаю, господин гауляйтер!». Блокнот дрожал в ее руках, и она была похожа просто на школьницу, трясущуюся в ожидании двойки. Гауляйтер, в огромных очках, с сигаретой в зубах, то и дело косился в зал, где его папа, Иосиф Матвеевич, качался из стороны в сторону от смеха.

Спектакль окончился. Артисты наскоро разгримировались и вновь соединились со зрителями. Наступило время расставания, уже шофер ходил вокруг автобуса и поглядывал на часы.

Так не хотелось расставаться, так много еще нужно было рассказать друг другу... Может, поэтому никто и не вспомнил про Аню Горчакову, которая опять куда-то убежала. Только перед сном, уже лежа в постели, Юля сказала:

— Если честно, то мы все играли отвратительно, кроме Аньки.

Аня махнула рукой:

— Я тоже играла не лучше. И главное, ничего я самой себе не доказала.

— А мне доказала, — сказала я.

Теперь, когда я хожу в театр смотреть Аню, прекрасная ее игра каждый раз по-новому меня восхищает. Но все-таки самым сильным остается восхищение от ее игры, которое я испытала в свои четырнадцать лет. Именно тогда, мне кажется, Аня выдержала самый трудный экзамен на актрису.

• Предыдущая
• 3/32
• Следующая