Торговля с врагом - Хайэм Чарльз - Страница 63

• Предыдущая
• 63/69
• Следующая

В Сиговиле прямо с вокзала она была доставлена на 10 дней в больницу, хотя состояние ее здоровья не вызывало опасений. Стефени Гогенлоэ потребовала разрешить пользоваться телефоном, увеличить время свиданий с матерью и получить снотворные таблетки. Однако возможности в Сиговиле были ограниченны. Инспектор, возглавлявший местное отделение службы иммиграции, не обращал внимания на просьбы Шофилда и следил за тем, чтобы никаких поблажек графине не давалось. Более того, он добавил двух охранников, но графиня заявила, что все равно убежит в Мексику при первой же возможности. Мать Стефени изъявила желание разделить заключение вместе с дочерью. Биддл не преминул издать приказ и о ее аресте.

В начале 1943 года графиня довольно пространно изложила свое жизнеописание и отправила в ФБР.

Написанное ею представляло смесь правды с фантазией и тайными угрозами. По-видимому, этот сумбур на кого-то в Вашингтоне произвел впечатление, поскольку заговорили о слушании дела графини Гогенлоэ. Она направила несколько писем Гуверу, которые свидетельствовали, что графиня отмежевалась от Гитлера, узнав о понесенных им поражениях на военных фронтах.

Агент ФБР посетил графиню в ноябре 1943 года и нашел ее в состоянии чрезвычайного душевного смятения. Он описывал ее как «превосходную актрису», а «ее моральное потрясение деланным, рассчитанным на то, чтобы вызвать сочувствие».

1 марта 1944 года наконец состоялось слушание дела графини Гогенлоэ. В состав комиссии вошли два представителя министерства юстиции и один — ФБР. Комиссия признала ее… ни в чем не виновной и постановила немедленно освободить условно! Она покидала Сиговиль с победоносным видом. Гувер затянул дело на несколько недель, а Рузвельт лично контролировал деятельность комиссии.

В конце января 1945 года Стефени пыталась покончить с собой, отравившись лекарствами. Каким образом ей удалось их получить — остается загадкой. При этом она направила резкое письмо Биддлу и пространное послание Элеоноре Рузвельт.

Стефени Гогенлоэ вышла на свободу вскоре после Дня победы. Майор Шофилд, которому вся эта история с графиней не повредила, встретил ее с распростертыми объятиями. Они поселились на ферме Шофилда под Филадельфией и зажили как муж и жена.

Видеману тоже сопутствовала удача. Во время войны он успешно руководил фашистской разведкой в оккупированном Китае из консульства в Тяньцзине. После вступления американских войск он остался на свободе, заявив о своей дипломатической неприкосновенности и о содействии спасению евреев в Китае во время оккупации.

В 1945 году Видеман был взят под арест. Он выступил на Нюрнбергском процессе свидетелем, и достаточно известные факты представил столь запутанными, что был освобожден от дальнейшей дачи показаний. Денацификация Видемана не коснулась. Поверили, что он участвовал в заговоре главы абвера адмирала Канариса, а вернее Гиммлера, с целью свержения Гитлера. ФБР так никогда и не направило пухлые досье на этого дипломата и графиню в Нюрнберг — никто об этом и не просил. «Братство» и на этот раз плотно сомкнуло ряды.

С окончанием Нюрнбергского процесса правду о деятельности «братства» постарались похоронить. Шахт, который знал, как никто другой, финансовое положение нацистской Германии, устроил на суде великолепный спектакль. На вопросы главного обвинителя Роберта Джексона он отвечал либо презрительно, либо насмешливо. Шахту предъявили обвинение в соучастии в тяжелейшем преступлении против человечества — развязывании войны. Однако дело на процессе было представлено так, будто Шахт действовал лишь в рамках политики нейтралитета, проводимой «братством». Конечно же, Шахта оправдали (за соучастие в составлении и осуществлении заговора против мира и человечности Гельмар Шахт вместе с другими главными нацистскими военными преступниками был предан суду Международным военным трибуналом в Нюрнберге 20 ноября 1945 г. — 1 октября 1946 г. Невзирая на решительный протест советских членов суда, представители США и Великобритании добились принятия решения об его оправдании. При этом они выполняли волю тех монополистических кругов западных держав, которые оказывали германскому империализму экономическую поддержку накануне и в ходе второй мировой войны, с тем чтобы его руками если не уничтожить, то хотя бы существенно ослабить Советский Союз. После войны Г. Шахт учредил собственный банк, финансировавший ремилитаризацию ФРГ). А он мог бы поведать во всех подробностях о тайной деятельности «братьев». Тем не менее лишь однажды при перекрестном допросе Шахт обмолвился о сложностях, связанных с доставкой в Берлин австрийского золота (а ни чешского, ни бельгийского, ни датского. — прим. авт.).

А это значит, что он хорошо был осведомлен о финансовых операциях нацистов. Ни разу Шахта, далее выступавшего на процессе свидетелем, не спросили ни о Банке международных расчетов, ни о Томасе X. Маккитрике. Мемуары Шахта не дают абсолютно никакого представления о том, что он знал в действительности.

К счастью для «братства», Геринг и Гиммлер покончили с собой, похоронив тем самым тайны, которые Шарль Бедо, Уильям Родс Дэвис, Уильям Уэйс и Уильям С. Фэриш хранили до самой могилы. Джеймс Форрестол тоже покончил жизнь самоубийством. В 1949 году он повесился в оконном проеме военно-морского госпиталя «Бетсесда» в Вашингтоне, куда его поместили по причине прогрессирующей параноидной шизофрении.

Что касается других членов «братства», то их жизнь в послевоенный период шла своим чередом, вполне спокойно и размеренно.

Когда Германия капитулировала, Герман Шмиц, бежав из Франкфурта, укрылся в местечке около Гейдельберга. Во время бомбежек, спрятавшись между сиденьями в железнодорожном вагоне, этот могущественный господин испытывал неподдельный ужас от грохота разрывающихся бомб… Пришедшие американские войска обошлись с ним крайне мягко — он был арестован, но содержался в хороших условиях благодаря заступничеству всесильных друзей. На нем и его сообщниках лежала ответственность за уничтожение в лагере смерти Освенцим миллионов людей. Тем не менее их судили не как военных преступников, повинных в массовых убийствах, а по обвинению в подготовке и планировании агрессивной войны и связанных с этим деяниях. Изначальным намерением обвиняемых, как выяснилось, было создание всемирной фашистской империи — причем по возможности без военной конфронтации. Поскольку их основной целью было превращение Германии всего лишь (!) в одну из составных частей «Соединенных Штатов Фашизма», то первое обвинение с них сняли, а другие, менее тяжкие, повлекли незначительные меры наказания.

Похудевший Шмиц, все с той же пикантной бородкой, принял воистину мудрое решение: притворился больным и показаний на процессе не давал. Однако его часто можно было видеть в зале заседаний. Лишь единственный раз Шмиц открыл рот, но не для того, чтобы сделать заявление, нет: набравшись наглости, он обратился в конце разбирательства к судьям и принялся цитировать св. Августина и Авраама Линкольна. В тюрьме после суда он провел всего восемь месяцев.

Макс Ильгнер также проявил чудеса изворотливости. Он заявил обвинителям, что после тюрьмы намерен стать священником, и действительно стал им.

Дело о шпионаже не было возбуждено — поисками героев трансатлантических авантюр никто не занимался. Так же как и Рудольф Ильгнер, Дитрих Шмиц остался безнаказанным и спокойно доживал свои дни на птицеферме в Коннектикуте. Неоднократно в ходе судебных разбирательств 40-х годов Шмицу и Ильгнеру косвенно предъявлялись обвинения, однако дело против них так и не было возбуждено.

8 сентября 1944 года Рузвельт направил Корделлу Хэллу письмо, которое потом обошло первые полосы газет. В нем президент решительно заявлял: «История о том, как использовали нацисты концерн „И. Г. Фарбен“, напоминает захватывающий детективный роман. Наряду с разгромом нацистской армии следует покончить навсегда с орудиями ведения экономической войны».

• Предыдущая
• 63/69
• Следующая