Европа, тюрки, Великая Степь - Аджи Мурад - Страница 63

В столице Золотой Орды, Сарае-Берке, русские основали большую торговую колонию и повели торги под монгольской защитой. Свидетельством тому, насколько русская торговля обязана кипчакам, служит перечень слов, относящихся к торговле, финансам, товару, его хранению и транспортировке. Все купеческое дело идет от тюркского корня!

Русских «торговых» слов просто не было. Сказанное видно даже в записках Афанасия Никитина. Конечно, он был не первым русским купцом, увидевшим заморские страны, но он первым написал о них. Видимо, до него купцы были малограмотными. В его записках тюркские слова стоят рядом с русскими. Но академическая Россия упрямо отвергает и это очевидное, называя двуязычие «макароническим языком». Мол, «тюркский жаргон служил разговорным в купеческой среде…» Даже явное подается с лукавством.

Но вот отрывок из текста Афанасия Никитина: в Индee же как «пачекътуръ, а учюзе-дерь: сикишь иларсень ики шитель; акечаны иля атрьсеньатле жетель берь; булара досторъ: а кулъ каравашь учюзъ чар фуна хубъ бемъ фуна хубесия; капкара амь чюкъ кичи хошь». На каком языке текст? Где здесь тюркский жаргон и русский разговорный язык?

А вот перевод: в Индии же как «малостоящее и дешевое считаются женки: хочешь знакомства с женкою — два шетеля; хочешь за ничто бросить деньги, дай шесть шетелей. Таков у них обычай. Рабы и рабыни дешевы: четыре фуны — хороша, пять фун — хороша и черна…»

В записках Афанасия Никитина тюркские и русские слова стоят рядом, они как правая и левая рука одного человека. Потому что рядом жили два народа, двуязычие было нормой в общении ученика и учителя.

Можно взять другие примеры. Везде одно: примеры взаимодействия кипчаков с московитами. Скажем, слово «казна» — прямое заимствование, деньги и таможня происходят от слова «тамга», обозначающего казенную печать, ставившуюся на товарах в знак уплаты пошлины. Червонец — от «ширвана» (золотая монета). Товар — означает «скот» или «имущество». Товарищ — «деловой партнер», «помощник». Пай, чемодан, сундук, торба… То же можно сказать о словах, относящихся к одежде купца-путешественника, — карман, штаны, шапка, колпак, кафтан, сапог, каблук и десяток других. То же о словах, относящихся к транспорту и связи того времени: ямщик, яма (почта), телега, бричка, избушка, тарантас. Даже слово «книга» — и оно заимствовано в пору, когда дремавшая Русь, сняв лапти, вышла на международный простор.

Вот что получили русские от «татаро-монгольского ига». И цветущую Москву в придачу!

Действительно, было ли «татаро-монгольское иго» на Руси? И каковым оно было? Неужели таким тяжелым и безысходным, как написано в российских учебниках истории?..

Говоря о том сложном периоде, не следует упускать из виду и еще одно чрезвычайно важное обстоятельство — Москва выступала агентом Орды в среде северных княжеств. Вот что писали о ее нравах западные соседи: «Народ этот (московиты) хитрый и вероломный, неискренний и непостоянный; возвратившись в свое отечество и сделавшись там вождями (нашими), они с большой дерзостью опустошали наши области». Но у Руси были основания так вести себя: за ней стояли монголы, вселявшие уверенность. Московитам надо было показывать себя. И они показывали.

Отсюда — от ордынской поддержки! — и все успехи: захолустный городишко Владимирского княжества превратился в важный, бурно растущий город Монгольской империи. Аппарат управления в нем полностью повторял тот, что был у монголов. Собственно, он и строился по их образцу, с их участием… Ордынские традиции пустили здесь корни на века. Город задумывался для сбора дани, для подавления соседних народов.

Москве, чтобы управлять, подавлять, собирать, отнимать, забирать, требовались новые люди — чиновники. Их место занимали дворяне — люди служивые, знающие, верткие, большей частью переманенные из Орды.

В москали, точнее, в московскую бюрократию привлекали не заработки, а неограниченные возможности личной власти. Не сохой, не шашкой добывали они себе пропитание, а воруя, собирая взятки. Бюрократия — это устойчивейшее явление жизни России, пережившее всех и вся. Она наднациональна, внеполитична и тем вечна!

При каждой смене правителей москальство торжественно присягало: не покушаться на жизнь царя, «иного никого на Московское государство не хотеть видеть», не сноситься, не изменять, пресекать, доносить… И многое иное, остораживающее, включал негласный ритуал, застывший в формулах российского верноподданничества.

Оно ведет свое оформившееся начало с XVI века. При Алексее Михайловиче достигло зенита, а при Петре — отшлифованного совершенства, которое в дальнейшем не менялось: служилый люд России сменялся, но не менялись его привычки.

Русского бюрократа никто и никогда не учил делу дурному или скверному, до всего он доходил сам, демонстрируя блестящую самоорганизацию. Любое начинание исказит так, что добро станет злом, но злом — приносящим выгоду москалю. И в этом тоже вечность москальства. Формально оно — профессия по производству указов и повелений, которые, как волны в море, достигают самых далеких уголков страны и накрывают их рукой Кремля.

Держатели власти службу всегда ценили выше, чем национально-сословную принадлежность служащего. «История России — это история дворянства», — скажут о той эпохе историки… Словом, в Москву потянулись тюрки — иных приглашали, а которые приходили сами.

«Хитрый этот человек, — написано об Иване Грозном в трактате „О нравах татар, литовцев и московитян“, — назначал награду возвращающимся перебежчикам, даже пустым и бесполезным: рабу — свободу, простолюдину — дворянство, должнику — прощение долгов, злодею — отпущение вины». Лишь бы служили престолу… Но службой то, что делали перебежчики, все-таки назвать трудно: они не получали жалованья за свои старания! Какая же это служба?

Сперва им важно было угодить князю — научиться прислуживать, сносить любые оскорбления. «И если они сделают все по его желанию, то награждаются не деньгами, а местами начальников…» Фантастическая хитрость! Нет предела творениям «конторского человека». На одну должность сажали сразу двух претендентов: один должен был вытеснить другого усердием и доносами. А случись тяжба, ее решали на кулачном поединке. Существовало кулачное право. За место в Москве дрались. Проигравший платил штраф в казну… Нет, нормальный человек такого не придумал бы, только москаль.

Немало кипчаков переманила растущая столица Руси. Они в первую очередь и становились «москалями» — ехали служить, унижаться и драться за право унижать других. Добрая половина российского дворянства — это тюрки, выходцы из Степи. О чем говорят академические исследования, например «Русские фамилии тюркского происхождения» профессора Н. А. Баскакова.

Вместе с тюрками появились в Москве и ордынские традиции. Облик города быстро преображался: тюркская архитектура утвердилась и здесь.

Правда, сходства в архитектуре не удивляют: переселенцы, по традиции всех колонистов мира, несли на новые места имена покидаемых жилищ, их внешний вид. Москва переняла тогда многие монгольские институты, заимствовала у монголов вещи, которых у нее не было: налоговые ведомства, связь, средства подавления.

Средствами подавления были тюрьма, кандалы, кабала и другие. Эти слова тоже пришли из Золотой Орды…

С учетом положения Москвы как агента Орды на Руси иначе прочитывается вся русская история. Например, почему Ивана Грозного потянуло в сторону Казанского ханства? Почему он завоевал Астраханское ханство, которое никакого отношения к Руси и к славянам не имело? Равно как и Западная Сибирь? Или почему он задушил митрополита Филиппа? Почему присвоил себе звание «царь»? Многое становится на места свои.

Да потому, что греки надоумили московского князя смотреть на себя как на наследника монгольского хана! Нет, не случайно в Москве появились Софья Палеолог и ее многочисленная свита! Запад начал действовать. И действовать удачно… Иван Грозный увлекся настолько, что потерял голову, он не желал быть наследником византийского императора, хотя с известной натяжкой и мог бы. А видел себя только новым ханом. Его привлекала не мифическая власть в умершей Византии, а конкретная — в живущей Степи.