Талантливый мистер Рипли - Хайсмит Патриция - Страница 56

• Предыдущая
• 56/65
• Следующая

Эти деньги обеспечивали возможность насладиться путешествием в Грецию, собрать, если вдруг вздумается, египетскую керамику (недавно он даже прочитал об этом очень интересную книгу, написанную живущим в Риме американцем), вступать во всевозможные общества любителей искусств и субсидировать их, если захочется. Деньги дарили бесконечный досуг. Например, возможность далеко за полночь читать Мальро, ведь не надо было рано утром вставать и спешить на работу. Совсем недавно он приобрел двухтомную «Malraux's Psychologie d'art» [42], которую, пользуясь словарем, с огромным наслаждением читал в подлиннике. Он решил, что, пожалуй, стоит немножко вздремнуть, а потом снова почитать Мальро, ведь время для него не имело значения. Несмотря на выпитый кофе-эспрессо, почувствовал приятную обволакивающую дрему. На диване было так уютно, спинка и подлокотники будто обнимали, словно чьи-то руки. Пожалуй, это было даже приятнее, чем человеческие объятия. Он решил провести ночь здесь. На этом диване было гораздо удобнее, чем там, в спальне. Через несколько минут он, пожалуй, встанет и принесет одеяло.

– Том?

Он открыл глаза. По лестнице спускалась Мардж, она была босиком. Том сел: у нее в руках была коричневая кожаная шкатулка.

– Я только что нашла здесь кольца Дикки, – произнесла она взволнованно.

– А… Он отдал их мне. На хранение. – Том поднялся.

– Когда?

– Помнится, в Риме. – Он сделал шаг назад, нащупал ботинок и взял его в руки. Проделал все это, чтобы скрыть волнение.

– Он собирался что-то предпринять? Почему он отдал тебе свои кольца?

По-видимому, она искала нитку, чтобы пришить бретельку к бюстгальтеру, и наткнулась на кольца. Господи, почему он только не спрятал их куда-нибудь подальше, хотя бы за подкладку этого чемоданчика!

– Даже и не знаю почему. Какой-то каприз, фантазия. Ты же его знаешь. Сказал, если с ним что-либо случится, пусть его кольца останутся у меня.

Мардж была потрясена:

– Куда он собирался уехать?

– В Палермо, на Сицилию.

Обеими руками он крепко держал свой ботинок в таком положении, что его деревянный каблук вполне мог послужить оружием. На миг живо представил себе, как можно все это проделать: пристукнуть ее ботинком, выволочь через парадный вход и столкнуть в капал. А потом он всем рассказывал бы, что она упала, поскользнувшись на водорослях. Увы, она так хорошо плавает, что могла бы и выплыть.

Мардж не отрываясь смотрела на шкатулку.

– Значит, он действительно хотел покончить с собой…

– Да, если тебе угодно. Эти кольца… пожалуй, они и впрямь наводят на мысль о самоубийстве.

– Почему же ты раньше ничего об этом не говорил?

– Я начисто забыл о них. Убрал, чтобы не потерять, и с тех пор мне ни разу даже в голову не пришло взглянуть на них.

– Наверняка он либо покончил с собой, либо живет под чужим именем, да?

– Боюсь, что так, – твердо, с печалью в голосе подтвердил Том.

– Надо сообщить об этом мистеру Гринлифу.

– Разумеется, я расскажу об этом и мистеру Гринлифу, и в полиции.

– Таким образом, все проясняется, – произнесла Мардж.

Том теребил в руках ботинок, как обычно теребят перчатки, и в то же время держал его в боевой готовности, потому что Мардж по-прежнему как-то странно смотрела на него. Она о чем-то размышляла. Уж не морочит ли она ему голову? А вдруг обо всем догадалась?

– Никак не могу представить себе Дикки без его любимых колец, – серьезно произнесла Мардж, и Том понял: ни о чем не догадалась, ее мысли потекли совсем по другому руслу.

У него отлегло от сердца. На негнущихся ногах Том дошел до дивана и принялся сосредоточенно натягивать ботинки.

– Да, конечно, – машинально согласился он с Мардж.

– Пожалуй, стоит сейчас же позвонить мистеру Гринлифу. Но уже поздно. Вероятно, он уже лег. И если я скажу ему об этом сейчас, я уверена, он не заснет всю ночь.

Том пытался натянуть второй ботинок, но не мог пошевелить даже пальцами ног, они совсем онемели. Он изо всех сил напрягал свой мозг, чтобы сказать хоть что-то вразумительное.

– Как жаль, что я не сказал об этом раньше, напрочь забыл, – сказал Том проникновенным голосом. – Это был…

– Да, и теперь приглашение американского частного сыщика может выглядеть глупостью со стороны мистера Гринлифа, ведь правда? – Ее голос дрожал.

Том посмотрел на нее. Мардж была готова расплакаться. В первый раз до нее по-настоящему дошло, что Дикки, возможно, уже нет в живых.

Том медленно подошел к ней.

– Прости меня, Мардж. Прости, что я раньше не рассказал тебе о кольцах.

Он обнял ее за плечи. Был вынужден сделать это, потому что она буквально повисла на нем. Он ощутил слабый запах ее духов. Кажется, «Страдивари».

– Это одна из причин, почему у меня появилась уверенность, что он покончил с собой или, по крайней мере, мог решиться на это.

– Ты прав, – всхлипывая, совершенно убитым голосом произнесла она.

Мардж, собственно говоря, не плакала, просто склонилась к нему своей опущенной головой. Как всякий, только что узнавший о смерти близкого человека. Так оно и было.

– Хочешь бренди? – нежно спросил Том.

– Нет.

– Пойдем, присядь на диван. – Он подвел ее к дивану.

Она села, а он прошел в другой конец комнаты и налил бренди в два фужера. Когда он оглянулся, ее уже не было. Он успел только заметить, как наверху промелькнул подол ее платья и босые ноги.

Конечно же ей хочется побыть одной. Он решил было отнести ей бренди наверх, но передумал. Бренди тут не поможет. Можно себе представить, что она испытывает. Том торжественно прошествовал с фужерами обратно в буфетную. Вылил содержимое обоих бокалов назад в бутылку и поставил ее на место, рядом с другими. Затем снова расположился на диване, вытянул вперед ногу, пытаясь ее размять, и ощутил такую усталость, что даже не мог снять ботинки. Вдруг его осенило, что таким же усталым он чувствовал себя после убийства Фредди Майлза и после убийства Дикки в Сан-Ремо. Да, он только что был на грани убийства. В его голове вновь пронеслись хладнокровные рассуждения о том, как он осторожным движением, чтобы не рассечь кожу на лице, оглушит Мардж тяжелым деревянным каблуком, потом втащит ее в передний холл, а затем вытащит через дверь, предварительно выключив освещение у подъезда. Он вспомнил и свою мгновенно сочиненную историю о том, что она, вероятно, поскользнулась на ступеньке, а он не бросился за ней в воду и не стал звать на помощь, будучи совершенно уверенным, что она наверняка доплывет до ступеней.

Он даже придумал многие реплики, которыми будет обмениваться с мистером Гринлифом, живо вообразил его, изумленного и потрясенного, и себя, откровенно взволнованного, но только внешне, а на самом деле спокойного и уверенного, каким он был после убийства Фредди Майлза, ибо его версия происшедшего будет неуязвимой. Такой же, как и версия событий в Сан-Ремо. Его версии безупречны, потому что каждый придуманный ход событий он проигрывал в своем воображении с такой максимальной точностью, что сам начинал верить в его реальность.

На какое-то мгновение даже почудилось, будто он слышит собственные слова: «…Я стоял на ступеньках и звал ее, каждую секунду надеясь, что она вот-вот приплывет или даже что нарочно меня разыгрывает… Я и думать не думал, что она могла пораниться. Еще минуту назад стояла тут, рядом со мной, в таком хорошем настроении». Он собрался с мыслями. В сознании как бы прокручивалась магнитофонная лента. Он никак не мог остановиться, продолжая переживать эту маленькую драму, якобы разыгравшуюся здесь, у него в гостиной. Видел себя рядом с итальянскими полицейскими и мистером Гринлифом у входных дверей своего дома. Видел себя и слышал свои серьезные доводы. Которым верили.

Но не эти воображаемые диалоги и даже не отчетливые до галлюцинации ощущения совершенных во время убийства действий (он знал, что не совершил их) внушали ему ужас, а воспоминания о том, как он на самом деле стоял рядом с Мардж, с холодной расчетливостью готовясь к преступлению. А также мысль, что он уже дважды совершил убийство. Те два раза были фактами, a не фантазиями. Можно сказать, что он не хотел тех убийств, но все-таки совершил их. Он не собирался стать преступником. Иногда напрочь забывал о своих преступлениях. Но временами, как вот теперь, они не давали покоя. Правда, и сегодня удалось на какое-то время отключиться, когда с наслаждением размышлял о собственных вещах и о том, почему ему так нравится жить в Европе…

• Предыдущая
• 56/65
• Следующая